Вишня и никотин
Шрифт:
Мне не дают пить, когда мне хочется.
Мне не дают покинуть комнату, когда я нуждаюсь в этом.
Мне не дают выйти на улицу, открыть окно, чтобы просто дышать.
Поэтому Дилан стал чем-то вроде глотка свежего воздуха для меня.
По началу он приходил каждый день, с утра до шести вечера, после чего его просили покинуть здание в связи с правилами посещения больных. Но, устроившись на работу, его свободного времени стало намного меньше. Теперь я провожу все время на тренировках, разминаю мышцы. Сижу в комнате, живу от прихода до прихода матери и Зои. Дилан пытается навещать каждый день, но
Пытаюсь писать и рисовать.
Дрожащие руки, концентрация внимания и сил. С трудом пишу одну букву, и то она выходит корявой. Листы в линейку давно сменились обычными, альбомными.
Мне стыдно. Мама говорит, что Дилан много работает, забросил колледж, хотя и раньше он его не посещал, но мне не хочется, чтобы он совсем прекратил учиться. Свободное время парень спит. Он заметно похудел. И без того не отличался пухлостью, а тут его щеки впали еще глубже, а линия скул стала отчетливее.
Дилан так старается, как и мама. Они знают, что лечение дорого стоит. Но…
Стало ли мне лучше?
Я задаю этот вопрос каждый раз, когда Аманда помогает мне сесть в инвалидное кресло. Я не помню, когда последний раз передвигалась без чьей-либо помощи. Мне нелегко разгибать колени, мои пальцы неуклюже держат ручку, ложку. Я уже молчу о том, что об игре на гитаре, на моей гитаре, не может идти и речи.
И да, по поводу речи. Аманда предлагает мне пользоваться таблицей, на которой написаны все буквы алфавита, чтобы я собирала слова, указывая пальцем на нужные буквы. Я пытаюсь петь, но рваные звуки больше походят на хрип умирающего старика. Если говорю, то выговариваю каждую букву долго. Труднее всего произносить слова с шипящими согласными.
Тема приема пищи - отдельная. Мне трудно пережевывать еду, глотать еще тяжелее, ведь стенки горла сжимаются, не давая пищи пройти внутрь, поэтому питаюсь я не жесткой пищей. Пью молочные продукты, смузи, пюре.
Мама не может приходить во время работы. Она целыми днями торчит в офисе, игнорируя насмешки коллег. Этим тварям-секретаршам лишь бы лишний раз обсудить развод моих родителей. Понятия не имею, как она это терпит. Приезжает на выходных, вместе с Зои. Та, как ни странно, начала учиться. Косметики на её лице стало меньше, да и поправилась она, что на неё не похоже. Говорит о своих планах на будущее, а я ей улыбаюсь, но… Внутри рождается ядовитое чувство, которое разъедает мою радость за неё.
Это больно, когда у тебя не может быть такого же будущего. Ты сидишь в кресле, выслушивая планы других, и думаешь о том, что ты не такая. Ты другая. Тебе незачем думать о том, что тебя ждет дальше. Но, несмотря на все это, я рада. Искренне рада за Зои. Она изменилась буквально за несколько недель. Не узнаю свою сестру.
Единственное, что вызывает настоящую улыбку на моем лице, - это то, что Дилан по-прежнему относится ко мне, как раньше. Так же ругает, раздражается, спорит, подшучивает. То, что он не притворяется, нравится мне. Он все такой же. Настоящий со мной.
– Я бы этого не делал, - Дилан опирается руками на ручки моего инвалидного кресла, смотря на меня сверху вниз, когда я пытаюсь приподняться с него.
Сегодня неплохая погода, поэтому парню разрешили вывести меня на улицу. Щурюсь, улыбаясь:
–
– гордо вскидываю подбородок.
– Я-я могу-у те-бе че-четку стан-цевать.
Дилан усмехается. В выходные дни его лицо выглядит свежее, ведь парень высыпается, отдыхая от рабочей недели. Да и настроение у него лучше. Намного.
– Я в этом не сомневаюсь, но сейчас сядь обратно, чтобы мне было спокойней, - он толкает кресло, но я торможу, взявшись за колеса, и разворачиваюсь:
– Ты ме-ня недо-оценива… - кашляю, хрипя. Парень опускается на одно колено напротив, заглядывая мне в лицо:
– Не торопись, когда говоришь, - его голос грубый от напряжения. Аманда сказала, что я могу задохнуться, вот Дилан и нервничает лишний раз. Подношу дрожащую руку к губам, прикрывая рот. Дилан улыбается, когда вдыхаю полной грудью, выпрямившись. Парень поправляет плед на моих ногах, приподнимается, наклоняясь к моему лицу, и я буквально разваливаюсь на кусочки, когда он целует меня в щеку, выпрямляясь. Дилан начал целовать меня так совсем недавно. Он обходит инвалидную коляску, взяв её за ручки, и катит дальше по дорожке.
Мы почти не разговариваем. Кажется, Дилан не задает мне много вопросов, чтобы я не утруждала себя говорить, ибо это дается с трудом. Я удивлена, что он по-прежнему продолжает приходить ко мне. Не знаю, почему. Я просто сомневалась в том, что…
Черт, да, я сомневалась в нем, но сейчас…
Сейчас мне стыдно. Стыдно за себя, за свою болезнь, за мою судьбу, за то, что он стал частью всего этого. Мне, действительно, стыдно, но даже слово “прости” выговорить тяжело.
Дилан говорит за нас обоих. Честно. Он никогда не был так болтлив, как сейчас. Пускай большинство из того, что он рассказывает, связано с тем, как сильно его раздражают все вокруг. Главное, что он делится этим со мной. Бывает, Дилан смешит меня. Точнее, он делает это постоянно, но сам при этом не смеется, словно он и не хотел шутить. Сохраняет звание “холодного парня”, что ж, не теряет хватку.
Но в последнее время, улыбаться становится тяжелее. И не потому, что мускулы лица практически неподвижны, а потому, что я чувствую. Чувствую, что все идет по наклонной.
Я не ощущаю себя. Мое тело стало грузом, от которого поскорее хочется избавиться. Тяжесть. Я - тяжесть. И не только для себя самой.
Я тяжесть для матери, для Зои.
Для Дилана.
Если в один день он уйдет, то я пойму.
Любой бы ушел.
Меня расстраивает то, что наши встречи ограничены во времени. Мы возвращаемся в мою комнату ближе к шести. Аманда глаз не сводит с Дилана, ведь знает, что мы брат и сестра. Она часто разговаривала со мной по поводу того, что парень странным образом опекает меня. Я молчу. Мне нечего ей ответить.
Она хорошая женщина, но я не собираюсь ни перед кем оправдываться.
Аманда покидает комнату, когда Дилан помогает мне сесть на кровать.
– Кажется, я ей не нравлюсь, - он расстегивает мою кофту, щуря глаза.
– Ты видела, как она смотрит? Сначала я думал, что она просто хочет меня, но теперь мне страшно. Она явно исследует меня взглядом.
Я улыбаюсь, качая головой:
– О-на прос-то не по-нимает, по-чему т-ы ходишь сюд-а ча-ще ма-мы.
Дилан снимает с меня кофту, ворча: