Византийская тьма
Шрифт:
— Последний день аукциона! — надрывались на рынке оглашатели. — Спешите купить! Дешевые рабы из Пафлагонии и Понта! Не каждый день случается такая победа над супостатами!
На подмостях под свист хлыста и крик сикофантов выстраивалась первая партия товара. Почесывались, потягивались, жевали подобранные на земле корки, искали друг у друга насекомых.
— Самое выгодное и простое — домашний раб! — вопил над ними оглашатель.
И тут Денис увидел матушку Софию, мать Фоти, главу семейства Русиных! Он даже понурил голову, зажмурил было глаза, надеясь, что это наваждение, —
Какая-то покупательница в старушечьем капоре допытывалась у нее, нетерпеливо постукивая клюкой:
— Да ты, бабка, овощи-то умеешь чистить, цикорий приготовлять? Может быть, ты сама бывшая барыня, я такие случаи знаю. Я не желаю зря деньги тратить!
Было влажное грустное утро, дождик перестал, но воздух насыщен был водою. Капли то и дело падали с высоких деревьев. Денис подошел под самый край подмостей, спросил негромко:
— Матушка София, а вы меня не узнаете?
— Как тебе живется, сынок? — отвечала она, одновременно кивая и дотошной покупательнице, которая теперь допытывалась относительно приготовления фаршированной рыбы.
— Да как же вы так? — поражался Денис. — Вы же свободные люди.
И сам понимал нелепость своего вопроса. А кто-то из-за плеча матушки Софии ему кивал робко, и он видел, что это чернокожая Тинья-Фотиния, совсем уж худосочная, крохотная, она еще ухитрялась держать на себе обессилевшего довольно крупного и взрослого ребенка. Ореховые ее глаза смотрели на Дениса с робостью и надеждой. Поняв, что Денис ее узнал и разглядывает, она стала указывать ему на своего мальчика:
— А это Ферруччи, помните?.. Это сын Ферруччи!
— Ну нет! — задохнулся в приступе гнева Денис. — Должны же быть законы в римском царстве! Где здесь эпарх? Где стражи порядка? Почему здесь выставлены на продажу свободные люди?
Сразу три стражника вцепились в него, власть хорошо охраняла интересы своего класса. Тут и Денис пожалел, что нет при нем былой цепи императора Мануила, от которой отшатывались все стражники.
Матушка София и черная Тинья плакали на подмостях, ничем не могли, конечно, помочь. Народ безучастно взирал на происходящее.
Только вмешательство Маврозума разрядило обстановку. И правда, кто не испугается, увидев это одноглазое, ошарашенное жестокостью людоедское лицо? Стражники эпарха отшатнулись, мавр схватил Дениса за локоть, увлек его за какой-то киоск.
— Ты с ума сошел, генерал? Слушай, ты совсем же идиот!
Денис отдышался, у разносчика они взяли две тыквовки с освежающим напитком. Что же предпринять? Маврозум только ахал и хлопал себя по толстым ляжкам, узнав, что его компаньон вдруг изменил свой личный план и собирается сначала любым путем освобождать этих женщин.
— Но дорогой, я так не могу! О-це-це, тебя тоже, что ли, в детстве осел какой-нибудь лягнул?
Но Денис оставался непреклонным. И чем дальше, тем более укреплялся в своем решении. Просил отдать ему его долю в добыче, которая где-то была запрятана у Маврозума. Уж на двух-то столь субтильных женщин и на одного мальчишку должно хватить!
Маврозум
Не станем утомлять читателя рассказами как и куда они бегали за деньгами, как опрометью возвращались, чтобы не опоздать, как заполошенно кричала старуха с клюкой, у которой из-под носа увели выгодную покупку.
— Я вам еще покажу! У меня все знакомые среди Ангелов!
На что пират отвечал с одноглазой ухмылкой:
— А у нас все друзья среди бесов!
Затем шло время на оформление покупки — написать моливдовул, то есть грамоту со свинцовой печатью, о том, что отпускаются на волю… Проблема была и с именами дарителей вольности, которые сами были на нелегальном положении. Переплатили немалую толику разным чиновникам, зато оформили сразу три вольные — Софии Русиной, Фотинии и ее младенцу Ферруччи. Впрочем, в Византии свободному человеку труднее жилось, чем крепостному.
Так или иначе новоявленные вольноотпущенницы были, наконец, отведены на Арабскую пристань, где им была приготовлена каморка в дешевой гостинице. Денис и Маврозум вернулись на Макрон Емвол и, конечно, обнаружили там, что с таким трудом выслеженные и настигнутые за последние дни нищий слепец и его поводырь, претендующий на царское происхождение, бесследно исчезли.
В жарком сезоне столица Второго Рима неизменно погружается в полуденный сон, когда приходит в оцепенение всё — цари и нищие, сытые и голодные, вороны на помойках и ослы на торжищах. Лишь когда палящее солнце начинает клониться к закату, возобновляется какой-то деловой ритм — по-прежнему жульничают торгаши, вымогают взятки чиновники, доносчики толпятся за своими гонорарами, короче, все на местах и жизнь течет.
Лишь тощего, унылого лжеслепца Иконома, фаворита покойной Ангелиссы, с его гордым Вороненком на цепочке не отыскать нигде!
Кто предполагает, что знаменитая фускария Малхаза, которая стоит на правом фланге всех императорских дворцов на берегу, это просто кабак, ординарная таверна, тот не знает о ней ничего.
Фускария Малхаза это особый мир, это Ноев ковчег, конгломерат чистых и нечистых. Порок и добродетель сплелись здесь в клубок глистов, который причудливо разползся по дворам и закоулкам прибрежного квартала. Каждый волен по своему вкусу и состоянию снять себе чулан или кувикулу, а если еще толику и приплатит, может быть уверен — стражники и сикофанты к его убежищу и приблизиться не посмеют.
Так и поступил мудрый Маврозум, которому после сокрушительного отказа Сулы добродетель ее «виллочки» колола глаза и сверлила уши (по его собственному выражению). И если о домике Сулы никто из его приспешников не знал ничего — таков был уговор с Денисом, — то в нанятой им кувикуле в таверне Малхаза постоянно толокся весь будущий экипаж быстроходной «Грегоры».
Денис, который, несмотря на удачное освобождение матушки Софии и ее спутников, пребывал в пессимистическом настроении, — еще бы, ведь след Иконома и Вороненка был, казалось, потерян! — сидел за столом в их компании, думая о своем.