Вишнёвый луч
Шрифт:
– Не зашивайте голову сегодня. Сделайте только руки-ноги-грудь, а голову позже. Просто прополощите ему мозги.
– Кто это?
– очнулся Ван Ваныч.
Перед ним стояла рослая незнакомая женщина в полном хирургическом облачении. Из-за позолоченной оправы сверкали синие, как старинная прогревательная лампа от кашля, громадные глаза, полные мудрости.
Что за чертовщина! Кто это распоряжается у него в операционной? Как вообще в ночной смене оказался неизвестный Ван Ванычу работник?
– Доктор, - сказала женщина, - вы так усердно раздумывали о парламентаризме,
– А чем владеете?
– неостроумно спросил Ван Ваныч.
– Словом. Поражаю, как бритвой. Давайте я расскажу вам план, идею операции, а вы её выполните. А сотрудников попросите молчать вечно, потому что делать мы с вами будем нечто, с их точек зрения, невероятное.
– Не понимаю... Вы мне снитесь?
– воскликнул врач.
– Я вас понимаю. Я и молодым писателям всегда раньше говорила: не работайте по ночам. Всё равно потом редактировать придётся. Ночное время - не литературное. Ан нет. Напьются и давай кропать.
Женщина ещё посильнее полыхнула синими глазищами, и Ван Ваныч мигом прекратил сопротивление. Работаем.
А дальше была небывальщина. Женщина выбирала по своему вкусу, что именно удалить из больного, а что оставить, а что подтянуть повыше, а что опустить, подшить, нарастить, промыть, укоротить - и диктовала Ван Ванычу. Учитывая, что пациент обладал только одним здоровым органом - сердцем, - сей кружок-умелые-руки имел все мотивы к очень творческому труду. В конце концов: больного лечили, а больные для того и поступают в клинику.
Как заколдованный, врач под диктовку творил невесть что, молча, и лишь один раз отреагировал вербально, когда услышал указание промыть мозги пациента клистиром.
– Промыть... как?
– вдруг удивился он.
– Я сказала.
– Вы странно сказали. У нас не промывают мозги. Их знаете где промывают?
– Это одно и то же. В мужчине мозг - не главное, - спокойно объяснила синеглазая чаровница.
И врач, затаив дыхание, направил в разверстый череп страдальца довольно сильную струю, из-под которой взвился ответный буроватый фонтан-коктейль из тканевых ошмётков и костного крошева.
– Да-а-а...
– только и выдохнул хирург.
– А вы, голубушка, что-нибудь слыхали про нейрохирургию, про тончайшие связи, про межполушарную ассиметрию мозга, тайну сознания, памяти?
– Ерунда, - чётко сказала дама, и работа продолжилась.
– Надо убрать некоторые иллюзии. От них идут грехи. У этого их полный набор.
Врач поёжился, но пожелал знать - какие именно будем убирать.
– Вам перечислить или объяснить?
– предложила женщина.
– Сначала перечислить, если можно. Я человек мирской, веровать мне некогда, но грехами интересуюсь. Тут у меня каждый день их массовая презентация. Сами понимаете.
Бабушка, вдохнув, перечислила:
– Гордость, тщеславие, любоначалие, чревоугодие, уныние, печаль не по Богу, самодовольство, самооправдание, самосожаление, самонадеянность, славолюбие, страсть к чтению пустой и развратной литературы, самообожание, многосмотрение телевизора, хождение
– Хватит, хватит!
– вскричал опешивший врач.
– У меня этого добра каждый день целый конвейер!
– Это ещё не всё, - мягко сказала бабушка.
– Это примерно треть. Продолжить?
– Нет. Спасибо. При нашей больнице нет даже часовенки, а персонал никогда не исповедуется, им некогда. А вы заставляете меня делать руками то, что делают обычно душой.
– Я сегодня просто орудие. Не беспокойтесь: "У Бога нет других рук, кроме твоих..."
– Да?
– обрадовался врач озарённо.
– Ну, тогда...
К утру доделали туловище, забинтовали, загипсовали, повезли. Медсестра, взглянув на трепещущие дыры в черепе послеоперационного больного, лишилась чувств. Её уволили.
Ван Ваныч переоделся и пошёл спать, не в силах даже спросить у незнакомки её имя. Она сама сказала ему вслед:
– Бабушка я, бабушка.
А потом на несколько месяцев она села у койки почти мумифицированного Давида и принялась вязать носки-чулки. Иногда Ван Ваныч заходил посмотреть на своих незваных гостей. В ответ бабушка иногда говорила:
– Сегодня эту дырку заделаем. Завтра эту...
И врач покорно мыл Давиду мозги, приклеивал куски черепа, шил кожу и даже сделал красивую пересадку волос, чтобы закрыть проплешины. Как-то вечером, подсчитав, на какую сумму он уже наработал, врач охнул: клиника у него была очень даже платная, а этот сумасбродный бывший кандидат устроился на дармовщинку. Прочитав мысли, бабушка сказала хирургу:
– То, что взял, навек утратил. То, что отдал, то твоё.
И вот сегодня пришёл праздник: больной очнулся и даже заговорил. Врач словно стряхнул с себя гипноз и, наконец, отважился повторить свой вопрос:
– Кто же вы? Мы уже довольно крепко сработались, не так ли? Мне кажется, я уже вполне заслужил.
Бабушка с аппетитом ела тушёную телятину.
– Я ведь вам с самого начала сказала правду. Бабушка.
– Это кличка? Вам ведь не больше тридцати. В нашем веке такие бабушки редки.
– Это - суть. У меня и внучка есть. Мается сейчас на какой-то чудной каторге: реклама! Пиар! Модные штучки.
Она перешла к овощному рагу, а врач отметил, что впервые видит её за естественным занятием человека. Ни разу за всё время сидельчества бабушка не ела и не пила. Во всяком случае, Ван Ваныч этого не видел.