Висрамиани

Тмогвели Саргис

Поучение. От превратного мира не останется ни радости, ни горя; в конце концов он сведет к одному и горе и радости. Человек должен окрылять сердце свое весельем, чтобы не сократить себе жизнь, ибо не удается ему веселиться до конца его дней; бесполезно тщетное унынье.

Вскоре Моабад на несколько дней уехал в Гурган. Оттуда он вернулся в Морав и стал радоваться радостью Вис. Затем он приказал заделать все окна и входы своего дворца индийской сталью, чтобы даже ветер не мог туда проникнуть. Он велел замкнуть все двери греческими замками и опечатал их своей печатью. Ключи же шахиншах передал кормилице, сказав при этом:

— О искусная кудесница! Я натерпелся от твоих козней, но сейчас умоляю тебя именем бога: охраняй все входы и двери, чтобы Рамин не мог сюда проникнуть.

Я поеду в Заул на охоту, потом займусь государственными

делами и задержусь там месяц. Охраняй дворец и двери, запечатанные мною, так, чтобы они остались в неприкосновенности. Еще раз повторяю: умоляю именем бога, ты сама знаешь, что непристойно не оправдать доверие, когда доверяют. Ты не раз убеждалась, что тебе лучше быть мне верной слугой. Если ты мне не изменишь, я исполню желания твоего сердца. Знаю, конечно, что множу свое горе, испытывая уже испытанную, но я потому поручил тебе это дело, что, как я слыхал от мудрецов, если человек поручит свое добро вору, — он сохранит его лучше честного.

Он долго наставлял кормилицу и вручил ей ключи от дверей дворца. Сам он выехал в один прекрасный день в хорошей настроении и велел разбить лагерь неподалеку от городских ворот. Пробыл он там всего день, вспоминал Вис, тосковал в разлуке с ней и сожалел о том, что обременен царскими обязанностями. Рамин, как подобало, сопровождал его на охоту. Вечером Рамин вернулся в город. Когда Моабад велел позвать Рамина к ужину, то ему доложили: «Он уехал в Морав». Моабад догадался, зачем он туда отправился.

Когда Рамин убедился, что двери дворца заперты, он отправился в сад. Там он блуждал, как безумный, сердце его трепетало, он искал Вис и так взывал к ней:

«О возлюбленная, с тех пор как я лишен возможности тебя лицезреть, враги мои радуются. Покажись хоть раз на крыше, чтобы я мог тебя увидеть. Рука печали — на моей голове, а сердце мое стиснуто другой рукой. Этой темной ночью я словно тону в бездонном море. Хотя я и блуждаю по винограднику, но я проливаю здесь столь обильные слезы, что мне кажется, что я плыву по морю. Я полил лозы слезами и землю напитал своею кровью. Но что мне от плача и стенаний, если ты не ведаешь об этом! Если дыханье вырвется из глубины опаленного сердца, я сожгу этот дворец и расплавлю замки на дверях, но как предать огню дворец, где пребывает похитительница моего сердца? Если огонь коснется подола твоего платья, у меня испепелится сердце. Я желаю, чтобы твои глаза всегда похищали у меня сердце, я хочу, чтобы из лука твоих бровей стрелы ресниц пронзили мне сердце. Хотя судьба разлучила нас, но образ твой не исчезает из моих глаз, то он лишает меня сна, то заставляет проливать кровавые слезы. Как мне спать вдали от тебя, как мне жить, не видя тебя?»

Он долго плакал и, устав от слез, уснул среди роз и цветов, хотя и не спал по-настоящему, ибо сердце его было полно горя, а глаза слез. А сад казался ему адом. Он был около Вис, но не мог к ней приблизиться. Когда Вис узнала, что Рамин в саду, но не может проникнуть во дворец, она заметалась, как безумная, царапая лицо и проливая кровавые слезы. Зная, что Рамин здесь рядом в винограднике, она испытывала такую боль, словно ей прижигали сердце раскаленным железом. Она взывала к кормилице о помощи, сгибая при этом палец в знак покорности.

— Бога ради, вспомни, что я воспитана тобой, вспомни, как я люблю тебя, и найди мне средство освободить от уз сердце мое, распечатай двери дворца и яви мне в эту темную ночь луноподобный лик Рамина! Ему предстоит далекая дорога. Рамин — моя единственная надежда, с которой я не могу расстаться. Эта ночь темна, как моя судьба, и я вспоминаю похитителя сердца моего с мрачного моего пути. Он близко от меня, но я не могу его видеть, так как двери накрепко замкнуты и запечатаны. Лучше бы он был на расстоянии ста дней пути, если мне не суждено его видеть. О кормилица, пожалей меня, я родилась несчастной, сердце мое было поражено горестями, и бог запер в нем двери радости тысячью замков. Хватит мне унынья и любовного горя, а тут еще закрытые двери лишают меня радостей! Когда меня заточили во дворце с запертыми дверями, снова раскрылись раны души моей и моего тела и я лишилась надежды на жизнь. С тех пор как возлюбленный перебирал мои кудри, он овладел моим сердцем. Но с тех пор как я его не лицезрею, мои глаза пронзили стрелы с алмазными наконечниками, и я не в силах жить. Пожалей мою безотрадную юность и открой мне на минуту двери, чтобы повидаться с Рамином!

Кормилица так ответила ей:

— Я не могу быть закоренелой злодейкой и безбожницей. Ведь шахиншах лишь вчера ночью покинул наше обиталище и мне доверил охранять его. Он увещевал и молил меня именам бога выполнить это поручение, как его завещание. Как же мне уже на вторую ночь нарушить клятву, ему данную? Как я посмею раскрыть

запечатанные им двери и как смогу противостоять его гневу? Если бы я распоряжалась даже тысячами воинов, и тогда бы я была бессильна! Он рассчитывает на мою преданность, как же я могу не оправдать его доверия или стать клятвопреступницей? Не надейся, что я изменю шахиншаху. К тому же, он раскинул лагерь невдалеке от городских ворот, нас разделяет расстояние меньше, чем один день пути. Может быть, бог ведает, он даже не останется там ночевать и прибудет сюда. Не подобает мне взять на себя столь тяжкую вину. Боюсь, что за содеянное зло нам воздадут злом. Сказано неким мудрецом, что злодея неожиданно настигает зло.

Этими словами кормилица лишила Вис всякой надежды. Потом, погодя, она добавила:

— О лунноликая, иди к своему ложу. Не греши перед шахиншахом. Потерпи эту ночь, чтобы потом обрести долгую радость. Клянусь твоим солнцем, я боюсь, что Моабад неожиданно нагрянет ночью, и что тогда с тобой будет? Послушайся меня и ослепи этой ночью глаза дьяволу.

Кормилица ушла. Вис охватило отчаянье. Она металась по дворцу, била себя в грудь и искала возможности встретиться с Рамином. Но она не могла использовать окна, так как они были закрыты, а на крышу не было выхода. Стало ей тягостно от влюбленности и от невыносимой разлуки, и закипела любовь в ее сердце. Вдруг она заметила, что конец веревки, на которой держался теневой занавес зала, был прикреплен к скале. Босая, она прошла по этой веревке, подобно акробату, с опасностью для жизни. «Когда человек охвачен любовью, он на все способен. Он не щадит себя, как храбрец во время сражения». По шнуру она проскользнула, как птица, и вышла на крышу. Ветер сорвал с нее повязку и шарф. Венец же она забыла в зале. А серьги, которые украшали ее уши, она не то потеряла, не то изломала. Вис очутилась на крыше, неодетая и необутая. Она стала искать способа спуститься в сад. Она привязала покрывало к суку стоявшего вблизи дерева и по покрывалу спустилась вниз. Но до этого она зацепилась одеждой за гвоздь и разорвала ее. Очутившись на земле, она поспешила в виноградник. Хотя земля в этом месте была мягкая, все же Вис сильно ушибла ноги и разорвала исподнее платье. Она оказалась обнаженной, ушибленной и окровавленной. До полуночи Вис разыскивала в винограднике возлюбленного, источая из глаз слезы, а с ног ее текла кровь.

Вис стонала, жаловалась на свою судьбу и говорила:

«Где мне искать милого, радость моего сердца, или где мне найти мой любимый цветок?»

Затем она сказала:

«О судьба, если ты жалеешь кого-либо из тех, кто не осчастливлен любовью, то и я достойна сожаления. Ты не знаешь усталости, и твои ноги не ноют, как мои. Обойди этот сад и ищи два разноцветных нарцисса: один из них цветок, а другой— ему подобный, но живой, лишивший меня терпения и скрывшийся от меня. Поищи, может быть, найдешь того человека, который у многих похитил разум, как и у меня, который многих, имевших убежите, лишил крова и опозорил, который пленил тысячу сердец и сжег их в огне любви. Ты видишь, до чего довела меня любовь. С исстрадавшимся сердцем, горестная, потерявшая терпение, переживая тысячи несчастий, покрытая пылью, скитаюсь я, безумно влюбленная.

О ветер, сообщи тому, чей лик объединил все прелести, пусть он не скрывается от меня, разбуди его! Навей на меня его мускус, чтобы я могла его обнять, а от меня навей амбру и умасти этот гиацинт. Передай ему от меня: «О ты, сад цветущий, радость и прелесть несравненная, солнце, похищающее сердце, тот, кто красотой превыше всех! Зачем ты сжигаешь меня, безумную, в огне и заставляешь скитаться в такую темную ночь по саду? Я никогда не владела твоим сердцем в желанной мере, никогда не обретала с тобой длительной радости спокойствия. Мне суждена несчастная судьба. Сейчас все спят, только я бодрствую. И если я тоже человек, то зачем так безжалостны ко мне бог и судьба моя? Я лишилась человеческого облика. Как мне, потерявшей сердце, познать радость? Неужели мать родила меня несчастной и лишенной сердца, неужели меня прокляла моя мать, чтобы я не находила того, что ищу? Ныне нет желанного около меня, и если я потеряю надежду увидеть его, то останусь пронзенной в сердце ядовитым копьем. Если я буду нюхать даже тибетский мускус, и то он мне будет казаться простой землей. Рамин — мое благоухание, не нужны мне ни мускус, ни амбра. Он мое лекарство, он мое бессмертие. Змея разлуки ужалила меня в сердце и печень. Моя израненная душа стремится выйти из тела. Рамин — целение для меня, его уста — опиум для меня, и его лик — солнце моей судьбы. Где ты? Почему ты не показываешься? О несчастная судьба моя, зачем ты так сильно огорчила меня в эту ночь? Мои мучения и тревоги столь сильны, что я достойна сожаления даже со стороны врагов моих, зачем ты так безжалостно покинула меня?»