Витим Золотой (Роман 2)
Шрифт:
– Значит, вы сюда по этапу?
– с ужасом в голосе спрашивала Маринка.
– Разумеется, не добровольно.
– Зная, что здесь все свои, Кондрашов коротко рассказал об аресте, о встрече с Маринкиным отцом, но о женитьбе Лигостаева умолчал.
– Выходит, по-таежному?
– понижая голос, спросила хозяйка.
– Если уж говорить по правде...
– Кондрашов развел руки и засмеялся в широкую, окладистую бороду.
– А что такое по-таежному, Василий Михайлыч?
– спрашивала Маринка.
– Есть такой
– Это что же, вы по чужому паспорту?
– догадалась Маринка.
– Как тогда?
– А тогда у меня никакого не было, - улыбнулся Кондрашов.
– Сейчас у нас документики по первому классу. Я - Лебедев, а он Курочкин.
– Ох, милые!
– вздохнула Матрена Дмитриевна.
– А может, вас спрятать куда?
– предложила она.
– Не стоит, мы скоро исчезнем, - сказал Лебедев.
– Да как же это, куда же вы на ночь глядя?
– Маринка не хотела, чтобы они так скоро ушли.
Она смотрела на заросшего бородой Кондрашова с нежностью. Казалось, что от его голоса, одежды, пропахшей махоркой, исходил запах родного амбара, знакомых кошм. Это был родной, сладостный, ни с чем не сравнимый запах!
– Может быть, вам на самом деле надо спрятаться?
– спрашивала она тревожно.
– Как раз не надо, барышня, - отмахнулся Лебедев и тут же спросил: Извините, я не знаю вашего имени...
– Марина.
– А по батюшке?
– Да просто Марина!
– Так вот, Мариночка, мы прибыли сюда по важному делу. Сейчас время такое...
– Да какое такое!
– Матрена махнула рукой.
– Если новости какие привез, так не тяни, сынок.
– Есть и новости, тетка Матрена.
– Лебедев наклонился к ее плечу. Сегодня утром на Андреевском и Успенском приисках началась забастовка.
– Да будет тебе!
– Матрена замерла посреди комнаты.
– Треханем господ, вот что будет!
– Погоди, Миша, больно шибко-то не шуми. Дай-то господи!
– Матрена повернулась к иконам и перекрестилась.
– Бог, Матрена Дмитриевна, не даст... А если поднесете по стаканчику чаю, а может, с морозца чего покрепче...
– Лебедев подмигнул и возбужденно потер руки.
– Для такого случая все найдется! Гляди, какие дела-то завертываются.
– А у меня как сердце чуяло, что вы придете, еще с вечера угольков натушила.
– Радостно поглядывая на Кондрашова, Маринка кинулась разжигать самовар.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Забастовка началась 29 февраля на Андреевском прииске, куда не так давно прибыл Архип Буланов. Судили его в Зарецке. Пристав Ветошкин состряпал дело на скорую руку, улик против Буланова оказалось явно недостаточно, ему припомнили старые грешки о подстрекательстве, которое якобы имело место во время убийства Тараса Маркеловича Суханова. Архип получил ссылку в Якутию. В бодайбинской полиции ему было определено местожительство
– Да как вы только терпите?
– заходя иногда к своим знакомым, спрашивал Архип.
– А что сделаешь?
– в свою очередь вопрошали они.
– Можно сделать так, чтобы от конской говядины и тухлой нельмы затошнило самих хозяев!
– А если вышвырнут во время зимы? Куда пойдешь без гроша в кармане? В тайгу?
– возражали Буланову друзья.
– По-вашему, выходит, не кашлянуть, не охнуть, а смирнехонько подохнуть. Вы думаете, что придет благодетель господин Цинберг и напечет вам блинков... Он думает о вашем благе так же, как петух о законном браке... топчет каждого порознь, а вы только зады подставляете!
Его энергия и запас метких словечек были неистощимы.
Как-то, вместе с высоким, хмурого вида рабочим выходя из забоя, Архип спросил:
– Вот ты, Быков, какой похлебкой кормил намедни свою семью? От этого варева шел такой дух, даже у порога стоять было невозможно.
Архип работал с Быковым в одной смене и иногда заходил к нему в казарму.
В тесном проходе между отсыревшими стенами, освещенными тусклой электролампочкой, позеленевшие, большеглазые ребятишки с грохотом гоняли по хлипкому деревянному полу железный обруч.
В комнату, где ютилась семья Быкова, никогда не заглядывало солнце. На широких нарах сидели две девочки и играли в самодельные куклы. Широколицая, костистая в плечах жена Быкова ходила по комнате и укачивала на руках грудного ребенка, другой косолапил, держась за юбку матери, третий ездил верхом на отце. В углу в огромной закопченной кастрюле кипело то самое варево, о котором упомянул Архип.
– А ты что думаешь, только у меня одного такое варево?
– сумрачно ответил Быков и, не сказав больше ни слова, ушел в казарму. А вечером, когда пошел в лавку за продуктами, не выдержал. Продавец швырнул на прилавок кусок конины. Мясо было тощее, синее, с отвратительным зеленоватым оттенком.
– Падалью кормишь?
– глухо спросил Быков.
– Подумаешь, какой привередник нашелся!
– закричал лавочник, сытый, розовощекий, в грязном, замусоленном фартуке, бывший спиртонос с темным уголовным прошлым, выкормыш и близкий родственник подрядчика Берендеева. Не хочешь брать, совсем ничего не получишь.
– Лавочник отодвинул мясо в сторону; швырнув заборную книжку прямо в лицо Быкову, вызывающе крикнул:
– Ну, кто следующий?
В очереди стояли преимущественно женщины. Поглядывая на Быкова, молчали. У Быкова дрожали скулы.