Виват, Королева!
Шрифт:
— Ладно, если больше нет вопросов на повестке дня, я поеду к Люде с Захаром, а вы тут придумайте план, как всех неугодных убрать и не испачкаться, чао.
12
Вера
Со дня бабушкиной смерти прошло почти две недели. И все это время я так и не нашла сил приехать. Даже когда было 9 дней, снимали поминальный зал, лишь бы не ехать домой. Я переживала как
Когда машина остановилась возле подъезда, я вышла, задрав голову наверх, пересчитывая этажи родной пятиэтажки.
И почувствовала.
Почувствовала другую жизнь. Ту, в которой теперь нужно быть взрослой, ответственной. Не за себя.
За других.
Люда, одна оставшись с Захаром, нуждалась в моей помощи, в моей поддержке. И я должна была собраться, я должна была быть сильной.
Не для себя.
Для них.
Сейчас все воспринималось по-другому. Ярче, острее что ли.
Уже не такая тяжелая как в детстве подъездная дверь, которая грохотала так сильно, когда мы толпой с соседскими ребятами бегали туда сюда, что жильцы первого этажа все время жаловались и устраивали нам «облавы». Почтовые ящики, бедные, столько всего повидали на своем веку — и любовные записки, и заныканные пачки сигарет и подожженные газеты, так, ради шутки.
А на 3 этаже, возле окна, ключом нацарапано «В+В», а потом зачеркнуто — Витька писал, когда караулил меня после моих свиданок со Стасом.
А тут раньше торчала арматурина, которую дядь Миша благополучно срезал, после того как я налетела на нее и рассекла себе ляшку.
Мне кажется, это было так давно, как будто в другой жизни, которую я…
Отчаянно хочу забыть.
Я провела в этом доме все свое детство, всю свою юность, а теперь у меня трясутся ноги, стоит мне подняться на свой этаж.
Люда как будто ждала меня, распахнула входную дверь, стоило мне только потянуться к звонку.
— Хорошо, что ты пришла, — прошептала женщина и обняла меня, вкладывая в свое объятье все любовь матери, которой мне так не хватало.
Мы сидели на кухне, вдоволь наревевшись, теперь почему-то пересматривая семейные альбомы, на которых ни Люды, ни Захара, к слову, не было.
— Я разговаривала с нотариусом, процесс может затянуться на некоторый срок, потому что бабушка не оставила завещания… Как только я вступлю в права наследника, нужно будет, чтобы ты подписала, как опекун Захара… Хотя не знаю, может это можно будет оформить как дарственную. Подумаю, как побыстрее это можно сделать, — я отхлебнула чая, перелистывая уже, кажется затертый до дыр альбом.
— Сделать что, Вер?
— Квартиру на вас с Захаром переписать. Мне она ни к чему, я все равно не смогу здесь жить, а вам двоим, хватит разгуляться. Кто знает, как
— Не надо, Вер, мы с Захарушкой к маме уедем, там будем жить, — Люда снова шмыгнула носом, отворачиваясь от меня.
— Перестань, у меня рука не поднимется квартиру продать, а так вы будете жить, потом Захара в школу пристроим, кружки там всякие, да, Захарушка?
Мальчишка, на моих коленках забавно хихикнул, облизывая вафельную трубочку с вареной сгущенкой.
Я сама не смогу их отпустить.
— Вер… Ты знаешь…
— Я знаю, Люд, спасибо тебе за все. Нам теперь вместе держаться надо, все-таки мы семья.
Я оставила их на кухне, потому что Захару пора было обедать, а сама подошла к двери в бабушкину комнату, едва задерживая дыхание на входе.
Ничего не поменялось. Конечно, прошло еще так мало времени, хотя у меня есть ощущение, что здесь никогда ничего не поменяется. Люда отдаст дань памяти бабушке, оставив ее «обитель» нетронутой, все так, как оставила хозяйка.
Только появился бабушкин портрет на комоде, напротив ее кровати, с зажженной церковной свечкой.
Чувство, давящей меня боли, откуда-то изнутри было не передать словами. Я задыхалась. Я горела в своих воспоминаниях, воспоминаниях своей жизни. Было странно ощущать себя здесь, посреди комнаты с простеньким интерьером, с самостоятельно сшитыми бабушкой шторами, такой же накидкой на кровать, эти блеклые обои в цветочек, которые мы так и не успели переклеить. А я стою здесь, как лишний предмет, со свежей укладкой, дорогущим браслетом на руке, со шлейфом французских духов, и пытаюсь понять, как я здесь оказалась.
Нет, дорогая Вера, все, что тебя здесь окружает — это все ты.
Заканчивался сентябрь. Жизнь вроде бы вернулась в прежнее русло. И все немного успокоились. Или просто делали вид, что успокоились. Потому что ощущение, что «развязка» еще впереди никого не покидало.
Вера сидела в кабинете Артема, подготавливая документы для нотариуса на переоформление теперь уже ее квартиры на Захара и Люду, слушая в пол уха, как Исаев, возмущенно сопя, кивал собеседнику на другом конце провода телефона.
В администрацию снова подали прошение о «невозможности строительства детского дома», причем теперь это сделал Гордеев, лично. Снова предлагая свои услуги, а точнее — землю, которая находится у него в собственности. И процесс снова, как не странно, встал. Несмотря на то, что котлован был вырыт, и фундамент заложен. Со дня на день должно было начаться непосредственное возведение стен, но, увы — Гордеев снова решил вмешаться.
— Заебали, заебали они меня — Исаев швырнул трубку на рычаг, откидываясь в кресле, — Мы выиграли тендер на поставку сырья и материалов, подписали все бумаги, а теперь эти пидоры снова взялись нас морозить.