Византия. Удивительная жизнь средневековой империи
Шрифт:
Глава 5
Храм Святой Софии
Огромный сфероидальный купол, покоящийся на этом круглом здании, делает его исключительно прекрасным. И кажется, что он покоится не на твердом сооружении вследствие легкости строения, но золотым <полу>шарием, спущенным с неба, прикрывает это место.
Хотя Йитс назвал свою поэму, написанную в 1928 г., «Плавание в Византию», он никогда не был в Стамбуле. Он посетил Равенну и видел там византийские мозаики, но так и не испытал волнующий опыт прибытия в Византию морем. Подходя со стороны Дарданелл через Мраморное море, с нетерпением ожидаешь появления вдалеке Старого города. И вот наконец на горизонте появляются крепостные стены, а вслед за ними и минареты, окружающие купол собора Св. Софии. Это удивительно волнующий момент. Именно с моря я впервые увидела все это, когда была еще студенткой, и это впечатление запомнилось на всю жизнь, несмотря на изобилие небоскребов в современном Стамбуле, – постепенно увеличивающиеся очертания
Если внешний вид постройки изумляет, его внутреннее убранство вселяет почтительное благоговение. Освещенные солнечными лучами через окна в куполе и вдоль галереи в вышине мерцают золотом мозаики, а внизу намного темнее. И лишь когда глаза привыкнут к этому немного странному контрасту, можно оценить разноцветные мраморные украшения стен и пола, а рассмотрев резные капители на великолепных колоннах, невольно возвращаешься взглядом к куполу. Этот памятник – всеобъемлющий символ Византии.
Впечатление средневековых посетителей, вероятно, было еще более сильным, поскольку они видели немного крупных построек. Церковь освещалась тысячами свечей и лампами, висевшими перед иконами, озарявшими цветной мрамор и мозаики. С центрального амвона, резной платформы вроде кафедры, расположенной перед тяжелым занавесом, отделявшим главное помещение церкви от священного места вокруг алтаря, читал отрывки из Библии дьякон и проповедовал патриарх. Послы киевского князя Владимира говорили ему: «Мы не знали, где мы находились – на небе или на земле, мы не можем описать это тебе, но одно только мы знаем точно, что Бог живет там среди людей. Мы не можем забыть эту красоту».
Во время освящения церкви 27 декабря 537 г. на стенах не было изображений, за исключением четырех огромных серафимов, которые до сих пор смотрят сверху вниз на верующих, а их крылья расправлены по парусам свода. Господство золотой мозаики в боковых проходах и галереях перекликалось с куполом, украшенным массивным крестом в медальоне.
Форма церкви была совершенно новой. Многие ранние христианские церкви имели план базилики, базировавшийся на императорских залах для приемов. Эти длинные высокие сооружения, которые сохранились в церкви Св. Сабины в Риме и в базилике, построенной Константином в Трире – в Германии, легко приспосабливались для церковных нужд добавлением возвышения в восточной части для алтаря. Раки для мощей святых мучеников, часто устанавливавшиеся вокруг гробницы, подсказали альтернативную форму – с галереями, окружавшими центр, как в церкви Св. Констанции в Риме. Купол был известен римским архитекторам и использовался в Пантеоне – круглое отверстие в вершине купола открывалось к небу, но о Востоке того же самого сказать нельзя – по крайней мере, тому нет явных свидетельств. Предшественниками купола церкви Св. Софии были небольшие купольные постройки в Исаврии, которые демонстрировали наличие опыта у строителей. Но никто в Константинополе никогда даже не пытался построить такой огромный купол до тех пор, пока Юстиниан не начал строительства нового храма Святой Мудрости.
Чтобы понять, сколь необычной была его задача, я сначала коротко остановлюсь на дохристианских художественных традициях, которые Византия использовала для создания собственных, отличных от других стилей. Самым очевидным наследием Античности стало имперское изобразительное искусство: изображения правителей (статуи, рельефы и портреты в мозаике и на монетах) и их регалий (короны, державы и скипетры, брачные пояса, одежды из королевского пурпура и красные сапоги). Византия приспособила для христианского использования декоративные художественные техники при создании таких архитектурных элементов, как колонны, капители и рельефы, украшавшие надгробные памятники и саркофаги. Также византийские ремесленники совершенствовали древние навыки работы с драгоценными металлами, эмалью, слоновой костью и горным хрусталем. Они отлично умели чеканить монеты, делать резные изображения из бивней слона, работать с разными цветами мрамора, чтобы изготавливать полихромные полы и стеновые покрытия, вплетать сложные разноцветные узоры в шелк. До VI в. шелковую ткань везли из Китая и Персии. Она ценилась очень высоко, и ее даже расплели, чтобы получить нить для римских и византийских ткачих. Когда был раскрыт секрет жизни шелкопряда – предположительно монахами, которые тайком вывезли немного червей из Китая и подарили их Юстиниану, посадки шелковицы, которая является их любимой пищей, дали начало новой промышленности в Византии. После арабского завоевания Персии и Ближнего Востока в VII в. шелковые производства Тира и Сидона были перевезены за Таврские горы, а потом в столицу. Было разрешено шелководство и в провинции, а изготовление пурпурной краски из маленьких моллюсков, которых выращивали у берегов Греции и Малой Азии, поощрялось освобождением от налогов.
Шелкоткачество сконцентрировалось на императорских фабриках в Константинополе и считалось государственной монополией. Строгий контроль осуществлялся на каждом этапе производства, которое организовывалось группами опытных рабочих. На ткани традиционно изображались в ярких тонах львы, орлы, грифоны, охотники, амазонки или колесничие – иными словами, предметы светские. Христианские темы, такие как сцены из жизни Христа, были распространены меньше. В VII и VIII вв. производство развивалось так быстро, что римские епископы с удовольствием получали дары из византийского шелка, как те, что привез в Рим хазарский
Среди других предметов роскоши изготавливали эмали и золотые украшения, брачные пояса и кольца с традиционными изображениями Омонии, к которым добавляли образ Христа, благословлявшего вступающих в брак. Золотая филигрань и серьги с эмалью, подвески и браслеты – все это продолжало смешение древних и христианских тем. Такая же связь божественной и светской власти видна на монетах и резных дисках из слоновой кости, где Христос коронует императора, тем самым выражая небесное одобрение своему земному представителю. При создании манускриптов окрашивание пергамента в пурпурный цвет и нанесение надписей на него серебряными чернилами также являлись продолжением древней практики. Иллюстрированные копии Илиады и Одиссеи, обычно на папирусе, стали образцами для библейских текстов, разрисованных средневековыми художниками, – получалось нечто в стиле комиксов.
После первоначального акцента на символические черты христианства (хлебы и рыбы, знак Креста) художники стали изображать лидеров – Христа, Богородицу, святых мучеников. Византийские портреты святых людей выполнялись техникой энкаустики – живописи восковыми красками с помощью горячих инструментов. Раньше ее использовали для римских погребальных портретов. Религиозные иконы часто считаются основной чертой византийского искусства. Как они стали таковой, ученые спорят до сих пор. Я изложила свое видение проблемы в главе 9. Самые ранние иконы сохранились в монастыре Св. Екатерины на горе Синай, где есть три потрясающие иконы, часто ассоциирующиеся с покровительством императора: знаменитые образы Христа Пантократора, Святой Девы с Младенцем, святыми и ангелами и св. Петра. Икона Христа была написана позже и потому до реставрации не идентифицируется как работа VI в. Она взирает на зрителя большими всевидящими глазами, отличными по форме и функции: представляется, что один строго осуждает, а другой прощает. Иконы Святой Девы и св. Петра не обращаются к зрителю так прямо. На всех трех иконах фигуры на фоне архитектурного задника. Такие энкаустические работы поражают воображение, они яркие, смелые и оказывают сильное воздействие. Они отлично передают человеческие черты, особенно глаза и оттенки кожи. Техника не сохранилась до Средних веков – ее заменил яичный желток для фиксации цвета.
Во всех этих областях византийские мастера приспосабливали древние техники к новым задачам. Но для сооружения Св. Софии они испробовали нечто доселе неслыханное. Контекст нового опыта – в ранних годах правления Юстиниана. Юстиниан стал императором в 527 г. после смерти его дяди Юстина, который привез его в Константинополь и подготовил на роль своего наследника. В отличие от Юстина, успешного военного командира, но человека необразованного, Юстиниан был знаком не понаслышке с вопросами управления, права, теологии и придворными церемониалами. Во время десятилетнего правления дяди он играл важную роль при дворе и являлся ответственным за серьезные изменения в политике. Как мы видели, он настоял на пересмотре закона, запрещавшего сенаторам жениться на простолюдинках, – чтобы сделать Феодору своей женой, несмотря на неодобрение дяди и тети – императрицы Лупицины Евфимии. Став единоличным правителем, Юстиниан сразу проявил инициативу: реформировал правовую систему, навязал более высокие налоги, возобновил войну с Персией. Он назначил военачальников, чтобы те вели сражения за империю, а сам большую часть времени проводил в столице. Где и когда он приобрел страсть к строительству, неизвестно.
В 532 г. «голубые» и «зеленые» – партии, отвечавшие за развлечения на ипподроме, бросили вызов императорской власти. Обычно они враждовали, но в этом случае объединились в своей враждебности финансовой политике Юстиниана и провозгласили императором Ипатия, племянника Анастасия I. Преодолевая возражения супруги, Ипатий неохотно согласился, и на ипподроме собрались толпы, чтобы стать свидетелями его облачения в императорский пурпур. Мятеж был назван «Ника» – это слово скандировали участники. Чтобы усилить угрозу, «зеленые» и «голубые» подожгли центр города, и довольно большая территория оказалась выжженной дотла, в том числе и базилика Св. Софии. Прокопий пишет, что Юстиниан встретился со своими советниками во дворце. Надо было решить, что делать. Обсуждался план бегства из дворца на лодках. Но тут императрица Феодора – та, которая умела; владеть вниманием толпы, выступила вперед и заявила, что не готова бежать. Она вспомнила древнее изречение, что пурпур – лучший саван, и сказала, что если ей суждено умереть, то она предпочтет это сделать в императорском одеянии. Вдохновленный решимостью супруги, Юстиниан решил не бежать, а применить против мятежников силу. На ипподром стянули войска, и началось массовое убийство безоружных византийцев.
Феодора оказалась не первой из женщин (но определенно одной из самых удивительных), пользовавшихся большой властью в Византии. Нередко они были людьми посторонними, выступающими за автократическую власть, которую подчинили своей воле, и являлись ответственными за большое кровопролитие. Императорские жены и вдовы проявляли инициативу, немыслимую в других средневековых обществах. Даже если формулировки, которые Прокопий приписывает Феодоре, являются вымышленными, истории о ее вмешательстве наверняка неоднократно пересказывали во дворце и в городе. Ее примеру хотели следовать другие женщины. Императрицы, такие как Ирина (780–790, 797–802), Феодора (842–856), Зоя (914–919) и Феофано (969), хотя им всегда покровительствовали, да и писали о них только мужчины, несомненно, формировали и направляли императорскую власть.