Виринея, ты вернулась?
Шрифт:
Вход в школьный двор был огорожен желтой линией. За ней в пенистых лужах, радугой отзеркаливающих солнечный свет, разворачивалась багряная пожарная машина. Глеб почувствовал, как кроссовки промокли. Пожары Глеб тоже когда-то любил, особенно моменты, когда наряд уже сворачивал шланги. Потерпевшие напуганы и растеряны, а в оставленных без присмотра квартирах всегда можно раздобыть что-то интересное. Но сейчас один вид полыхающе-алой машины вызвал животный ужас.
На крыльце стояли несколько человек: заплаканная женщина, трое мужчин канцелярского вида и мужик в форме,
– Здравствуйте, я ищу директора, – уверенно начал Глеб.
– Это я, – всхлипнула женщина. На вид лет сорок. Явно из тех, кто знает каждого ученика поименно.
– Я отец Оли Подольской, – проговорил Глеб, и тут директор горько разрыдалась. Глебу стало не по себе. Он рванул ворот футболки, чтобы избавиться от спазма и сделать глубокий вдох.
– Мы… мы… – Директор не смогла договорить.
– Мужчина, подождите, нам надо закончить, – привычно-хамским тоном обрубил Глеба один из стоящих на крыльце чиновников.
– Нет, это вы подождите. – Мягкий вкрадчивый голос за спиной. Волосы на затылке и руках моментально встали дыбом. – Что-то случилось с Олечкой? – Борис Лобанов-Ростовский участливо протянул рыдающему директору бумажные платочки.
– Я… я не знаю. – Женщина высморкалась и с надеждой уставилась на Бориса, словно в нем одном почувствовала опору и здравомыслие. – Мы нашли ее рюкзак с мобильным телефоном в классе, а в подсобке, где начался пожар, лежала книга, которую Ольга читала. Обгоревшая.
– А сама Оля? – помертвевшими губами прошептал Глеб.
– Пропала, – развела руками директор, – вчера убежала с последнего урока, но никто не видел, как она уходила из школы.
Глеб резко развернулся и чуть не налетел на Бориса.
– Что здесь происходит, Глеб Николаевич? – спокойно поинтересовался тот.
– Я знаю не больше вашего, Борис Вольдемарович, – огрызнулся Глеб. – Когда я вернулся, Веры и Оли не было дома, моя машина исчезла, из сейфа пропали документы и наличность. Я решил зайти в школу, надеясь выяснить, что происходит, а здесь пожар. Остальное вы слышали.
– Машина? – Борис выловил ключевое слово в потоке оправданий. – Ваша машина исчезла? Ее угнали?
– Не знаю, возможно, ее забрала Вера.
– Но ваша жена не умеет водить, – покачал головой Борис.
– Откуда вы знаете? – поразился Глеб.
– Неважно. Я надеюсь, все это устроили не вы, Глеб Николаевич? – пытливо вглядываясь в должника, уточнил Борис.
– Вы слишком хорошо обо мне думаете, – снова огрызнулся Глеб. – Я ничего не понимаю.
– Уверены?
– Абсолютно.
– А как же ваша способность видеть будущее? Ну что вам стоит напрячься и посмотреть, где жена с дочерью будут через пару часов? – не выдержал Борис.
Глеб закусил губу, взглянул на Бориса и промолчал. А Лобанов-Ростовский решил не вдаваться в детали мошенничества, гораздо больше его занимало другое:
– Вы же меня не обманываете, Глеб Николаевич? Мне бы этого очень не хотелось.
– Я похож на идиота? – поинтересовался Глеб.
– Нет,
Глеб кивнул и, морщась из-за отсыревшей обуви, направился к выходу со школьного двора.
Нахмурившись, Борис смотрел ему вслед. В том, что Подольский не врал, он был уверен. Вера слишком умна для того, чтобы позволить этому олуху проиграть ее в карты. Во всем произошедшем виноват он сам, Борис. Нужно было действовать предусмотрительнее – пока Глеб бездарно спускал свою жизнь в унитаз, стоило приглядывать за Верой. А он упустил это из виду.
Однако сокрушаться по упущенным возможностям было не в его правилах. Что сделано, то сделано. Служба безопасности разыщет Веру в течение двадцати четырех часов, и больше таких ошибок он не допустит. А Подольский? Подольский тоже заплатит. Ведь финансовые долги никто не отменял.
Глава 21
Веру разбудил стук в дверь. Она подскочила на кровати и попыталась сообразить, где находится. Через мгновение произошедшее вчера нахлынуло и накрыло с головой. Спасение дочери, побег от мужа-изменщика, возвращение туда, куда она надеялась никогда не вернуться.
Солнце настойчиво светило в окна, не спасали даже шторы с подсолнухами. Стук повторился. Вера тряхнула головой и быстро оглядела комнату – убого и обветшало, все еще хуже, чем показалось ночью. Впрочем, родной дом никогда не казался ей роскошным особняком, несмотря на то что возможности сравнивать у нее особо не было. В другие дома ее не приглашали.
И снова стук. Вера бросила взгляд на часы – восемь утра. Тетя Маня что-то заметила? Наверняка. Впрочем, больше некому.
Вера спала в одном белье, а потому схватила джинсы и блузку, поспешно оделась и направилась к двери, собирая волосы в импровизированный узел. Оля еще спала, из ее комнаты не доносилось ни звука. Судя по отсутствию Бурана, пес храпел рядом с девочкой. Защитник называется.
Вера вышла в сени, потерла лицо и распахнула дверь. Соседку она любила – за мудрость, чувство юмора и доброту.
Но вместо тети Мани на крыльце стояли парень и девушка. Ему около тридцати – косая сажень в плечах, борода лопатой. Для довершения образа норвежского лесоруба не хватало только топора на плече. Впрочем, норвежцы в большинстве своем белокуры, а парень притягивал взгляд смоляными глазами и бронзово-смуглой кожей. Похож на одну из статуй Стонхенджа – грубо вылепленный, монументальный, величественный. Огромные руки с массивными пальцами. Рядом с ним его спутница выглядела мотыльком на гранитном надгробье. Словно статуэтка севрской фарфоровой мануфактуры: смесь «королевского синего» – глаза, «розового Помпадур» – губы и «желтых нарциссов» – волосы. Огромный живот, казавшийся ненастоящим, будто деформировал совершенное тело. В руках девушка держала плетеную корзинку, в которой Вера разглядела две банки домашнего варенья и банку соленых огурцов.