Византийские портреты
Шрифт:
* * *
Тем не менее, когда Латинская империя заменила монархию царей, когда граф Балдуин Фландрский, ее родственник, взошел на престол кесарей, в сердце Агнесы, казалось, вспыхнуло замершее чувство и пробудилось сознание, что она француженка. Эта перемена должна была иметь довольно любопытные последствия.
В одном месте Никита говорит не без горечи и не без грусти об этих греках, "заключивших с итальянцами мир, чтобы получить от них известную часть земель, тогда как они должны были бы желать оставаться с ними в вечной вражде". Среди "этих раболепных душ, из-за тщеславия вооружившихся против родины", был Федор Врана, любовник Агнесы Французской. Можно предполагать, что он присоединился к новому режиму под влиянием своей любовницы. Последняя, действительно, нашла благодаря основанию Латинской империи неожиданную для себя выгоду. Aubry de Trois-Fontaines рассказывает, что
Во всяком случае, Федор Врана сделался с этих пор одной из самых верных поддержек новой империи. "Это был, - говорит про него Виллардуэн, грек, державшийся за них, а ни один грек не держался за них, кроме него". Впрочем, эта редкая преданность была доступным образом вознаграждена. Врана получил от императора в ленное владение Апрос, и во главе нескольких латинских союзников он служил, как верный вассал, своему новому господину. Затем, когда в 1206 году город Апрос был взят болгарами и уничтожен, знатный греческий вельможа имел случай сыграть еще более важную роль. Он был очень популярен во Фракии, которою некогда управлял по назначению царя, и в особенности в Адрианополе, откуда родом была его семья. Народонаселение той местности, устрашенное неистовствами болгар, предложило подчи-{351}ниться ему и образовать под его властью вассальное княжество латинского императора. "Таким образом,- согласно выражению Виллардуэна, греки и франки могли бы быть в добром согласии". Генрих Фландрский, правивший за своего брата Балдуина, взятого в плен болгарами, искусно воспользовался таким выгодным случаем. В 1206 году он по формальному договору передал в ленное владение Вране и "императрице, супруге его", Адрианополь и Дидимотику с их округом. Звучный титул еще увеличил в глазах греков престиж их нового господина; акт инвеституры был составлен на имя "благородного кесаря Федора Враны Комнина". Отряд латинских рыцарей оставался в Адрианополе, чтобы помогать ему защищать свое княжество. И "так, - говорит Виллардуэн, - был заключен договор, и заключен и установлен мир между греками и франками".
Агнеса Французская старалась, сближая побежденных и победителей, упрочить, поскольку это от нее зависело, государство, основанное латинянами. Несомненно, что она и в своем княжестве продолжала работать над делом примирения, которого она была инициатором. Действительно, до последних дней своей жизни Федор Врана, согласно своим обещаниям, верно служил империи и императору; в своем княжестве, впрочем, он был почти царем, и в этой совершенно греческой среде Агнеса продолжала жить византийской царицей.
Мы мало знаем о ее последних годах. Одна подробность, однако, позволяет думать, что сердце ее все больше и больше склонялось к Франции. За французского барона Наржо Тусийского выдала она свою дочь в 1218-м или 1219 году. Точно так же позднее и внучка ее должна была выйти за француза Вильгельма Виллардуэна, сына князя Ахейского, а внук ее Филипп Тусийский любил ссылаться на свое французское происхождение и на свое родство с королевским родом Франции. Жуанвиль рассказывает, что он прибыл в 1252 году в Палестину посетить Людовика Святого, "и говорил король, что он был его кузеном, ибо вел свой род от одной из сестер короля Филиппа, которую сам император взял себе в жены". И в начале XIX века еще Мариано Санудо говорил о "дочери короля французского", сделавшейся византийской императрицей, а впоследствии вышедшей замуж за одного барона Греческой империи.
Таким образом, много времени спустя после ее смерти, последовавшей в 1220 году, Запад сохранял еще память об Агнесе Французской, императрице Востока, судьба которой, несомненно, была одной из самых странных среди судеб стольких западных принцесс, вышедших замуж в Константинополе. Более чем кого друго-{352}го обстоятельства оторвали ее от родной почвы; более всех других она стала византийкой по языку и по душе. А между тем, когда спустя четверть века волею случая вновь очутилась она лицом к лицу со своими соотечественниками, сердце ее после минуты колебания обратилось вновь к родной земле. Жена важного греческого вельможи, она не последовала за ним и не перешла на сторону патриотов, непоколебимо противодействовавших иноземцам; она не эмигрировала с ним в Никею или какой-нибудь другой город; напротив, она склонила своего мужа примкнуть к франкам, сделала из него феодала новой империи и предложила ему взять на себя задачу примирить, если возможно, эти две враждующие нации. Дочь
ГЛАВА VII. КОНСТАНЦИЯ ГОГЕНШТАУФЕН,
НИКЕЙСКАЯ ИМПЕРАТРИЦА
В Валенсии, в Испании, в маленькой церкви Иоанна Больничного, можно видеть в часовне Святой Варвары деревянный гроб, на котором начертана по-испански следующая надпись: "Здесь лежит тело донны Констанции, августейшей императрицы Греческой". Что это за монархиня Византийской империи, столь мало известная, и по какому странному случаю прибыла она с далекого Востока, чтобы жить и умереть под небом Иберии? Это история печальная и романическая в одно и то же время, любопытный эпизод из отношений, какие поддерживали между собою Восток и Запад 5 в XIII столетии.
* * *
Около 1238 года в Европе подготовлялись великие события. Это было время, когда на Востоке Иоанн Дука Ватац, греческий император Никейский, со все возрастающим успехом боролся против слабой Латинской империи Константинопольской; время, когда на Западе Фридрих II Гогенштауфен еще раз возобновил свою вечную войну с папством. Балдуин II, император Константинопольский, которому тогда папа покровительствовал, причем это покровительство являлось для него единственной поддержкой, находился в силу этого обстоятельства неизбежно во враждебных отношениях с великим императором Швабским, и политика Фридриха II, естественно, должна была стараться действовать и тут, чтобы ослаблять непримиримого противника, каким был для него папа. С этой целью он не задумался, будучи римским католиком и латинянином, вступить в союз с греками-схизматиками против государства католического и латинского.
Это не должно удивлять, если вспомнить, какой свободный и могучий ум был этот последний из Гогенштауфенов. Посвященный еще в Сицилии с самого детства во все великолепия цивилизации греческой и арабской, ученый и увлекавшийся наукой, как гуманист Возрождения, кроме того, плененный до чрезвычайности нравами мусульманского Востока, полными страстности и неги, этот принц, с душой человека светского и космополита, решил вырвать мир из тисков церкви, не только уничтожив светскую власть папства, но и уничтожив духовное влияние Рима. Положить навсегда конец бесполезному безумию крестовых походов, заклю-{354}чить мир с исламом, отнять у папы и передать в ведение императора верховное руководительство христианским миром - таковы были между прочим мечты, которые лелеял в своей гениальной душе этот разносторонний, почти современный нам по духу монарх. Его враги утверждают, что он не верил в Бога, отрицал бессмертие души, что на место слепой веры он ставил высшие требования разума, говоря, что "человек должен верить только в то, что может быть доказано силой вещей и естественным разумом". После этого станет понятным, что ум его, освободившись от всяких устарелых предрассудков, не видел ничего предосудительного в общении со схизматиками или неверными, раз их поддержка могла ему быть полезной в борьбе против главного его врага - папства.
Отсюда сношения, какие он завел с византийским двором в Никее. Фридрих II обещал Ватацу очистить Константинополь от латинян и возвратить его законному владыке; за это греческий император обязывался признать себя вассалом императора Запада и восстановить единение церквей. Трудно сказать, какая доля искренности заключалась в этих обещаниях. В предполагавшемся союзе греки прежде всего видели средство более легкого отвоевания Константинополя; Фридрих II - средство отнять у папства силу, которую оно старалось привлечь на свою сторону. Как бы то ни было, но обе стороны пришли к соглашению. С 1238 года греческое войско по распоряжению царя расположилось в Италии к услугам императора Швабского. Скоро сближение двух императоров стало еще тесней. В 1244 году одна из дочерей Фридриха II вышла замуж за греческого императора Никейского.
* * *
В 1241 году Иоанн Дука Ватац потерял свою первую жену Ирину Ласкарь. Скоро после этого, "устав от своего одиночества", как говорит один современник, он задумал жениться вторично и попросил у своего великого союзника руку его дочери. Она носила имя Констанции и родилась от брака Фридриха II с Бианкой Ланчией, той самой, которая была также матерью знаменитого Манфреда. Император охотно согласился на брак, укреплявший его союз с греками; и несмотря на то, что между будущими супругами была громадная разница в летах, - в 1244 году Иоанну было пятьдесят два года, а Констанция была совсем молоденькая, - брак был решен.