Византийская тьма
Шрифт:
Одеты они были каждый в меру своих личных понятий о богатстве и почестях, пожалуй, точно так, как изображают толпу разномастных разбойников на подмостках современных оперетт. Роль пахана здесь играл некто, называемый Львиная Шкура, — действительно в наброшенной на плечи живописной шкуре с косматой пастью, которая, однако, судя по запаху средств от моли, скорее всего, была украдена из какого-нибудь старинного дома. Другого именовали почему-то Цевница, то есть лира, инструмент, на котором бряцал сам античный бог искусств. Наивные же разбойники и не предполагали, какого происхождения сей поэтический псевдоним, и считали, что это
— Не лей мне хлебного, виночерпий! — требовали они, усевшись за всегда накрытый стол Маврозума. — Хлебное мы будем пить в море. Лей черное хиосское, золотое иверийское, лей шипучее и игристое! Да водой-то не очень разбавляй!
Еще неделю тому назад они томились в подвалах Стратегикона или каких-нибудь других столичных тюрем, еще не зная, как повернется флюгер их судьбы. Могли бы и на войну попасть — как раз комплектовался флот, отправлявшийся на сицилийцев. Выкупил их Маврозум, имя его было известно, и они сорили деньгами, зная, что мавр для них ничего не пожалеет. Они видели, как Маврозум благоговел перед Денисом, и, в свою очередь, балдели перед нашим героем, тем более что, как ни ломали голову, не могли догадаться, кто это такой. Матушку Софию и эфиопку они приняли как мать Дениса и ее служанку, наперебой старались им угодить. Да и они сами были, в сущности, добрые и сговорчивые люди, донельзя испорченные извивами византийской тьмы.
— Мамаша, вот козий сыр отменный, — спешили они предложить. — В нашей Ливадии… — или — в нашем Тиринфе… Мамаша, вам удобнее здесь, тут подушка… Ребята, вы не орите так, мамашу совсем оглушили, да и ребеночек ихний спит.
А маленькая Тинья во мгновение ока сориентировалась и взялась ухаживать за Маврозумом. Даже капельки пота стирала ему салфеточкой с орехового лица. Тот сидел благостный, словно восточный идол.
И тут Денис, сквозь грустные свои думы, услышал тихий скрип отворяющейся двери. Никто больше, потому что все были заняты обсуждением банальной истории, как Маврозум в свое время взял венецианского курьера на траверзе острова Лемнос. Скрип повторился, кто-то явно пытался к ним заглянуть, оставаясь незамеченным. Денис вышел в соседнюю комнату, затем в прихожую — не было никого.
Шагнул на крыльцо и, когда привык к темноте, различил силуэт куста жасмина с белыми кокончиками соцветий и там — три тени. Трудно поверить, но это была Суда, которая вела с собой Вороненка и слепца.
— К себе домой я не решилась их вести, и ты понимаешь почему. Вообще ту виллочку придется мне бросать. Конец моему домику.
— Ваше высочество, — обратилась она к мальчику, который стоял съежившись, прижавшись к тощему бедру Иконома, ночи в этом месяце были зябкие. — Ваше высочество, вот это синэтер Дионисий, посланный за вами государыней вашей матушкой, прошу в дальнейшем — слушайте его.
И она успела объяснить Денису:
— Он только и дался мне на титул «ваше высочество», мальчишка просто бредит своим происхождением. Ну, прощай, мой генерал, дай тебя я поцелую, теперь прощай уж навсегда.
— Да что ты, Сула… — растерялся Денис. — А хочешь с нами?
Но это было совсем уж нелепо. Она
Принимая заданную игру, Денис взошел на крыльцо, распахнул дверь и скомандовал громко:
— Оло прос-сохи! Всем встать, смирно! И поскольку каждый из этих разбойничков когда-нибудь да имел отношение к римской армии, вскочили все, ожидая, что будет дальше.
Тогда Денис ввел в кувикулу мальчика, несмотря на то, что он оставался еще прикован цепочкой, Иконом ковылял следом. Денис собрал в памяти все свое знание византийского этикета и титуловал его так:
— Вседержавнейший принц Момус Алексей, сын Враны из рода Великих Комнинов!
Все стоявшие за столом выбросили руки в римском приветствии, и два десятка мужских глоток, натруженных в морских просторах, рявкнули:
— Гей!
Вороненок без малейшего смущения отвечал всем наклонением головы и уселся на предложенный стул, позаботившись, чтобы был устроен и Иконом. Здоровенные пираты во мгновение ока сорвали проклятую цепочку.
Все понимали — шутка шуткой, а быть может, решается судьба династии.
И тут мальчика оставила выдержка. Бедное тельце его затряслось в плаче. Матушка София, за нею Тинья, оставив спящего Ферруччи, кинулись к Вороненку, убедили, успокоили. Раб Иконом снял свои искусственные бельма и, выпив предложенный стакан, принялся объяснять желающим генеалогию Комнинов.
А разбойник Львиная Шкура, который истосковался по своим внучатам, оставшимся где-то в Феодосии, пожертвовал своим косматым украшением, развесил его на веревке, чтобы отделить часть кувикулы для принца. И Вороненок яснейшим голосом небожителя спрашивал:
— А это у тебя настоящая львиная голова, да? Стали обсуждать дальнейшее. Одно было ясно — надо покидать столицу еще до рассвета, пока фускария Малхаза не утратила свой ореол безопасности. Львиная Шкура послал двоих сесть в ялик, разведать выход в открытое море. Другие побежали приводить «Грегору» в боевое состояние.
— Но я не могу сейчас отчаливать, — сказал Денис. — Моя книга осталась там.
— Книга! — чуть не завопил Маврозум.
— Да, книга, — твердо ответил Денис.
Несмотря на позднюю ночь, домик Сулы светился всеми окнами, как игрушечный фонарик. Денис замедлил шаги, размышляя, что бы это могло значить и как дать о себе знать. В тот же момент его схватили за локти и заломили руки за спиной. Грубые руки обшарили его, отняли меч-акинак, кожаный кисет с деньгами. Не слушая никаких протестов, открыли дверь и втолкнули в домик.
Угрюмые незнакомцы распоряжались там, человек пять, по виду рыночные соглядатаи, сикофанты, все в лопоухих камилавках. А Суда, распростертая на полу, раздетая, голая, была привязана веревками к мебели и, по всей видимости, ее пытали — пол и стенка были забрызганы свежей кровью.
— Вот он, вот он, главный закоперщик! — чуть не завизжала золотая Хриса, оказывается, и она была здесь. Вместе с сикофантами разбирала шкатулочку Сулы, доставала всякие женские пустячки. — Вот он! — неистовствовала девушка. — Все пишет, пишет чего-то себе по ночам… Бес его знает, чего он пишет!
Сула на полу застонала, в хриплом голосе ее можно было разобрать: «Он ни при чем… Не трогайте его, отпустите…»
— Как это ни при чем? — возразила ее подруга. — Это он, господа, примерял на себя священную римскую корону!