Вист: Аластор 1716
Шрифт:
— Он забыл о важной встрече, а теперь вспомнил и попросил за него извиниться.
Мимо с ловкостью ртутной капли проскользнула багровая от злости Скорлетта:
— Неотложное дело! До скорого! — Она тут же пропала в лабиринте человеческих тел.
Джантифф, оставшийся наедине с девочкой, спросил в полной растерянности:
— Куда они убежали?
— Не знаю. Поехали дальше! Хочу без конца кататься на полотне!
— По-моему, лучше вернуться. Ты знаешь, как проехать к Розовой ночлежке?
— Проще простого! Перейди на магистраль Диссельберга — потом останется чуть-чуть проехать по 112-й латерали.
— Показывай дорогу. На сегодня с меня хватит. Странно, что Эстебан и Скорлетта
— Свинство, — согласилась Танзель. — Но я привыкла к свинству... Хорошо. Если хочешь вернуться, сойдем на следующем развороте.
Пока они ехали, Джантифф интересовался жизнью Танзели, с его точки зрения вполне заслуживавшей внимания. Он спросил, в частности, нравится ли ей учиться в школе.
Танзель пожала плечами:
— Если бы я не училась, пришлось бы тухтеть. Так что я хожу на уроки чтения, счета и онтологии. В следующем году нас будут учить динамике общения, это гораздо забавнее. Будут показывать, как драматизировать обыденность общепринятыми выражениями. А ты ходил в школу?
— Ходил, конечно — шестнадцать бесконечных лет!
— И чему ты научился?
— Чему только нас не учили! Всего не припомнишь.
— А потом тебя послали тухтеть?
— Нет, еще нет. Я еще толком не понял, чем хочу заниматься.
— Похоже, на твоей планете эгализм еще не победил.
— Не в такой степени, как у вас. У нас каждый работает гораздо больше, но почти каждому нравится то, что он делает.
— А тебе не нравится.
Джантифф смущенно рассмеялся:
— Я не боюсь тяжелой работы, но еще не представляю себе, как за это взяться. Вот моя сестра, Ферфана, вырезает орнаменты и скульптурные рельефы на причальных сваях. Наверное и я займусь чем-нибудь в этом роде.
Танзель кивнула:
— Как-нибудь мы еще потреплемся. Вот уже детский дом, мне сходить. Розовая ночлежка скоро, с левой стороны. Ну, пока.
Джантифф остался один в толпе. Действительно, вдали показалась обшарпанная Розовая ночлежка — как ни удивительно, ему надлежало теперь считать ее своим домом.
Войдя в общежитие, Джантифф поднялся в лифте на 19-й этаж и быстро прошел по коридору к своей квартире. Отворив раздвижную дверь, он вежливо позвал:
— Это Джантифф! Я вернулся!
Ответа не было — квартира пустовала. Джантифф зашел, задвинул за собой дверь. Некоторое время он стоял посреди гостиной, не зная, чем заняться. До ужина оставалось два часа. Опять всячина, смолокно и студель! Джантифф поморщился. Его внимание привлекли подвешенные к потолку шары из цветной бумаги и проволоки. Он рассмотрел их поближе: зачем эти шары? Маслянистая полупрозрачная зеленая бумага и проволока были явно «свистнуты» с какого-то предприятия. Возможно, Скорлетта просто хотела украсить квартиру веселыми подвесками. «Если так, — подумал Джантифф, — ее поделки трудно назвать удачными или даже просто аккуратными». [16] Что ж, постольку, поскольку они развлекали Скорлетту, он не собирался совать нос в чужие дела.
16
Впоследствии Джантифф узнал, что многие аррабины украшают квартиры причудливыми, иногда даже нелепыми побрякушками, изготовленными из материалов, накопленных за долгие годы и «свистнутых» во время тухты, причем прилагают невероятные усилия, чтобы достичь того или иного особого эффекта, и придают своим достижениям несоразмерно большое значение. Жильцов таких квартир, как правило, считают недостаточно сознательными эгалистами и нередко подвергают оскорбительным насмешкам.
Джантифф заглянул в спальню, оценивающе
Джантифф решил распаковать пожитки, подошел к стенному шкафу, где оставил сумку — и застыл. Сердце его упало: кто-то сломал замок на сумке, оставив открытым откидной верх. Джантифф нагнулся, порылся. Немногочисленные предметы одежды никто не тронул, но «парадные» ботинки из дорогого серого лантиля исчезли. Исчезли также все его пигменты и палитра, камера и диктофон, а также дюжина мелочей. Джантифф медленно вернулся в гостиную и опустился на диван.
Уже через несколько минут в квартиру зашла Скорлетта — насколько мог судить Джантифф, в исключительно дурном настроении: черные глаза сверкали, сжатые губы превратились в бескровную черту. Голосом, срывающимся от напряжения, она проговорила:
— Ты здесь давно?
— Пять-десять минут.
— Латераль Киндергоффа перекрыли ремонтники-подрядчики, — пожаловалась Скорлетта. — Пришлось топать полтора километра.
— Пока мы гуляли, кто-то взломал замок на моей сумке и стащил почти все мои вещи.
Услышав эту новость, Скорлетта едва не вышла из себя.
— А чего ты ожидал? — воскликнула она неприятно-резким тоном. — Ты в стране всеобщего равноправия! Почему у тебя должно быть больше, чем у других?
— А почему у вора должно быть больше, чем у меня? — сухо поинтересовался Джантифф. — Теперь это он нарушает принцип равноправия.
— Ты не ребенок. Учись сам справляться со своими проблемами, — подвела итог Скорлетта и промаршировала в спальню.
Через несколько дней Джантифф отправил родным письмо:
«Дорогие мама, папа и сестры!
Я устроился, пожалуй, в самой удивительной стране Скопления — в Аррабусе на планете Вист. Меня прописали в двухкомнатной квартире. Соседка — женщина довольно приятной наружности, убежденная эгалистка. В частности, она не одобряет мой образ мыслей и мои привычки. Но ведет себя прилично и даже кое в чем мне помогает. Ее зовут Скорлетта. Вам может показаться необычным, что меня поселили в одной квартире с незнакомой женщиной, но на самом деле все очень просто. В эгалистическом обществе разнице полов не придают значения. Любой человек считается равным любому другому во всех отношениях. Подчеркивание половых признаков здесь осуждают и называют «сексуализацией». Например, если девушка выгодно демонстрирует преимущества своей фигуры, ее обзывают «сексуалисткой», а ее манеру одеваться считают серьезным проступком.
Квартиры первоначально предназначались для женатых пар или друзей одного пола, не возражающих против совместного проживания, но этот принцип отвергли как «пережиток сексуализма», и теперь людей прописывают случайно, по жребию, хотя нередки последующие обмены по предпочтению.
В Аррабусе приходится расстаться со всеми предрассудками! На первый взгляд многие стороны здешней жизни напоминают привычные представления, но я уже понял, что приезжему нужно постоянно быть начеку. Первое впечатление всегда обманчиво! Задумайтесь над этим. Подумайте о бесчисленных мирах Скопления и Ойкумены, Эрдического сектора, Примархии! Триллионы и триллионы людей, и у каждого неповторимое лицо! В этом есть нечто пугающее.