Византийская цивилизация
Шрифт:
По словам историка Михаила Атталиата, который побывал на всех уровнях высшей администрации, одним из благодеяний по отношению к византийцам императора Никифора III Вотаниата (1078–1081 гг.) было предоставление римлянам «реальной свободы» не путем их освобождения, но своей щедростью избавления их от страха перед государственными повинностями. Михаил Пселл в одном из своих многочисленных проявлений хвастовства заявил: «Я вольное и свободное существо, и меня не волнуют сборщики налогов». Не вызывает сомнений, что понятие свободы экономическое, и ее уровень для каждого жителя пропорционален его положению на социальной лестнице. Всех византийцев можно сравнить с пленными, и единственно свободен лишь император, держатель власти, единственная персона, существующая без хозяина, которая зависит на земле только от себя самого (Иоанн Дамаскин). Невозможны никакие отговорки: византийское общество, несмотря на свою теоретически очевидную переменчивость, — это полностью жестко иерархизированный мир. Отсюда можно лучше понять почтительную оппозицию и частое интеллектуальное уединение византийских мистиков: «Не только одиночка или подчиненный, но и игумен и глава многочисленного общества и даже находящийся на службе, которые должны быть беззаботны, то есть полностью отстранены от мирских дел… Любой, думающий о нуждах жизни, не свободен» (Иоанн Новый Богослов). Но теперь мы отвлечемся от структур этого общества, чтобы перейти к его образу мышления.
Образ мышления
Противоречия структур византийского общества,
Официальные сборники законов периодически фиксировали право, применяемое во всей империи, и служили основой для редактирования учебников, предназначенных для юристов-практиков и студентов. Самые известные среди них «Кодекс Феодосия» (438 г.), «Дигесты», или «Пандекты», «Институции», «Кодекс» и «Новеллы», которые составляют «Corpus juris civilis» Юстиниана (VI в.), «Эклога» («Ekloge ton потоп») Льва III (726 г.), «Учебник» («Прохейрон») Василия I (IX в.), его «Конституции», названные «Василиками», — «кодификация, которая включает в себя основные действующие законы начиная с Юстиниана и которая остается основным официальным гражданским и уголовным кодексом до падения империи» (Н. Своронос), и, наконец, «Сборник ста тринадцати законов, пересмотренных и исправленных», известный под именем «Новеллы», императора Льва VI. Эти собрания долгое время расценивались как простые компиляции римского права. Юстиниан в своем письме префекту претории Восток Иоанну восхваляет себя, так как он вернул блеск империи через почитание Античности и древних римлян. Однако два года спустя (537 г.) он добавляет: «Нестабильность проявлений жизни человека, которые никогда не повторяются, но постоянно обновляются, привносит неясность в законы, и то, что казалось справедливым и правильным, подтвержденным наблюдениями, по различным причинам часто переворачивается с ног на голову». Лев III в VIII в. при составлении «Эклоги» использовал чужие сборники законов, где были предусмотрены большинство современных ему ситуаций, но он сделал изложение более четким и сжатым для лучшего изучения и более точного соответствия наказания совершенной ошибке и, как следствие, возвращения виновного в ряды членов империи. Он предпринял настоящую христианизацию древних текстов. Необходимость постоянного обновления законов была провозглашена Львом VI. «В основном, — писал он, — при любых жизненных обстоятельствах именно необходимость определяет манеру действия и вещи, представляющие какое-либо значение, мы их совершаем, в отличие от других, которые не приносят никакой выгоды, и потому, как мы их совершаем, нужно внести гармонию в главы законов. Законы, представляющие какую-либо выгоду для государства, будут сохранены и уважаемы, а те, которые ничему не служат или не достойны особого внимания, не только не достойны упоминания, но и должны быть вовсе исключены из корпуса законов» (П. Ноай и А. Ден).
Эта привязанность светских законодателей к традиции, которую они сохраняют, интерпретируют, адаптируют к существующим условиям и отбрасывают только в случае ее устаревания, равна привязанности церковных законодателей, которые предписывают правила поведения человека в обществе. Один из самых известных примеров, без сомнения, сборник, составленный Иоанном Дамаскином в первой половине VIII в. Во вступлении мы читаем: «Изучение божественного писания принесет богатство, славу, власть и все то, чего желает человек, так как оно дает спасение. Настоящее сочинение создано для того, чтобы мы могли лучше перенести наказания, которые проистекают из этого. Здесь собрано все, что написано в Ветхом и Новом Завете, в манере, удобной для речи, в виде сентенций и проповедей, обо всех сюжетах и всех доводах, а также все, что написано святыми отцами, слава которых воспевается на земле. Здесь собраны также все заповеди, разбросанные по различным главам, они помещены под соответствующими названиями. Все сочинение разделено на три части: первая посвящена вещам, основополагающим для каждого христианина, первопричина которых Божественное Триединство, вторая посвящена созданию и сущности человеческих вещей, третья обращается к порокам и добродетелям». Этот кодекс духовной жизни, имевший успех до конца империи, представляет собой собрание примерно шести тысяч цитат, сгруппированных автором в три книги и разделенных на главы по алфавиту. Под буквой А можно найти главу «Об анархии и народе, не имеющим пастыря», составленную из следующих сентенций.
Habacuc: «Люди без пастыря, как рыбы в море или рептилии на суше».
Матфей: «Сойдя на землю, Иисус увидел огромную толпу людей и пожалел их, так как они напоминали стадо баранов без пастыря».
Григорий Назианзин (IV в.): «Отсутствие главного вызывает беспорядок, их многочисленность приводит к бунту, оба явления заканчиваются одним и тем же — беспорядком и упадком. Беспорядок подготавливает упадок».
Афанасий Александрийский (IV в.): «Беспорядок — символ анархии. Порядок подразумевает существование начальника».
Лже-Дионисий Ареопагит (V в.): «Там, где нет главного, однозначно анархия. Анархия и бунт и там, где многие командуют под одним именем».
Выдержки из Библии, Нового и Ветхого Завета, сочинений отцов церкви IV и V вв., проповеди, приписываемые известным восточным подвижникам, также разделенные и классифицированные, в течение многих веков используются в гомилиях предсказателей и божественных сочинениях верующих, придавая сборникам практическое значение.
Другой пример старательной попытки сохранить старую традицию, придав ей новое значение, может быть найден в истории текста «Синодик православия». Этот политико-религиозный манифест был составлен, возможно, патриархом Мефодием I (843–847 гг.) в ознаменование возврата Византийской империи к почитанию икон после кризиса иконоборчества (843 г.). Он состоит из предисловия в форме проповеди, в которой продемонстрированы обстоятельства торжества после тридцати лет гонений, затем следует восхваление иконопочитателей вообще («Вечная слава тем, кто верит в пришествие Христа! Тем, кто знает!») или обращений к каким-либо персонам («Гермиан, Тарасий…вечная им слава!»). Затем проклятия в той же форме, предание анафеме собора в Никее (787 г.) и, наконец, перечисление пожеланий долголетия императору, императрице и живущим патриархам, обещания покойным и короткая финальная молитва (Ж. Гуйар). До самого падения империи в каждой церкви это произносили как минимум раз в год. Но с каждым разом текст увеличивался. В Константинополе великий хартофилакс Святой Софии произнес его однажды, добавив слова запрещенной ереси, предав анафеме автора, императоров и правящих принцев, патриархов, которым обычно желали долголетия, покойных. В провинции в текст включили епископские листы, обещания митрополиту, викарному епископу, провозглашение местных интересов. В Константинополе опускали местные упоминания. Можно привести в качестве примера случай с игуменом лавры на Афоне, который после Синода 1351 г. направил патриарху Филофею свою просьбу прислать ему копии недавно принятых декретов, чтобы он смог их включить в экземпляр синодика монастыря для его полного соответствия последней рецензии доктринального корпуса.
Это постоянное усиление связи с прошлым подчеркивалось в божественной доктрине византийцев. Сочинитель гомилий всегда брал за исходную точку своего произведения какой-либо авторитетный аргумент, текст Писания, который он обогащал примером из своего опыта, комментариями отцов церкви, а также отрывки из «Геронтик», которые имели в империи многих читателей этих книг, где были
В монастырской жизни роль старца, которому прислуживает обучаемый им молодой монах, осталась правилом во время всего существования империи. Это всего лишь признание особого места старцев в любых объединениях, закрепившееся в менталитете византийцев. Пришедший из языческой Античности или Библии человек с седыми волосами почитаем, конечно, за его возраст, но в большей степени за те социальные качества, которые он приобрел за годы жизни: мудрость — результат его несчастий и неудач, которые привели его к смирению, а неизбежным следствием стала ученость, вытекающая из опыта. Только он может передать молодым уроки своего духовного отца, так как только он обладает истинным знанием — знанием традиций, которое не может ввести в заблуждение; Нил Анкирский, ученый и теолог V в., добавляет, что в любом общественном деле опасно спрашивать совета у молодых и что недостаточно привести один пример благополучного разрешения проблемы без участия старцев в обсуждении общих дел. Эта мысль нашла свое подтверждение. Важно, что для любой письменной цивилизации, какой является византийская цивилизация, чтобы провести разделение имущества, в случае споров часто используется авторитет старцев страны, которые под присягой описывают прежнее размежевание земель и подтверждают или оспоривают в присутствии судей и нотаблей двора заявления обеих сторон, в случае если поддерживаются письменными документами или таковые отсутствуют. Эта процедура, например, проходила в феме Калабрия в X в., когда речь шла об определении границ собственности Куртсанов и Алиев. Турмарх Петр вначале отправился к Куртсанам и в присутствии десяти нотаблей, «достойных доверия», опросил «того, кто знает» старого Гипомона, который сказал, что земля их «идет по ручью, достигает Тушотона, потом Спелаиона и простирается до горы»; потом турмарх отправился к Алиям и в присутствии других свидетелей опросил других старцев, которые заявили, что собственность «пересекает белую землю, достигает старого здания, идет по границе с полями ректора, спускается с горы, находящейся на западе и затрагивает Атзас, потом пересекает реку, граничащую с Евлампием, спускается по дороге, потом поднимается до бедой земли, до границ, разделяющих часть ректора от Сарантаров, восходящей к богадельне». В 1286 г. монахи монастыря Богородицы Лемвитиоссы в Передней Азии пожаловались императору Андронику II, что Михаил Комнин Врана захватил земли, которые были дарованы императорской милостью. Император пригласил туда чиновника Мануила Сгуропула и дал ему задание изучить хрисовулы и другие бумаги монастыря, затем опросить местных старцев, чтобы узнать, какие границы собственности были зафиксированы в документах монахов, прежде чем возвратить то, что им принадлежало.
Недоверие по отношению к молодым вызывало необходимость вписаться в существующий традиционный порядок. Чувство, возникающее при просмотре исторических компиляций народных вкусов и религиозных представлений, которые называются всемирными хрониками. Сочинения Евсевия Кесарийского IV в., Гесихия из Милета, Иоанна Малаля из Антиохии IV в., анонимная «Пасхальная хроника» следующего столетия, краткое изложение Георгия, синкела патриарха, «Хронография» Феофана Исповедника, Никифора Патриарха, Григория Монаха IX в., затем хроники Симеона Логофета, Льва Грамматика, Феодосия Милитена и Лже-Полидекта X в., Георгия Кедрина, Иоанна Зонары, Константина Манасси в стихах (15-слоговое) и Михаила Глики в XII в., краткое изложение Жоэля во время оккупации латинян, наконец, «Хроника» Феодора, митрополита Кизика XIII в., от которой сохранились только фрагменты. Изложение всемирной истории начиная с сотворения мира в 5508 г. до Рождества Христова хронисты продолжали с того места, на котором остановились их предшественники. Георгий Синкел, например, в IX в. дошел в своем повествовании до 284 г. после P. X., Феофан начинает с этой даты и доводит повествование до конца правления Михаила I (813 г.) и т. д. Кем бы ни были хронисты — монахами, как Малаль (из Антиохии), или знатными образованными чиновниками, как Зонара, — они затрагивают историю избранного народа — евреев, центральную в мировой истории, начинающуюся у истоков создания человеческого мира, затем говорят об истории Византии как о непрерывной нити исторического развития, крайней точкой которого становится время жизни автора.
Время, о котором повествуется в форме гомилии или описания прошлого в однотипных хрониках, отстоит от настоящего времени в длинном перечислении природных катаклизмов, которые произвели впечатление, иногда разрушительных, мгновенных, лет двойного сбора налогов, смена времен года, наконец, перечислением праздников. Хронисты и историки отмечают солнечные и лунные затмения, появление комет, землетрясения (около двухсот), также они описывают жизнь граждан империи в общем или какого-либо конкретного человека, оставившего после себя память; священные моменты, увековеченные культом, например подземные толчки, потрясшие Константинополь 25 сентября 437 г., 6 ноября 447 года, 26 января 450 г., Константинополь, Никомедию и Никею 26 октября 740 г., или дождь из пепла, пролившийся над Константинополем 6 ноября 472 г. после извержения Везувия, — все это упоминалось в литургиях. Также упоминались с ненавистью вспоминавшиеся крестьянами сильные засухи или наводнения, которые определили, если верить данным климатологии Высокого Средневековья, сильные миграции арабов и славян. Стихийные бедствия в те недобрые времена уничтожали население. В основном это были эпидемии чумы, наиболее сильная отмечена в 542–543 гг., свидетелем которой в византийской Италии был историк Прокопий, и эпидемия в 1348 г., описанная Никифором Григорой и Иоанном Кантакузином (но он подражает Фукидиду), истребившие треть населения Константинополя, — эти границы смерти, переломные в истории Средиземноморья. Таковы опасности, от которых стремились оградить себя византийцы, составляя специальные молитвы.
Четкий ритм повседневной жизни византийцев определялся природой, четыре сезона которой для сельскохозяйственной цивилизации означали время посева, жатвы и сбора урожая до зимы, позволявшей обновить скромный сельскохозяйственный инвентарь. Смена времен года воспринималась как обязанность церкви, которая располагала молитвами для благополучного сбора урожая и для других ответственных ситуаций, например бурь или недостатка дождевой воды.
Жизнь византийцев разделялась также светскими и церковными праздниками, которые обставлялись различными церемониями в городах и деревнях. Праздник сбора винограда торжественно отмечался и императором в его Влахернском дворце 15 августа и патриархом, который благословлял первые грозди винограда. Длился этот праздник до сентября. Благодаря решению императора Мануила Комнина 1166 года, нам известен перечень знаменательных дат этого времени: