Витязь в кошачьей шкуре
Шрифт:
Василий пожалел, что у него нет яблока или морковки, чтобы красавцев угостить. И жалел ровно до той минуты, пока один из коней не показал квадратные мощные зубы. Но, похоже, и к таким зверям Луша была привычна. И не обратив внимания на подставленную ладонь в кожаной перчатке, легко взлетела в седло.
Баюн заметался. Он орал, чувствуя, что покровительница сейчас уедет, и Василий останется один одинешенек. Но не умел ездить верхом. Во-первых, Василий панически боялся высоты. Во-вторых, не представлял, как умоститься в седле и, подскакивая,
От одной мысли о кожаных грязных шлейках на розовом нежном языке его оторопь брала.
— Иди ко мне, — Луша наклонилась с седла, протягивая руки. Баюн зажмурился и — прыгнул. Детектив поймала и усадила кота перед собой, обнимая левой рукой, а поводья перехватив правой.
— Не думал, сударыня, что вы в помощники себе тварь мохнатую выберете, — сказал насмешливо Кощей, наклонив голову и сверкнув железной короной со лба. Василий возненавидел его всеми фибрами души раз и навсегда. И еще успел заметить, что левый глаз Кощей прикрывает кожаной повязкой. Выглядело это очень подозрительно.
— Он баюн, — отозвалась Луша надменно, — а вовсе не тварь. Едемте, преступление само себя не расследует.
Галоп вороного коня был гладок, словно тот стелился во сне. Копыта продробили по мосту и пошли вымерять ровным стуком мощеную дорогу с проросшими меж камнями молочными травинками. По обе стороны убегал назад лес, ничуть не отличавшийся от оставшегося на том берегу. Пах свежей зеленью, и вонь смородины от реки постепенно стала отставать.
Из-под еловых лап ярко светились подосиновики и сыроежки, краснела земляника по обочинам. Василий наслаждался, чувствуя себя в безопасности. Слушая, как под ухом мерно стучит в такт подковам Лушино сердце.
Солнце светило с молочного неба, назад убегали тени.
Василий теперь уже и не понимал, отчего давеча так злился на девушку. Ведь все правильно сделала. Она его с собой мыться не приглашала, а он внаглую полез… Извиниться, что ли?
Но на это он пойти не мог.
Глава 9
Лес расступился внезапно. И дорога змеей завилась вкруг холма, на котором, словно корона на Уже с картины Чюрлениса, торчал зубцами Кощеев замок, смотрел сощуренными бойницами вниз, на наглых пришлецов, словно оценивал, как с ними поступить.
Когда они подъехали, опустился мост через вонючий ров. Заскрипели цепи, поднимая врата и решетки.
Хотя бы парада слуг не было. Кощей дал гостям спешиться и провел внутрь. Эхо шагов покатилось по коридорам. Баюн бежал от Луши то справа, то слева… Мягко, беззвучно ступали по каменному полу кошачьи лапы. И звонко цокали набойки на Лушиных каблуках.
— Выпить? Перекусить? — как заправский халдей, склонился Бессмертный.
— Давайте займемся делом.
Кощей поправил повязку на глазу:
—
И пропустил гостей в кабинет.
Там было холодно, черно и очень квадратно. Одни сплошные прямые углы. И каждый из этих углов мечтал пришлецов задеть: будь то сундук, буфет или широкий письменный стол.
А вот от Кощея углы уворачивались, словно тот был заговоренный. А может и был.
Мельтешение мебели здорово раздражало баюна. Та статичной должна быть, стоять на месте — и точка.
Василий уже собирался пустить в ход «серенького волчка», но решил все-таки поберечь силы.
Красавец Кощей пустил наливное яблоко по золотой тарелочке с каймой из греческой волны.
— Этот узор зло отгоняет, — любезно пояснил он, нависая над Лушей. Кот презрительно фыркнул. Если и было здесь зло, то это сам хозяин.
А середина тарелочки постепенно разъ я снилась.
Василий думал, здесь будет плоское изображение, но над тарелкой воспарила, загустевая, цветная голограмма. Точеная горка-витрина из хрусталя, за гранями которой переливалась всеми оттенками зелени, сияла, как листва в солнечный день, огромная, полупрозрачная лягушка, изваянная так натурально, что оторопь брала.
Не хватало только прыжка с тарелочки и громкого, решительного «ква».
— Вот она, моя красавица, Василиса свет Витальевна, — отер суровую скупую слезу со здорового глаза Кощей. Малахит с изумрудом и хризопразом. Три фунта с четвертью. Пропала. Как есть.
И крутанул голографическую хрустальную горку вокруг оси. Лягушка в витрине засверкала масляной зеленью. И растаяла.
— Прошу, — Кощей рукой любезно указал направление.
Почему Витальевна, хотелось спросить баюну, но он только хрипло, огорченно мяукнул и боднул Лушку под колено.
— Прекрати! — велела она Василию строго. И вслед за Кощеем пошла в угол залы, где на солнце блестела осколками хрусталя та самая бывшая горка, откуда лягушка и пропала.
Луша достала лупу. И стала внимательно осматривать витрину в поисках улик.
Как на мысль Василия, улик этих — битых хрустальных осколков — было даже слишком много. Словно кто-то не просто расколотил горку у замк а, чтобы достать артефакт, а принципиально лупасил по витрине камнем. Или молотком.
Баюн подтолкнул самый крупный осколок и стал носом гонять его по мраморной плитке, похожей на огромную шахматную доску. Только вместо черных квадратов здесь были фиолетовые.
Луша наклонилась, заглядывая под витрину. Сердито шепнула:
— Уймись! Ты мне следы затопчешь.
Василий обиделся. Не нужна его помощь — не очень-то и хотелось. Он ушел за складчатую портьеру и оттуда наблюдал, как Кощей любезничает с гостьей, ну просто мелким бесом вьется и бисером рассыпается в желании ей угодить. Странно еще, что стихи о любви не стал читать.