Византийские портреты
Шрифт:
ГЛАВА VIII. ЗАПАДНЫЕ ПРИНЦЕССЫ
ПРИ ДВОРЕ ПАЛЕОЛОГОВ
I
ИОЛАНТА МОНФЕРРАТСКАЯ, ЖЕНА АНДРОНИКА II
Среди знатных фамилий Запада, явившихся во второй половине XII века искать счастия в Византии, одной из самых знаменитых были маркизы Монферратские.
Маркиз Вильгельм III Старый, правивший в середине XII века, имел пять сыновей: Вильгельма Длинный Меч, Конрада, Бонифация, Фридриха и Ренье. По своему происхождению эти молодые люди находились в родстве с самыми славными домами Европы; их отец был дядей Филиппа-Августа; мать - сестрой Конрада III Германского и кузиной Фридриха Барбароссы. Но им было тесно в их маленьком пьемонтском поместье; Восток привлекал их тем, что там можно было нажить хорошее состояние и иметь чудесные приключения. Четверо из пятерых братьев действительно должны были найти там блестящих невест и совершенно необычайный успех.
История старшего, Вильгельма Длинный Меч, не входит, собственно, в рамки этих очерков. Он отправился устраивать свою судьбу не в Византию, а в Палестину. Там он женился на Сивилле,
Братья Вильгельма Длинный Меч пришли искать счастья в Византию. В 1180 году Ренье высадился в императорском городе как раз вовремя, чтобы жениться на Марии, дочери Мануила Комнина. Если партия была блестящая для младшего представителя дома Италии, невеста была менее соблазнительна. Ей перешло за тридцать, и характер у нее был далеко не привлекательный: вспыльчивая, властная, завистливая ко всякому превосходству, она скорее обладала энергией мужчины, чем прелестью женщины; нрав ее, кроме того, стал раздражительным вследствие долгого девства, и она с горечью вспоминала о нескольких упущенных возможностях выйти замуж. Поэтому она была в крайнем нетерпении найти мужа в то время, как появился Ренье Монферратский. Ему было семнадцать лет; наружность он имел очаровательную: красивую и чрезвычайно изящную; волосы у него были белокурые, с рыжеватым оттенком, и ни одного волоска на подбородке. Таким он пришелся по вкусу царевне, и император не без колебаний должен был согласиться на брак. Молодой человек был сделан кесарем, получил во владение царство Фессалоникийское и под влиянием своей мужественной супруги вскоре стал вполне византийцем.
Так, после смерти своего тестя он с головой бросился в интриги, возмутившие с самого начала царствование юного Алексея II. Разделяя все мстительные чувства своей жены, он выступил против своего юного зятя, против регентши, против протосеваста, ее министра. Против них он вступил в заговор со всеми их противниками, с сыновьями Андроника Комнина, с незаконным сыном Мануила, еще с другими; и когда заговор был открыт, он бежал с Марией Комниной укрыться в Святую Софию и в этом неприступном убежище организовал с большой смелостью противодействие правительству. Патриарх со своим духовенством, взбунтовавшаяся чернь, которую легко подкупить какой-нибудь своевременной подачкой, стали на его сторону; и кесарь, обратив дом молитвы в "непристойную крепость", укрепился и водворил в базилике итальянских и иберийских солдат, которых принял на жалованье. Скоро настоящий мятеж, поднявшийся, подобно тому, как это бывало при Юстиниане на Ипподроме, забушевал на улицах столицы; дома приверженцев правительства были разграблены народом; с гиканьем выкрикивались имена регентши и ее советника; и, полные доверия, кесарь и его жена, отвергнув предложенную им амнистию, ставили свои условия, требуя прежде всего освобождения своих соучастников и удаления первого министра, и все это в выражениях крайне дерзких относительно императрицы. Пришлось решиться действовать силой, окружить Великий храм и осадить его: бились на площади Августея и даже в притворах Святой Софии. {367}
Но что особенно любопытно в этом деле - это то, до какой степени кесарь Ренье сделался византийцем и по идеям, и по чувствам. В очень интересной речи, какую влагает в его уста Никита, он говорит как истинный грек, пылая всеми страстями Византии, как утонченный резонер, ловко смешивая свое дело с делом Божиим и выставляя себя защитником своей церкви и ее сокровищ. Впрочем, хоть он и заявлял, что принадлежит "к той же расе и к той же вере", что и те, с кем он сражался, по своей неистовой храбрости этот Ренье Монферратский оставался вполне латинянином и представлял из себя величественную фигуру, красиво выделяясь во главе своей гвардии, вооруженной широкими щитами и длинными мечами, причем воины "походили, говорит Никита, - на бронзовые статуи". В конце концов правительство должно было капитулировать перед мятежниками, и этой своей слабостью оно подготовило будущее торжество Андроника Комнина. Однако Мария и ее муж должны были первыми искупить то преступление, что "прибегли, - как говорит Никита, - к насилию и возмутили государство". Оба, как известно, погибли в 1183 году жертвами адского искусства в отравлении, каким обладал Андроник Комнин.
В 1186 году другой сын маркиза Монферратского, Конрад, в свою очередь прибыл в Константинополь. Еще
Случилось так, что в этом самом 1186 году Алексей Врана возмутился против Исаака. Это был лучший полководец в империи и самый популярный, он не замедлил осадить Константинополь с моря и с суши. Царь, в полном отчаянии, терял голову; надеясь только на Бога, он собирал во дворце толпы монахов, прося их молиться, чтобы Господь отстранил междоусобную войну и сохранил ему престол. Конрад Монферратский был другого рода человек: защите молитвы он предпочитал кольчугу и меч и энергично убеждал зятя встряхнуться, уговаривая его прогнать к черту "всех этих нищих", собрать войско и драться. "Дай Бог, - резко сказал он ему однажды, застав его за обедом, - чтобы ты с таким же увлече-{368}нием готовился к войне, с каким садишься за стол, чтобы смаковать подаваемые тебе кушанья и так глубоко задумываться потом над пустыми чашами". Сам он покуда не терял времени: собрал двести пятьдесят латинских рыцарей, навербовал немного пехоты, в то время как Исаак коснел в своей бездеятельности, и предстал перед всеми "как истинный посланец Божий".
И благодаря своей отменной доблести он выиграл решительное сражение; во главе своих латинян он шел в бой, как простой солдат, без шлема и щита; он же при встрече одним ударом копья поверг узурпатора на землю. Вместе с блестящей храбростью он сохранял в сражении юношескую веселость, грубую иронию здорового рубаки. Когда Врана, сраженный и раненый, умолял, чтобы его пощадили, Конрад отвечал ему: "Ну что так, не бойтесь ничего. Вы можете только одного опасаться, что вам отрубят голову".
И велел его прикончить. С ужасающей утонченной жестокостью носили по улицам города и даже принесли на стол царю эту отрубленную голову с сомкнутыми веками и еще открытым ртом, и придворные ногой перебрасывали ее один другому, как мяч, а потом всю окровавленную, отправили вдове побежденного. После эгого латиняне Конрада, соединясь с чернью, отправились грабить дома сторонников Враны. Но дерзость западных людей, хваставшихся, что совсем одни восторжествовали над узурпатором, и их насилия над греками не замедлили пробудить к вчерашним союзникам национальную ненависть, никогда не умиравшую. Бросились в латинский квартал, как сделали это в 1182 году при Андронике; но на этот раз иностранцы стали защищаться от опьяневшей и плохо вооруженной толпы. Бились до глубокой ночи, и только утром посланным императора удалось водворить мир.
В Константинополе долго сохранялись воспоминания о подвигах Конрада Монферратского. Лет через двадцать Робер де Клари собрал их там, правда, несколько прикрашенные и измененные легендой. Если верить западному летописцу, маркиз был плохо награжден за услугу, оказанную им Исааку; выходит так, будто бы император ждал только удобного случая, чтобы отделаться от него изменой. В действительности, кажется, итальянец скорее остался недоволен своей судьбой. Отправляясь на Восток, он питал широкие честолюбивые замыслы, а получил только пустой титул кесаря; и очень вероятно, что, как подлинный латинянин, он все время отчасти не доверял грекам, среди которых жил. Поэтому он как раз вовремя вспомнил, что уехал из Италии с намерением принять участие в крестовом походе, его женитьба в Византии представилась ему как простой путевой эпизод; и он покинул Константинополь и сел на корабль, чтобы плыть в Палестину. В июле 1187 года {369} он прибыл в Акру, доставшуюся перед тем в руки мусульман; тогда он отправился в Тир и храбро защищал его против Саладина, чем заслужил большую славу во всей Святой земле. Скоро честолюбивый маркиз выступил явным соперником царя Гидона Лузиньянского; он дерзко отказал ему в позволении вступить в Тир и стал оспаривать у него престол. Когда в 1190 году царица Сивилла умерла, он похитил у Гумфреда Торонского его жену Изабеллу, сестру Сивиллы и покойного короля Балдуина IV, и, чтобы иметь права на трон, забыв о своем браке в Византии, женился на ней. Ему удалось даже, благодаря поддержке Филиппа-Августа, заставить признать справедливость своих притязаний; в 1191 году он был торжественно объявлен наследником Гидона Лузиньянского. Но ему не удалось насладиться счастьем; 28 апреля 1192 он пал от руки убийцы.
Четвертый из маркизов Монферратских, Бонифаций, был, как известно, главным деятелем и предводителем крестового похода 1203 года. Одно время он мог даже надеяться, что благодаря этому предприятию, получив византийский престол, более всех других латинских баронов он пользовался симпатией греков, которые, видя в нем своего будущего монарха, приветствовали его как императора и кричали ему, встречая его на пути, по рассказу Гунтера Парижского: "Да здравствует маркиз, наш благочестивый император!" (Agios vasileus marchio). Избрание Балдуина Фландрского рассеяло как дым его прекрасную мечту. Во всяком случае, в виде возмещения, он был сделан королем Фессалоникским и, женившись на вдове Исаака Ангела, императрице Маргарите Венгерской, он всегда выказывал себя, как и его братья, другом и защитником греков.