Витязь. Владимир Храбрый
Шрифт:
Давненько не бывал он в своей вотчине, но часто вспоминал занарские дали, яркие купола церквей Волоцкого монастыря: там отдыхала душа. Не то что в Москве, в которой дела одолевали.
Семью туда брать не хотел, последнее время досаждала жена. Доглядывать за детьми и за ней здесь попросил Андрея Ольгердовича - как-никак брат он Елене Прекрасной, а детям - родной дядя.
Тот согласился сразу, всегда с готовностью откликался на просьбы шурина.
Перед отъездом встретился князь Серпуховской с Боброком. Стоял солнечный день, настроение у Владимира
– Дмитрий Михайлович, еду в Серпухов, рать собирать. В Коломне аль у Лопасни соединимся.
– Ну что ж, в добрый путь. Только чтоб не пришлось тебе в другой раз свою рать не токмо против татар готовить.
– Это как же?!
– удивился Серпуховской.
– Против Литвы, что ли?..
– Ну это - так, к слову. Ладно, поезжай. Да к брату зайди.
Сразу почувствовал Владимир в отношении к себе со стороны Дмитрия Ивановича холодок, чего ранее не бывало! Отчего-то вспомнились слова Боброка.
«Что за другой раз?! Может, что знает Андрей? Если знает, то расскажет мне».
– Владимир, я не хотел тебе говорить. Сестрицу я уже отчитал. Знаешь, что учудила, в государевой церкви во время заутрени ухитрилась оказаться впереди великой княгини и так, впереди, отстояла всю службу. Об этом тут же доложили Дмитрию Ивановичу, он и поведал об этом Боброку. Может, это имел в виду Волынский?.. Думаю, что его сильно раздражает твоя слава полководца. Волынский тоже воевода отменный.
– Андрей, что мне делать с глупой Еленой? Ты прости, что я так про твою сестру.
– Батогом поучи. Разрешаю.
– Нет, нельзя. Она ведь княгиня и считает себя не менее великой, чем Евдокия Дмитриевна. Лучше в очередной раз смолчать, не поднимать шуму. Кому-то это ведь на руку. Может, кто её подзуживает на это? Последи.
– Послежу.
– Нужно ехать в Серпухов. Там отвлекусь от всего. Хотя бы на время.
– Поезжай. А с Аленой я поговорю еще раз.
– Не называй её так. Елена - и только…
Аленой Владимир Андреевич потом называл другую женщину, после того как увидел её в серебряных доспехах…
Еще теснее стало на Москве от ратного люда. И хоть уши затыкай от женского плача да крика и глаза закрывай, чтобы не видеть слез матерей, жен, сестер и малолетних деток. Старики - те, наоборот, подбадривали:
– Ничего, ребятушки. В ратную бытность свою мы - ого-го!
– славно сражались. Не опозорьтесь, заверните салазки Мамайке, шакалу степному.
Князь Дмитрий Иванович оторвал от груди жену Евдокию, вытер ладонью с её щек слезы и сказал ласково:
– Ну, будет, а то ты мне всю кольчугу промочишь, заржавеют кольца, потом не сниму…
– Митя, родной!
Наконец-то совладала с собой, подвела восьмилетнего Василия и шестилетнего Юрия.
– Поцелуемся, - Дмитрий Иванович обнял по очереди сыновей.
– Ты береги их.
И произнес на прощание:
– Бог нам заступник!
…Конь быстро довез своего хозяина с
Дмитрию Ивановичу бросились в глаза - и по одежде, и по степенным манерам, и по подстриженным бородам - десять сурожских купцов, назначенных им в войско «поведания ради», чтоб донесли - как истинные путешественники - до дальних краев и стран вести о великой битве с Ордой.
Великокняжеский полк, облаченный в доспехи, блистающие на солнце, смотрел, как приближается в алом плаще, с темной окладистой бородой красавец всадник, с большими умными глазами, в полном расцвете своих сил - великий князь. Дмитрий Иванович отметил горделивую осанку ратников, великолепное снаряжение - кольчатые железные брони и стальные панцири, шлемы с остроконечными шишаками, окрашенные в красный цвет щиты и колчаны со стрелами, тугие луки, кривые булатные сабли и прямые мечи. Над рядами конных воинов развевались стяги на высоких древках, а поднятые кверху острия копий имели подобие целого леса.
Дмитрий остановил коня и громко сказал:
– Братья мои, не пощадим живота своего за веру христианскую, за землю Русскую!
– Готовы сложить свои головы за веру Христову и за тебя, Государь, великий князь!
– дружно ответили из рядов.
Из Кремля выходили через трое ворот: Фроловские, Никольские и Константиново-Еленинские. И на Дон пошли тремя дорогами, так как не могли идти вместе - тесно войску было.
Иван и Федор Белозерские, широкоплечие, плотные, повели свои полки Болвановской дорогой, Дмитриеве войско пошло на Котлы, а Владимир Серпуховской со своими ратями стал переправляться через Лопасню. Среди них находились и новгородцы, коих привел дружинник Игнатий Стырь.
Пятнадцатого августа все рати достигли Коломны и соединились.
На другой день поутру на Девичьем поле Дмитрий Иванович перед войсками произнес речь. Потом ратники расположились со своими обозами на обед. У всех в ушах еще звенели слова великого князя.
– Братья мои. Предки наши заповедали нам хранить землю Русскую и веру православную. Кто постраждет за них, во веки будет славен. И я вместе с вами хочу крепко пострадать и, если надо, смерть принять… Поспешим же, братья, против безбожной Орды, если придется нам смерть принять, то помнить будем, что все мы смертны, а земля наша вечна. Крепитесь и мужайтесь, и пусть старый в бою помолодеет, а молодой добудет честь.
Дмитрий Иванович напомнил об обидах, которые на протяжении полутора веков наносила русским людям Орда, и о пролитой крови, о слезах жен, матерей, о детских испуганных глазах напомнил. Каждый воин, стоя под знаменами и стягами, кои колыхал ветер, думал, что настал день и пришел час, когда мыслить о себе нельзя, а о всей русской земле надобно, и доля сегодня у всех одна.
С этими мыслями Игнатий Стырь спустился к реке, лег на крутом окском берегу, запрокинув голову на руки, и устремил взгляд в голубое небо с редкими облаками.