Висенна. Времена надежды
Шрифт:
Некоторое время ватажники отдыхали. Наконец, Неслав поднялся и взмахом руки указал место в склоне овражка, под стволом гигантского дерева. Ствол был так широк, что воспринимался черной бугристой стеной, зданием неведомой работы, башней великанской кладки. Спарк измерил диаметр: примерно двадцать его шагов, по три четверти метра. Пятнадцать метров, получается? Хорошо, что Ингольм не велел рубить такое. Хотя, Ингольм как раз и не велел бы. Не из-за трудности предприятия — а просто такое дерево нельзя воспринимать источником дров, строительных кряжей, или заготовок для посуды. Сколько же тысяч лет оно здесь стоит? И вокруг ни подлеска, ни подроста — одни уходящие в густо-зеленый потолок колонны да вечный полумрак… вот только нет почему-то ни угнетения, ни страха, как должно быть в столь бессветном месте. Здесь остановится даже лесной пожар: прочие деревья перед этим — спички. Спичкой исполинов не поджечь. А больше тут гореть нечему.
Спарк взял свою лопату, встряхнул
Скоро лопаты стукнулись о корни дерева-дома. Землекопы прошли еще чуть в глубину, потом свернули правее, под широкий, почти прямоугольный отросток. Здесь, под защитой от капающей сверху влаги, разместили все три мешка. Зарыли и утоптали яму. Спарк с Остромовом нарезали черного мха, укутали потревоженный склон. Еще передохнули, поели вяленого мяса, вдоволь напились воды — чистой и прозрачной до невидимости.
Возвращались другой дорогой, южнее, через ту самую вырубку, где год назад брали бревна. Спарк с удовольствием погладил прижившиеся ветки, и грустно вздохнул над парой неудачных, умерших навсегда, деревьев. Неслав сдержанно улыбнулся. Ульф и Таберг обрадовались: если деревья живут, Лес на них не в обиде. Зверь не откочует в другие места, можно не бояться, что на ночлеге придавит упавшей веткой или выворотнем… Огер и Остромов непонимающе хлопали глазами, однако вежливо промолчали. За вырубкой пошли другие деревья: сами по себе не такие уж маленькие, но после памятных исполинов — почти игрушечные. Березы, клены, редкие рябины, дубы — чуть почаще, и все равно негусто — точьвточь, как на Земле. Вот кончилась и опушка. После лесного полумрака степь резанула по глазам светом, а по телам холодным ветром.
Пока ватажники привыкали, слева, с ближайшего холма, к ним помчался табун лошадей, которых подгоняли Ингольм и Арьен. Их дело кончилось намного раньше, чем главный отряд даже добрался до безымянного ручья. Проложив ложный след, кузнец и воин вернулись к оставленному табуну, отогнали его на курган, где и дождались возвращения остальных.
Шестерка кладокопателей разобралась по седлам. Кони сперва взяли рысью, но никто не захотел трудить усталые спины. Скоро все понеслись галопом, и совсем уже скоро проводник увидел холм, и на его вершине черную нахлобучку — хутор Волчий Ручей.
Волчий Ручей показался сразу после обеденного часа. С каждым пройденным перестрелом Спарк словно бы выплывал из воспоминаний. Три года назад он впервые появился в степи. Два года назад — вернулся в Пустоземье и провел первый обоз. Прошлой осенью — закапывал свой первый клад. Вот только всплывало это все не порядку, а как попало… Наконец, нынешняя осень, третья по счету, если с открытия Тракта… Купец — тот же Берт Этаван, что и в самый первый раз.
Только Тракт уже не тот. Посреди длинного безлюдного пути вырос жилой островок. На холме крепостца, под холмом один постоялый двор, и два крестьянских. И вот еще какие-то три семьи пришли, избушки ставят.
Купеческие фургоны повернули к огороженному выгону. Охранники каравана попрыгали с телег, нестройной цепочкой потянулись наверх, ко входу в форт. Ратин выглянул с галереи, крикнул:
— Та-абе-ерг! Здо-оро-ово-о!
Стрелок в ответ вяло махнул рукой. Снизу, от гостиницы долетел зычный рев Этавана: купец требовал сена, воды, комнат и полотенец. Уставшая ватага втекла в ворота, и шум каравана остался за стенами. Скоро оружие лежало на лавке, а люди умывались в большом долбленом корыте. Спарк который раз подумал, не завести ли душ. Пожалуй, Ингольм бы сумел. Водоподъемник, по крайней мере, у него получился точно такой, как было задумано. Спарк улыбнулся. Колодец они старательно рыли до подножия холма. Раскрепляли короткими бревнами, чем глубже — тем толще. Лестниц сделали аж
Вдохновясь успехом, Спарк предложил сделать «горячий» водоподъемник. Печки приходилось топить сутками напролет, что и натолкнуло его на мысль. Конструкцию Игнат позаимствовал у своего соседа по даче. В соседском исполнении водоподъемник был обычной двухсотлитровой бочкой из-под солярки, завареной наглухо. Впрочем, не совсем наглухо: имелись еще два патрубка с кранами. К нижнему присоединялся шланг, который сосед просто кидал с обрыва в речку. Кран закрывался. Второй патрубок смотрел в небо, и на нем кран поначалу открывали. Потом под бочкой разводили огонь. Нагретый воздух весело свистал через открытый кран, послушно увеличиваясь в объеме. Подождав так с полчаса, сосед гасил огонь, резко закрывал верхний кран, и отворачивал нижний. Остывая, воздух в бочке сжимался. Но, поскольку часть его при нагревании улетучилась, давление в бочке становилось ниже атмосферного. И атмосфера послушно заполняла освободившееся место, вдавливая туда воду из реки — через шланг и нижний кран. Система требовала времени, дров, чутья и терпения — но работала, освобождая соседа от беготни с ведрами по восьмиметровому склону… Любой электрический насос дал бы ей сто очков форы — но в поселке первый сезон вообще электричества не было, да и потом часто случались перебои.
Доказать Ингольму жизнеспособность подъемника было непросто. Пришлось пожертвовать оловяной кружкой, из которой сделали модель. Вместо шланга Ульф предложил чисто вымытый кровеносный сосуд толщиной с палец — вырезал из добытого зверя. Модель могла только поднимать воду с пола на стол, но ватага пришла в полное изумление. Ингольм загорелся. Железа на большую бочку не хватило. Выпросив у Неслава доспешный запас, кузнец частью сварил, частью склепал узкий цилиндр. Из-за этого цилиндра готовый подъемник выглядел жуткой помесью ракеты с ветряной мельницей. Ветряк приспособили для поочередного открывания нужных кранов. Безветрия в степи никто не помнил, поэтому порча из-за остановки системе не угрожала. Впрочем, истопники все равно проверяли вмазанный в топку цилиндр — как и все печки в доме. Водяной рукав попросту сшили из шкур — Ульф с Табергом за зиму натаскали их достаточно. Сперва вода поднималась невысоко, булькая где-то посередине высоты колодца. Спарк полагал, что не хватает объема нагревательного цилиндра. Выкладывать его из кирпича не следовало: от постоянного расширения-сжатия керамика потрескается куда скорее железа. Но вот, наконец, Ингольм подобрал нужный ритм нагрева-остывания. Из кожаного рукава показались первые капли, а там потекло и струей. За ночь воды набегало достаточно. Устройство пришлось настолько к месту, что «водяную печку» топили даже летом. Ингольм с первых же денег заказал еще лист железа, и переделал котел на самый больший размер, который сумел…
Вспоминать удачу всегда приятно, но памятью сыт не будешь. Рано или поздно приходится жить дальше. Следующим утром караван вновь покатился к югу. Неслав, Сэдди, Арьен, Ингольм, раненый Ярмат и оба стрелка остались в стенах. Вместо Неслава поехал Ратин. Вместо Салеха и прочих — Рикард, Остромов, Крейн, Огер и Несхат. Дальт с Параем ушли охотиться, а Нексту атаман велел пока никуда не ездить: одного новичка в поле достаточно. Тем более, если разбойники так осмелели.
Неслав был бы рад отрядить побольше народу. Но людей-то как раз и не было. В первое же лето ватажники принялись зазывать к себе друзей, знакомых, искать родичей… И все очень удивились, когда званые наотрез отказались. Неслав, поклонившись кому следует подарком, быстро выяснил причину. Еще зимой Ратуша пустила искусно состряпаный слух: якобы, все, нанимающиеся служить на Волчий Ручей, кровью клянутся забыть прежнюю жизнь, присягу, город и род. Как ни объясняли ватажники, что все неправда, как ни уговаривали — добились лишь, что несколько безземельных хлебопашцев робко попросили наделы под Ручьем. Плюнув, Неслав согласился: пусть хотя бы поселок растет.
Проклятый слух сделал свое дело: на Волчий Ручей запросились люди, в самом деле давно позабывшие свой город и род. Наемники, ловцы удачи, готовые дать клятву кому угодно… и запросто нарушить ее в любой момент. Не то, чтобы первые ватажники славились какой-нибудь особенной верностью или благородством. Лекарь, помнится, в первую же ездку с чужим кошельком удрал… Но первые пришли тогда, когда в успехе еще никто не был уверен, и нанимались больше от безысходности, чем ожидая богатой прибыли. И теперь, конечно же, не горели желанием делить с новичками трудно доставшийся форт. Так, пожалуй, на самом деле придется по двое в комнатах жить!