Вишнёвая смола

Соломатина Татьяна Юрьевна

– Я прочитала. Там…

Я жестом остановила её.

– Я сама прочитаю. Потом.

– Да это смешная детская записка!

– Потом!

Мы с тёткой Ольгой выпили ещё по рюмочке. И ещё по одной. И даже сходили к морю. Мы не обсуждали суды, взаимные обиды и мою мать с моим братом. Уже не было любви, но уже не было и ненависти. Любовь не вернётся никогда, а ненависть превратится в мелочную возню. Да и ту я передоверю своему родному старшему брату, который вовсе не такой умный, не такой смелый, не такой сильный и не такой благородный, каким казался в детстве. А самое печальное, что не такой уж он и родной. Он сочтёт меня дурой из-за того, что я не желаю бороться за квадратные

метры «в престижном районе!». Да, я никогда не боролась за квадратные метры. Возможно, я боролась за что-то другое, менее осязаемое и наглядное, но более для меня значимое. За что-то или с чем-то? Я боролась – и я проиграла. Ясное осознание этого делает меня сильнее, мудрее и смиренней. Хотя, будь мне сейчас шесть, я бы лопнула от гордости! Ещё бы! Мне хватило мужества отдать игрушку другому… Пусть играются в снежинок. Призовой фонд велик. И каждому достанется, вне зависимости от актёрского мастерства. И им. И мне. Нам всем. Надеюсь только, что бога нет, и нам всем не будет стыдно смотреть друг другу в глаза. Ну, то есть в души. А если бог есть, то… «Здравствуй, дорогой товарищ Бог! Как твои дела? Дай, пожалуйста, мне на том свете компанию душ, в которой мне не будет стыдно! То есть буквально – раз, два…»

Интересно, что всё-таки стало с тётей Леной? Она умерла? Ушла в монастырь? Возможно, уехала в Америку… Или не интересно? У тётки Ольги куча версий. У меня – ни одной. Тётку Ольгу ужасно волновало даже тридцать лет спустя, как же так получилось?! И «онажемать!». И «каконамогла?!». Я не знаю ответы на эти вопросы. Искать их так же бессмысленно, как пытаться понять, почему Руслану Михайловичу был так по вкусу чифир. Наверное, чтобы понять – надо пройти. А вот от этого – спаси бог. Спасибо!

Я стою под старой вишней на Восьмой станции Черноморской дороги.

С Девятой изредка сползают ужасно переполненные трамваи. Вот уж чего я точно не жду – так это возможности «влезть» и «сесть». Мне тридцать шесть, у меня всё хорошо, но иногда – например, сейчас! – мне кажется, что я старуха. Я древняя старуха, и я куда глупее той, шестилетней, себя. Потому что тогда я была уверена, что на любой вопрос есть ответ. Что рано или поздно можно доискаться, докопаться, дойти… Понять. А теперь я стою под старой вишней на Восьмой станции Черноморской дороги, и со всей ясностью глупости на меня снисходит: «Жизнь – это вопрос, ответа на который не будет никогда!»

Я отковыриваю от ствола смолу и неспешно, с удовольствием жую её. Я плачу, но не реву. Мне не обидно. Мне радостно жить с тем, что ответов не будет никогда. Никогда не будет логики и никогда не будет справедливости. Даже последовательности не будет. И с этим мне тоже радостно жить. В моей жизни было много счастья. В моей жизни есть много счастья. В моей жизни будет много счастья. Мне тридцать шесть, и я очень многое знаю о крови. Я профессионально много знаю о крови… Но когда я счастлива – кровь красная и течёт… Постоянно течёт. А потом нас не становится. Нас не становится совсем… Кажется, пойдёт ливень… Пошёл ливень. Где я успела порезаться? Облизываю палец. Плотная, горько-сладкая вязкость смолы мимолётно смешивается с солоноватым флюидом. И всё. И только плотная, горько-сладкая вязкость. Надо посадить дома вишню… Я вынимаю из сумочки старый конверт, достаю из него Серёжкину записку и читаю:

Не забывай каждое утро говорить солнцу «Здравствуй!» и спрашивать, как у него дела, ладно? Буду очень рад, если как-то приедешь меня навестить. А если ты привезёшь мне кусочек вишнёвой смолы (ты же прекрасно знаешь дерево на остановке, я уверен!) – буду не просто рад – буду счастлив! Но если не сможешь меня навестить – не расстраивайся. Мы ещё обязательно увидимся!

Круглый, почти детский почерк. Крупные капли падают на пожелтевшую от времени бумагу. Но чернила не расплываются.

Мотоцикл

У Сашки Калеуша есть мотоцикл. Калеуш – очень смешная фамилия. Есть фамилии красивые, а есть – смешные. Есть ещё и ужасные фамилии. Так что лучше уж смешная, чем ужасная. Лучше быть Калеушем, чем каким-нибудь Пердюком. У меня нет знакомых Пердюков, но наверняка где-то по белу свету бродит какой-нибудь Пердюк. И жена

его – Пердючка. И дети их, Пердюки. По сравнению с Пердюком Калеуш – ещё очень терпимая фамилия. Плохо, конечно, что девочкам полагается брать фамилию мужа, особенно если у девочек красивая девичья фамилия, но тут уж сердцу не прикажешь. Так что быть женой Калеуша куда лучше, чем женой Пердюка. Можно оставить себе свою красивую девичью фамилию, но мужчины обыкновенно на такое обижаются. Мужчины очень обидчивые. В смысле обидчивости мужчины куда хуже женщин, хотя считается иначе. Но даже если уговорить мужчину не обижаться и остаться со своей красивой девичьей фамилией, то дети всё равно будут Калеуши. Или Пердюки. Тут кому как повезёт. Или не повезёт.

Да, я собираюсь замуж за Сашку Калеуша. И вовсе не потому, что у него есть мотоцикл и он меня на своём мотоцикле даже как-то пару раз прокатил. Я собираюсь замуж за Сашку Калеуша, потому что он умный и красивый и я в него влюблена. Я, вообще-то, очень легко влюбляюсь, но на сей раз всё серьёзно. Так что Сашка Калеуш на мне женится. Не сейчас, конечно же. Потому что сейчас мне девять лет, а в девять лет замуж выходить не разрешают. Хотя Сашке Калеушу уже девятнадцать, и он вполне может жениться. И не только может, но и хочет. И не только хочет, но и собирается. Но не на мне.

Сашка Калеуш ещё понятия не имеет, что женится он именно на мне. Поэтому заявление он собирается подавать с этой тощей несуразной Диночкой, которую он, как ему кажется, любит.

Мужчины, если говорить о них серьёзно, понятия не имеют, что такое любовь. Хотя говорить о мужчинах серьёзно – совершенно несерьёзно! Вот Сашке Калеушу уже девятнадцать лет, взрослый уже мужик, и что? Если ему двадцать пятый раз рассказать совершенно несмешной анекдот, то Сашка будет заливаться, как ненормальный. И вообще, я его наблюдаю уже два года, и говорить о Сашке Калеуше серьёзно – совершенно несерьёзно! Сашка Калеуш – друг и однокурсник моего старшего брата. Они вместе учатся в политехническом институте, и ни разу за эти два года я не видела их серьёзными. Даже когда они собираются вместе заниматься серьёзным вроде бы делом – писать курсовую. Я к контрольным серьёзнее отношусь, чем они к курсовым. Во время сессий Сашка Калеуш и брат становятся нервными – и нервно же и хохочут. Но серьёзными я их не видела ни разу. И как тут всерьёз можно говорить о том, что Сашка Калеуш собрался жениться, и завтра они с этой Диночкой идут подавать заявление?

Диночка – это вообще что-то с чем-то. Похожа на общипанную курицу. Вся какая-то прозрачненькая, бледненькая, росточку невысокого – я в свои девять её скоро перерасту. В общем, как говорит моя мама: «Ни кожи ни рожи!» И как говорит моя тётя: «Ни сиськи ни письки!» А Сашка Калеуш – парень очень видный, для этого мне даже мамино и тётино мнение не нужно. Сашка Калеуш – высокий, спортивный и из хорошей семьи. А общипанная курица Диночка – из какой-то деревни. И учится в педагогическом. Познакомился Сашка с ней в Доме культуры политехнического института. Мы все вместе – я, мой брат, девушка моего брата и Сашка Калеуш – тогда туда пошли. Мы туда часто вместе ходим. Потому что этот «ДК Политех» чаще всего обычный кинотеатр. Ну, не совсем обычный. Приятней обычного. И вот, приходим мы туда вчетвером смотреть кино, и тут Сашка Калеуш видит эту общипанную курицу Диночку (ещё не зная, что она Диночка) и говорит как бы в фойе:

– Боже, какая фемина!

А какая там, к чёрту, фемина?! Фемина! Скажите на милость!.. Смех один, а не фемина. Колготочки штопаные, сапожки стоптанные, курточка бумажная, как у того Буратино. И нос, кстати, длинный до ужаса. И она этим носом нервно поводит, так и ищет, чей бы благополучный очаг проткнуть. Девица моего брата фыркнула – и правильно сделала, между прочим! Хотя девица моего брата на всех фыркает, даже на писаных красавиц, потому что писаной красавицей считает себя и только себя, что в большинстве случаев несправедливо, но вот конкретно в случае с общипанной курицей Диночкой – таки да! Ну, моим мнением, понятно, никто не интересуется. Я же ребёнок! «Жеребёнок». Мне же всего восемь лет тогда было, кто восьмилетних всерьёз в расчёт принимает? Я у них так… Дочь полка. Забавный артефакт. Хотя я сильно сомневаюсь, что хоть кто-нибудь из их сильно взрослой компании знает, что такое артефакт.