Вий
Шрифт:
Я точно знал, сколько их было изначально — каждого вида. Сколько медведей, волкодлаков и ящеров уничтожено, сколько осталось, сколько из оставшихся подбито. Мог даже оценить степень нанесенного урона. И всё это — одновременно. У меня в руках находился буквально пульт управления тварными силами.
Который мне не принадлежал. Это я тоже понял мгновенно.
Трость, как живая, рванулась у меня из рук. Артефакт, выданный Троекурову неведомыми хозяевами, был настроен на него. Теперь, когда Троекурова не стало,
— А ну, застыли все! — рявкнул тварям я.
Трость рвалась у меня из рук. Пыталась скрыться в сияющем искрами провале, из которого торчал терминатор — скрывшийся, к слову, уже по пояс.
— Вылазь! — гаркнул я на него. — Провалишься ведь! Что ж вы такие тупые-то, Господи…
Терминатор принялся выбираться из провала. Трость у меня в руках предприняла ещё одну героическую попытку вырваться. Я прижал её к себе.
И приказал тварям сдохнуть. Даже кричать не стал — просто мысленно приказал. Какой там у вас в организмах главный орган, сердце? Вот, пусть все ваши сердца остановятся! Прямо сейчас.
Примерно секунду ничего не происходило. Даже трость вдруг перестала выкобениваться и замерла.
А потом жахнуло. Так, как до сих пор меня не жахало никогда.
* * *
— Владимир! — звали откуда-то издали. Глухо, будто сквозь вату. — Очнись, сокол!
Мне на лицо что-то капнуло. Дождь, что ли, начинается?
— Терминатора со двора уберите, — не раскрывая глаз, пробормотал я. — Он и так-то тупой. А заржавеет — вообще сладу не будет…
— Владимир! — взвизгнула Земляна. И бросилась меня обнимать.
Я открыл глаза.
С помощью Земляны и Егора приподнялся. Сел, посмотрел вокруг.
Поле боя было усыпано тушами тварей. Медведи, волкодлаки, ящеры — все вперемешку. Это хорошо, жечь удобнее.
— Все целы? — спросил я.
Охотники многоголосо отозвались, что целы, да; слава тебе, Господи. Даже раненных уже подштопали. Ты-то, Владимир, как себя чувствуешь?
— Да нормально. Что мне будет.
Егор покачал головой:
— Что будет — ишь! Да шутка ли — одним махом столько тварей положить? Только крупных десятка два, ящеров не считано! И спрашиваешь ещё, что будет? Так я тебе скажу: не каждый охотник такое выдержит. Даже с твоим рангом.
— Как ты схватил палку эту светячую, так твари и полегли, — доложил Захар. — Все, разом! Повалились, будто чурки в городках.
— Угу.
Значит, про трость я всё понял правильно. И твари мой приказ тоже поняли. Сердца, или что там у них, остановились одновременно. А в меня жахнуло разом… Сколько? Ох, м-мать! Сто семнадцать родий. Неудивительно, что наземь хряпнулся.
— А сама трость куда делась?
Захар
— Утекла. Как ты упал, так из-под тебя выскользнула, и вон туда, — он показал на провал в центре площадки. Из которого успел-таки выбраться тупорылый терминатор.
Сам он, целый и невредимый, стоял в сторонке, по-прежнему прижимая к себе Троекурова. Ну, логично, команду-то я не отменял.
Синих искр, херачащих из трещин, больше не наблюдалось. Хотя выглядели трещины серьёзно, разворотить площадку успело здорово. Обломовские коммунальщики умаются засыпать.
— И сразу, как та палка светячая в провал скользнула, так и свет этот жуткий погас, — закончил доклад Захар. — Мы к тебе бросились, а ты лежишь, будто не живой! Три Восстановления сил в тебя влили. Земляна уж и рыдать начала…
Земляна порозовела и фыркнула.
— Ничего я не рыдала! Надо больно.
— Спасибо, — кивнул я. — Сочтёмся.
Поднялся на ноги.
— Давай! — обрадовалась Тварь.
Она, естественно, находилась тут же. Не могла допустить, чтобы такой кипиш обошёлся без неё.
— Что — давай?
— Считаться давай! Кто обещал после победы — в кабак?
Охотники поддержали предложение дружным «Ура!».
В кабак я торжественно ехал верхом на Твари. Рядом невозмутимо топал терминатор, прижимающий к себе Троекурова.
Ну, а куда я его дену? Бросать-то жалко. Освобожусь немного — в Оплот переправлю. Там оживим, поболтать попробуем. Вдруг чего полезное скажет. А пока — не до этой падали, вот вообще. Ничего, потаскает терминатор. Не развалится. Тем более, что его самого мне тоже девать пока некуда.
За мной следовала толпа охотников. По мере нашего продвижения смоленские улицы заполнялись людьми. А у кабака меня и мою полусотню встретил Илья Ильич собственной персоной, с хлебом-солью на вышитом полотенце в руках.
Спрашивать ни о чём не стал. Наш торжествующий вид говорил сам за себя. Ну, и дохлый Троекуров, болтающийся в стальных руках терминатора, тоже как бы немного намекал.
Обломов поклонился мне в пояс. Выпрямился и громыхнул хорошо поставленным басом:
— Славься, граф-охотник Владимир Давыдов! Славься, герой, спасший город наш от подлых тварей!
— Славься! — подхватила толпа.
Меня попытались стащить с кобылы. Та воспротивилась. Заржала так, что народ, кто послабее, полёг. Спросила:
— Чего это они?
— Качать меня собираются.
— Зачем?
— Уважают.
— А меня качать?
— Тебя — вряд ли.
— Значит, и ты обойдёшься, — рассудила Тварь. Строго посмотрела на Обломова и рявкнула: — Пиво-то где?! Долго мы тут стоять будем?
Ну и ладно. Не надо меня качать. Я и сам неплохо качаться умею. Если посмотреть правде-матке в глаза, то даже охренительно неплохо.