Вирусный флигель

Ирвинг Дэвид

Здесь, на фабрике Гротца, Паш обосновал свою временную штаб-квартиру.

Чтобы французы не смогли захватить ни работников Физического института, ни оборудования лабораторий, американцы выдали немцам охранные документы. Двое американских офицеров пришли на квартиру к Багге, устроили обыск и, пообещав возвратить, отобрали все его записки, начиная с 1942 года. В том же здании, где была лаборатория Гейзенберга, находился макет изотопного шлюза, а также аналогичная машина, сконструированная молодым доктором Коршингом. Последняя обладала поистине замечательными свойствами, ее эффективность в четыре раза превышала эффективность одиночного каскада принятой американцами газодиффузионной системы. Судьба изобретения Багге оказалась поистине злосчастной; один за другим погибли в бомбежке два готовых образца; Багге трижды пришлось эвакуироваться, а значит, трижды сворачивать и разворачивать работы. И вот, наконец, наступили дни окончательных испытаний изотопного шлюза. «ИГ Фарбениндустри»

даже успела выслать ему баллоны с шестифтористым ураном, которые, несмотря на хаос, прибыли по назначению. Казалось, теперь удастся довести работу до конца. Но 24 апреля всем надеждам изобретателя пришел конец. В этот день в 4 часа пополудни американские солдаты забрали ученого и отвезли его на фабрику, где уже находился доктор Гоудсмит. На глазах Багге американские солдаты начали демонтаж его детища, не зная, что в нем уже находится шестифтористый уран. Когда этот газ стал вырываться наружу, Багге заставили помогать солдатам при разборке и упаковке деталей его детища. Вот запись из его дневника:

Один из солдат, разбиравший установку, пожал плечами и по-французски сказал: «Это война, месье!» И можно было видеть, как противна была ему эта работа. Он был американец. Около семи часов я покинул институт.

Не успел Багге закрыть за собой дверь своего дома, как пришел американец и предупредил, что на следующее утро его увезут из Хейсингена на несколько недель, но куда, не сказал. Багге умолял не трогать его, он клялся никогда больше не заниматься изотопным шлюзом, но ни мольбы, ни обещания не подействовали на американца.

Та же участь постигла и Коршинга. Его установку разобрали и погрузили на грузовики. Механик, работавший у Коршинга, отозвав ученого в сторону, предложил выкрасть с грузовика несколько наиболее важных деталей, чтобы американцы не смогли вновь запустить установку. Самому Коршингу эта мысль даже не приходила в голову, но он согласился с механиком, и им удалось похитить несколько деталей.

Допросы немецких ученых в самом Хейсингене длились четыре дня. Гоудсмит неоднократно допрашивал Вайцзеккера и Виртца. Ему довольно успешно удалось запутать их и таким путем выведать, куда запрятали тяжелую воду и уран, вывезенные из Хайгерлоха. Он пообещал немецким ученым, что тяжелую воду и уран возвратят им после того, как все успокоится и у немецких физиков появится возможность возобновить свои работы под контролем союзников. 26 апреля особая группа англичан и американцев выехала по дороге в Хайгерлох; в десяти милях от Хейсингена в деревне находилась старинная мельница. В ее подвале и были спрятаны канистры с тяжелой водой, а в поле за деревней — сотни урановых кубиков. От Вайцзеккера и Виртца потребовали подписать составленный на всякий случай документ, разрешающий американцам вывезти уран и тяжелую воду. После поездки за ураном и тяжелой водой Перрин и Уэлш написали и зашифровали полный отчет в лондонскую штаб-квартиру, откуда он через Уоллеса Акерса был переслан сэру Джону Андерсону.

В плену.

Тем временем полковник Паш в сопровождении Варденбурга, Лейна и солдат прибыл в Тайльфинген. У случайного прохожего они узнали, где находится лаборатория Химического института кайзера Вильгельма. Она помещалась в старинном школьном здании. Американцы оцепили его, а затем двое офицеров вошли внутрь и потребовали Отто Гана. Старый химик выглядел больным и обессиленным — за последние месяцы он похудел почти на полтора десятка килограммов. Когда американцы спросили его о секретных отчетах (из документов, найденных в Штадтильме, они знали, что отчеты были отосланы Гану), старый ученый просто ответил: «Они у меня». В этом же здании нашли и другого выдающегося немецкого ученого — профессора Лауэ.

Отто Гана оторвали от семьи — его жены и сына, лишившегося на войне руки, лежавшего с серьезным заболеванием в местной больнице. Вместе с Ганом в

Хейсинген отправили и Лауэ. Оказавшись в руках союзников, Ган первым делом написал письмо в Америку Кларе Либер, его помощнице во время знаменитых опытов в декабре 1938 года. Ган попросил Гоудсмита переправить это письмо, но как и все прочие письма, написанные в то время пленными немецкими учеными, оно не дошло до адресата.

В последние дни пребывания в Хейсингене весьма характерно проявил себя Вайцзеккер. Во-первых, ему очень не понравилось, что американцы решили вывезти не только его и других видных физиков, но также и ученых, подобных Вагге и Коршингу. Он счел такое решение настолько унизительным для себя, что позволил себе высказаться по этому поводу и тем самым вызвал заметные трения между своими коллегами. Когда же все уже было почти готово к отъезду из Хейсингена, Вайцзеккер совершенно неожиданно надумал сообщить местонахождение остававшихся неразысканнымй важных документов.

Они были спрятаны в канистре, опущенной на веревке в выгребную яму, возле дома, в котором он жил. Канистру извлекли из ямы, и на долю доктора Гоудсмита выпала не очень-то приятная задача обследовать находку. Однако она оказалась очень ценной: она позволила заполнить пробелы, имевшиеся в архивах Герлаха, и в руках Миссии Алсос оказался полный комплект секретных отчетов о немецких исследованиях.

Участвовавшие в последней операции профессор Норман и полковник авиации Сесил ничего не знали о секретном англо-американском соглашении относительно разведывательных данных в области атомной энергии, заключенном сэром Джоном Андерсоном и Гровсом. Они сочли необходимым тайно изготовить копии, чтобы регулярная служба британской разведки получила в собственные руки полный комплект документов, захваченных Миссией Алсос. Для этого в распоряжении англичан оставалась всего лишь одна ночь, когда на пути в Вашингтон документы окажутся в Лондоне. Пользуясь все тем же каналом секретной связи, Норман и Сесил радировали об этом в Лондон доктору Джонсу. При штабе британской разведки имелась специальная служба копирования документов, и Джонс добился, чтобы все ее работники неотлучно дожидались прибытия документов; кроме того, поскольку силами одной этой службы сфотографировать все документы было невозможно, Джонс договорился о содействии с несколькими министерствами. О проведенной подготовке он телеграфировал британским офицерам, прикомандированным к Миссии Алсос.

Миссия, собрав богатые трофеи, покинула Хейсинген 27 апреля.

Профессор Норман, специалист в области лингвистики, ехал в джипе вместе с полковником Лансдейлом. Лансдейл, занимая пост заместителя Гровса по режиму, был полностью в курсе дел в американском атомном проекте. В разговоре с Норманом Лансдейл посоветовал держать все в глубоком секрете не менее трех месяцев, пока не станет возможным боевое использование атомной бомбы, после чего нужда в секретности минует.

Вот запись из дневника Багге:

Пятница, 27 апреля 1945. Чуть позже 8 утра меня позвали к автомобилю. Я попрощался с родными коротко, но нежно. В последнюю минуту было пролито много слез, и я сам лишь огромным усилием воли удержался от того, чтобы не заплакать. В начале десятого длинная вереница автомобилей тронулась от института в направлении на Гейдельберг. С этой автоколонной уезжали профессора Ган, фон Лауэ, фон Вайцзеккер, доктора Виртц, Коршинг и я сам. В Гейдельберг прибыли в 4 часа пополудни. Поместили в доме на Философ-Вег. Отсюда прекрасный вид на город и реку Некар. Вдали на горизонте виднеются шпили собора в Шпейере.

В Лондоне с нетерпением ожидали завершения блестяще исполненной операции — прибытия захваченных документов, и все было подготовлено к тому, чтобы в одну ночь снять с них копии. Но именно в эти часы среди англичан, работавших совместно с Миссией Алсос, вспыхнули тяжелые раздоры. Случилось так, что во время отсутствия полковника авиации Сесила, который был занят организацией обратного полета, кто-то предложил перевезти захваченные документы прямо в Вашингтон. Это означало, что англичанам не удастся снять с них копии. Вскоре это решение стало известно Сесилу и Норману, офицерам, находившимся в подчинении Джонса, и, разумеется, они не желали примириться с ним. Поведение Уэлша и Перрина, двух британцев, не возражавших против прямого перелета в Соединенные Штаты, они могли объяснить лишь сговором с американскими разведчиками, лишь предательством интересов британской разведки. Ни Сесил, ни Норман не знали ни о специальном англо-американском соглашении, ни о настоянии Черчилля держать в строжайшем секрете все, что касается атомной разведки. Сесил и Норман долго совещались с глазу на глаз, а затем возвратились в комнату, тускло освещенную свечами, комнату особняка в Гейдельберге, где размещалась штаб-квартира Миссии Алсос, и попытались добиться осуществления своего плана. Разговор, весьма напряженный, шел в основном между Сесилом и Лансдейлом. Он длился очень долго, но к двум часам ночи стало ясно — Сесилу и Норману не удастся задуманное. Разумеется, ни Перрин, ни Уэлш ни словом не обмолвились об истинном положении дела, они не имели права даже намекнуть о нем Сесилу или Норману. Когда Перрин и остальные британские разведчики 28 апреля вылетели на родину, отношения между ними были крайне напряженными. И Норман, и Сесил рассматривали случившееся как полный провал столь удачно начатого дела.

Через несколько дней заместитель начальника регулярных служб Интеллидженс сервис созвал совещание с целью заслушать поданное от имени Джонса заявление о предательстве интересов британской разведки. Обвинение поддерживали Джонс и Сесил, Перрин и Уэлш лично давали объяснения. Теперь уже невозможно установить, знал ли заместитель начальника разведки достаточно подробно о директивах, данных Андерсоном; во всяком случае ни Перрин, ни Уэлш не только не получили каких-либо взысканий, а наоборот, их деятельность во время последней операции и сотрудничество с американцами в столь деликатной области отношений двух союзных стран получили самую высокую оценку.