Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2-х кн.
Шрифт:
Руками женщин дома изготовлялся материал для одежд и сами одежды. Только в богатых семействах верхнее платье для мужа, главы семейства, покупалось, а не изготовлялось домашними средствами, исключая, впрочем, головных уборов, которые по самому своему свойству были произведением женских рук. Это был род тюрбанов, куски продолговатой ткани, которой обертывалась голова в несколько кругов. Эти тюрбаны, заимствованные греками с Востока и рано вошедшие у них в употребление, [2870] в конце X и в начале XI в. делались из разноцветных кусков материи и казались чем-то необычайным для западноевропейцев, которые называли их митрами. Так, например, норманны, прибывшие на Гарган для поклонения Архангелу Михаилу, встретив Мела, одетого по греческой моде (more graeco vestitum), дивились его наряду, особенно же интересовались пестрой митрой, украшавшей его голову. [2871] В первой половине XI в. вошли в употребление одноцветные тюрбаны. Престарелый Стратиотик, восстановляя обычай своей юности, издал приказ, чтобы граждане покрывали свои головы узорчатыми платами из виссонного пурпура. Впрочем, к XII в. опять утвердилась прежняя простота, [2872] которая лишь изредка нарушалась тем, что тот или другой щеголь облекался в модные заграничные платья, вроде, например, известного своей превратной судьбой и трагической смертью Андроника Комнина, который страстно любил иностранные одежды, особенно те, которые «опускаются до чресел, здесь раздвояются и так плотно обнимают тело, что как будто пристают к нему». Эту одежду, ныне хорошо всем известную (панталоны в обтяжку), Андроник первый ввел в употребление. [2873] Были ли тюрбаны одноцветные,”илй узорчатые, они с одинаковым удобством могли быть изготовляемы на женской половине. Лишь когда утвердилась мода на иностранные материи, [2874] положение вещей изменилось. Что касается женских нарядов, то лишь украшения не могли быть изготовлены дома, как-то: ожерелья, серьги, броши, браслеты, кольца, а также косметика для натираний и подкрашиваний, к которым и тогда византийские красавицы были неравнодушны; [2875] платья же могли быть изготовлены и действительно изготовлялись домашним способом, тем более что они были довольно примитивны — нижнее платье из тонкого полотна, плотно охватывавшее шею, грудь и плечи, стянутое у талии поясом и спускавшееся по ногам до пяток, верхнее платье-хитон из более ценного материала, иногда затканный золотом и драгоценными камнями, — он свободно был накинут на плечи, драпировался по фигуре изящными складками и при ходьбе раздувался и поднимался от ветра. [2876] На хозяйке дома лежала нелегкая задача одеть и обуть мужа, себя, детей, прислугу, а если она была сердобольная женщина, то отыскивались неимущие родственники и родственницы и вообще бедняки, которые умели воспользоваться ее добротой и выпросить себе платьев. [2877] Из всего этого нетрудно заключить, что если кто был занят и не знал праздности, так это византийская женщина в Средние века. Не говорим уже о том, что и для прокормления семьи с ее стороны требовались труд, время и изобретательность, потому что хотя кушанья не отличались изысканностью, однако же изготовление их и сервировка стола должны были приспособляться к некоторым требованиям комфорта, о котором тогда на западе Европы не имели понятия и с которыми успели сжиться византийцы. Западные историки [2878]
2870
См. византийские рисунки, приложенные к 3-й кн. Прокопия, боннского изд-
2871
Guil.ApuL, Pertz., SS., IV, 241.
2872
Cedr., ed. Bonn., 604: ' , , ([Он повелел] покрывать голову не одно цветной тканью, а пурпуром и виссоном, расшитым крупными узорами). Словом назывались разные изображения, вроде звезд, растений и т. п.
2873
Хониат, рус., 178.
2874
Мода на иностранные материи завоевала себе прочное место в XIV в. при Андронике
2875
Изысканности дамского туалета были не всегда излишни даже на взгляд мужчин. О жене Мануила Комнина рассказывается, что она заботилась не столько о красоте телесной, сколько о внутренней — душевной. Отказавшись от притираний порошками, от подкрашивания глаз, от щегольства, от искусственного румянца, она занималась добродетелями... Поэтому царь и мало ее любил. См.: Хониат, рус., 69.
2876
Psell., IV, 177; V, 73, 76; 27.
2877
Psell., V, 10.
2878
Петр Дамиани, а с его слов Дандоло. См.: Muratori. Scr. гег. it., XII, 277-248.
с негодованием, например, говорят, что жена венецианского дожа Доми» ника Сильви, сосватанная ему в Византии императором Михаилом Парапинаком, так была изнеженна, что не только мылась в особой разведенной с чем-то воде, не только пропитывала духами свою постель, но даже не брала пищу пальцами, а подносила ее к своему рту золотыми двузубцами; это богопротивное в глазах тогдашнего Запада дело, употребление за столом вилок, за которое виновница была поражена гневом Божиим и заживо стала разлагаться, в Византии не только не считалось преступным, но, напротив, признавалось первым условием опрятности за столом.
Едва дети успевали выйти из младенческого возраста, как для матери прибавлялась новая забота — необходимо было устроить их будущую судьбу, подготовить брачный союз. Устройство браков было по преимуществу делом матерей и бабушек, всего менее тех, судьба которых в данном случае решалась; прямым результатом такого порядка были браки по политическим и экономическим расчетам, и лишь в виде исключений — по любви. Матери и бабушки чаше всего фигурируют в брачных вопросах. [2879] Жених и невеста находятся в стороне. Это обстоятельство объясняется весьма естественно тем, что в то время, когда начиналась брачная процедура, жених и невеста были еще неразумные дети. Было в обычае заблаговременно обручать будущих жениха и невесту. 12-летний возраст не считался для мальчика ранним, обручаемы были и 9-летние мальчики. [2880] Закон разрешал эти акты, полагая лишь ограничения насчет лет обручаемых, особенно же насчет степеней родства; сравнительное обилие синодальных определений относительно степеней родства показывает, что по этому пункту были часты казусы правонарушений. [2881] Обручение сопровождалось формальным договором , в котором определялось количество приданого, жених или его родители обязывались взять невесту замуж, а невеста — выйти за жениха. [2882] Договор мог быть нарушен только в случае невыполнения определенных в нем условий. [2883] Если жених или его родители без достаточных оснований отказывались от обрученной невесты, то суд присуждал или к вступлению в брак, или к уплате пени, доходившей иногда до весьма почтенной цифры. [2884] Равным образом если и со стороны невесты и ее родных нарушался договор без основательных причин, то решение суда было такое же. [2885]
2879
Когда Алексея Комнина хотели женить на Ирине, он сослался на волю своей матери; Анна, мать Вриенниев, устроила брак своего внука с Еленой Тарханиотиной. Подобные примеры — на каждом шагу.
2880
PG, СХХ, 1053; Zachar., I, 232. Невесте в этом (занесенном в ) случае было 7 лет. Но случалось и так, что невесте было 5,5 лет (PG, CXIX, 844). даже 2 лет, вопреки закону, полагавшему крайним сроком (минимум) для обручения невесты 7 лет, а для выдачи ее замуж 12 лет. Как на пример обручения 5-летнего ребенка — девочки, можно указать на дочь Андроника Палеолога, Симониду. 40-летний сербский князь Святослав, желая четвертый раз вступить в брак, просил руки Евдокии, сестры императора Андроника, нота не согласилась. Тогда Андроник предложил свою 5-летнюю дочь Симониду, которая была отправлена в Фессалонику и здесь обручена. До брачного совершеннолетия она должна была жить у жениха. Святослав ждал лишь три года и сошелся с Симонидой, когда она достигла 8-и лет, результатом чего было всегдашнее ее бесплодие. См.: Григора, рус., 187, 236.
2881
Определения патриархов Алексия (PG, CXIX, 744-748, 844-849), Михаила Керуллария (Ibid., 748-756, 849-852), Иоанна Ксифилина (Ibid., 756-760, 856-860), постановления императоров Дуки {Zachar., Ill, 331) и Вотаниата (Ibid., 338-340), подтверждавшие определение Ксифилина, и пр.
2882
Так сын Комнина, 18-и лет, дал расписку протоспафарию Илье в том, что возьмет замуж его дочь (Zachar., I, 59); патриция Мария Касторисса заключила договор с протоспафарием Василием Стратигом, что сын ее возьмет его дочь (I, 64) и т. д.
2883
Например, одна патриция нарушила обручальный договор своего сына на том основании, что невеста оказалась несостоятельной; по иску родителей невесты судья присудил патрицию к уплате проторей (неустойки) и постановил решение о дозволении невесты замуж за другого, но патриция обратилась с апелляцией в высшую инстанцию и выиграла дело. См.: Zachar., I, 232.
2884
Напр., сын Соломона протоспафарий Имерий, отказавшись от брака с дочерью протоспафария Тихиота, на которой он обещал жениться, был присужден к уплате пени 5 литр, из которых за нарушение договора зачтено собственно 150 номисм, а 210 номисм наложено за растление девушки. См.: Zachar., I, 223-224. Это дело рассматривалось на суде ипподрома, замечательно по разногласию мнений судей и по тому, что в числе судей был Роман Аргир, впоследствии император.
2885
Пселл обручил свою усыновленную дочь, не достигшую еще возраста, требуемого для брака, некоему Елпидию, сыну протоспафария Иоанна Кенхри, и заключил договор, в котором обещал дать приданого за невестой 50 литр, из них 30 литр деньгами, а вместо 20 литр чин протоспафария, приносивший ежегодную ругу 72 номисмы (до тех пор Елпиднй имел чин спафария, оплачивавшийся 12 номисмами). Елпидий не удовлетворил ожиданиям Пселла, не стал заниматься науками, Как тот желал, предался увеселениям, стал вести себя легкомысленно и сделался невнимателен к невесте. После неудачных опытов исправить молодого человека Пселл подал прошение о расторжении обручального договора. Судьи, выслушав доводы Пселла, нашли их в формальном отношении недостаточными и постановили решение о расторжении договора со взысканием с Пселла пени 15 литр. Пени, однако же, Пселл не заплатил, потому что за нее зачтен был протоспафарат, выхлопотанный Пселлом Елпидию и стоивший 20 литр. См.: Psell., V, 204-212.
В большинстве случаев заблаговременное обручение увенчивалось браком. Вместо обручального условия составлялся брачный контракт и справлялась свадьба. В контракте в точности обозначалось количество приданого, и это делалось не столько в целях взаимной гарантии интересов брачующихся, сколько в целях защиты от притязаний фиска. Жена имела по закону право преимущественного предпочтения перед фиском, и если у мужа отписывалось имущество за долг казне или конфисковывалось за политическое преступление, то женино приданое все же оставалось неприкосновенно. [2886] Брачное торжество соединено было с известными обрядами, освященными народным обычаем: новобрачным предносились свадебные факелы, выпивались свадебные чаши, пелись свадебные песни, играла музыка на цитре и на трубах, у входных дверей помещались женщины с запасом яблок, а над дверью — с запасом розовых цветов; на каждого приходившего на пиршество гостя сыпался с боков входных дверей град яблок, а сверху розы. Разумеется, некоторые играли свадьбу без этих обрядов, без музыки, песен и без всего остального, но даже люди серьезные, профессиональные философы и монахи восставали против такого уклонения от народного обычая, отнятия у свадьбы лучшего ее украшения, ее поэзии. [2887] И прочие семейные торжества соединены были с теми или другими обрядами и обычаями. Как на свадьбе фигурировали яблоки и розы, так на родинах — масличные ветви, с которыми являлись почетные гости, приглашенные на пиршество. [2888]
2886
Император Константин Дука своей новеллой гарантировал лишь интересы казны от злоупотреблений правом предпочтения, когда и имущество мужа выдаваемо было за женино приданое; он постановил, что голословное заявление не должно иметь силы и что только то имущество, которое поименовано в брачном контракте, считается приданым. См.: Zachar., III, 326.
2887
Psell., V, 319-323, 219-222.
2888
Хониат, рус., 217.
Свадебные и иные обычаи переносят нас к вопросу об общественных увеселениях. Самыми обыкновенными развлечениями византийского общества были конские ристалища в ипподроме, на которых иногда вслед за конским бегом выступали на сцену акробаты, канатные плясуны и производилась травля зайцев охотничьими собаками. [2889] Кроме цирковых игр давались еще представления в театре и производились разные гимнастические состязания, особенно игра в мяч, так называемый цукан, для которого отведено было особое место, называвшееся цуканистирием. Ипподром, театр, цуканистирий — были неизбежными общественными учреждениями, которыми считал долгом украсить себя каждый более или менее значительный город, не говоря уже о столице. Этими играми живо интересовалось все общество, и хотя византийские женщины не доходили до такой свободы, как в мусульманском мире, где, например, случалось, что дочь халифа (Гишама) принимала личное участие в ристалищах, [2890] однако же они охотно были зрительницами, сидя в ложах под приличным прикрытием. Можно даже сказать, что зрелища были одним из средств сближения полов, для которого стены домов служили преградой. Во время театральных представлений сходились вместе члены семейства и родственники, мужчины обменивались мыслями с женщинами. [2891] Мужчины в огромной массе тоже были зрителями, потому что для личного участия даже в гимнастических упражнениях недостаточно было доброй воли и желания, нужно было сверх того подходить к условиям, доступным лишь для людей состоятельных. Для того чтобы участвовать в персидской [2892] игре в мяч, в цукане, необходимо было иметь специально для этого дрессированную лошадь, так как вся игра в том и состояла, что две партии играющих устанавливались друг против друга верхом на лошадях, с короткими палками в руках и, применительно к известным правилам игры, оспаривали мяч размерами в небольшое яблоко. [2893] Игра была небезопасная, некоторые падали с лошади, получали увечья и разбивались до смерти. [2894] Тем не менее считалось признаком хорошего тона участвовать в ней, и все, кто мог, участвовали, а лошадью, дрессированной для мяча , весьма дорожили. [2895] На представлениях присутствовали императоры с семейством; некоторые из них даже принимали личное участие в играх. [2896] Между прочим, цукан был средством общения императоров с подданными: когда император забавлялся в мяч, желающие могли подать ему прошение, а злые люди пользовались случаем, чтобы приводить в исполнение свои замыслы. Однажды, когда Алексей 1 Комнин играл в мяч, один варвар, происходивший от армян и турок, под предлогом подать прошение, хотел извлечь меч и убить его. Но струсил, рука отказалась повиноваться, и он был изобличен. [2897] К числу общественных увеселений можно также отнести заимствованные от западно-европейских народов, со времени крестовых походов, турниры. Первый турнир, насколько известно, был устроен императором Мануилом Комнином в Антиохии между латинянами и византийцами. Сам Мануил принимал в нем участие и удачным ударом ниспроверг сразу двух латинян. [2898] Кроме указанных увеселений, имевших общественный характер, были и другие — частного характера, как-то: охота на зверей и птиц, бывшая обычным средством развлечения для императоров, государственных людей и властелей. [2899] При императорском дворе были еще в ходу развлечения в эстетическом и юмористическом направлении, как-то: органная и духовая музыка, пение, танцы с пением и без пения, наконец, проделки шутов и скоморохов. В XI в. особенное пристрастие к шутам питал Константин Мономах. Любимейшим его шутом был этериарх Бойла, забавлявший императора сколько своими шутовскими выходками, столько же недостатками выговора и неправильностями речи, зависевшими от физического уродства и, вероятно, от его иностранного происхождения. Он всегда имел беспрепятственный вход к императору и принят был даже на женской половине, где старухи-императрицы с наслаждением выслушивали его сальные шуточки. [2900] В XII в. напоминал Константина Мономаха любовью к шутам Исаак Ангел: карлики, скоморохи, мимы, певцы, музыканты — все находили радушный прием при его дворе. [2901]
2889
Хониат, рус., 369. Кроме доморощенных искусников, жадные до зрелиш византийцы временами имели удовольствие видеть и заезжих. Особенно тщательно описывается у историка случай при Андронике Палеологе Старшем. В это время пришли в Византию 20 человек акробатов, выходцев из Египта, и показали чудеса ловкости: исполняли разнообразные упражнения на туго натянутом канате на несущейся вскачь лошади, выделывали всевозможные фокусы. Как смелы и рискованны были их экзерсисы, видно из того, что из Египта вышло этих фокусников 40 человек, из них половина расшиблись до смерти в разных местах по дороге, где они показывали свое искусство; из 20 прибывших в Византию не все кончили благополучно, — некоторые оборвались с каната и на глазах византийской публики расшиблись до смерти. См.: Григора, рус., 343-345.
2890
Cremer. Culturgeschichte des Orients unter den Chalifen, I, 142.
2891
Так, на одном из представлений Феодора и Евпрепия (свояченица и сестра императора Константина Мономаха) высказали неудовольствие по поводу пощады императором злоумышленника, посягавшего на его жизнь, и тот после того был отправлен в ссылку. См.: Psell., IV, 176.
2892
Эта игра, как и ристалища, была очень любима при дворе Оммайядов в Дамаске и называлась saulagan. См.: Goeje. Fragmenta historicorum arabicorum, I, 114; Cremer, I, 142.
2893
Ducange. Histoire de St. Louis par Joinville, diss. 8: de 1’exercise de la Chicane et du jeu de paume a Cheval/ /Glossar. med. et inf. graec. sub. v. Tchukanisterion.
2894
Известно, что Мануил I едва не был убит при падении с лошади во время цукана, а в XIII в. Иоанн I Акзух (Трапезунтский) умер от ушиба, полученного при падении.
2895
Когда у одного из любимцев Константина Мономаха такая лошадь, пропавшая было, нашлась, он в порыве радости не постеснялся ночью разбудить императора, чтобы сообщить ему приятное известие. См.: Psell., IV, 171.
2896
Константин VIII был готов все оставить, только бы не пропустить представления, и несмотря на слабость ног (последствие излишеств), участвовал в состязаниях. См.: Psell., IV, 27-28. То же Константин Мономах, см.: Ibid., 163. Даже Михаил Парапинак, несмотря на свой мирный характер и пристрастие к кабинетным занятиям, любил цукан и не без ловкости гонял мяч. См.: Ibid., 291.
2897
2 Анна, рус., 424.
2898
Хониат, рус., 137-138.
2899
Константин VIII был большой любитель охоты. См.: Psell., IV, 14, 27. ИсааК Комнин тоже был страстный охотник, не только травил собаками зайцев, охотился на журавлей, но ходил на медведей, кабанов и, охотясь на кабанов, схватил простуду, имевшую для него трагические последствия. См.: Psell., IV, 250. Кесарь Иоанн Дука был предан охоте в самых различных ее видах: и на птиц, и на оленей, и на медведей, и на других зверей. См.: Psell., IV, 296; V, 407-409. Сыновья его брата, императора Дуки, Михаил, Андроник, Константин тоже были охотники, из них первый предпочитал охоту мирного свойства. См.: Psell., IV, 291, 294-295.
2900
О характере его шутовства можно судить по представленному историком примеру. Приходя к императрицам, он клятвенно уверял, что родился от старшей (Зои) и родил младшую (Феодору); особенно распространялся насчет этого последнего пункта, в подробностях рассказывая, как он забеременел Феодорой, как произвел ее на свет, кормил своей грудью и т. д. См.: Psell., IV, 170-173 (Zonar., IV, 177).
2901
Nic. Chon., ed. Bonn., 580.
К разряду общественных развлечений могут быть также отнесены официальные празднества и церемонии, которые так были любимы византийцами. Каждый внешний императорский выход представлял для византийца занятное зрелище, каждый триумф — как почетный, так и позорный [2902] — рыл для него любопытным событием; а въезд в столицу новоизбранного Императора был источником неописуемого удовольствия, так как он представлял собой из триумфов триумф: тут делались приготовления на широкую ногу, и император въезжал в столицу в сопровождении целой армии акелыдиков, при всеобщих восклицаниях, звуках труб и других инструентов, — на пути шествия рассыпаемы были цветы и воскуряем фимиам.
2902
С особенной тщательностью историк описывает позорный триумф, данный при Михаиле Палеологе побежденным и взятым в плен италийцам. Они были возимы по городу по одному в ряд, каждый сидел на коне, опустив обе ноги на одну сторону, каждому дано было копье из папируса или иного хрупкого вещества, головы их были острижены. Константинопольская чернь отпускала на их счет шуточки, посвистывала и глумилась См.: Пахимер, рус., 478-479.
Не только радостные события служили для византийцев источником развлечений, но и печальные, как-то: торжественный вынос и погребение умершего императора. Особенно же их привлекала публичная казнь политических и иных преступников. Обстановка казни рассчитана была отчасти на то, чтобы доставить потеху праздной византийской черни. Преступников, приговоренных к телесному наказанию, конфискации имущества, ссылке, истязали кроме того нравственно, отдавая на посмеяние толпы, а для этого возили на ослах по улицам и площадям столицы, [2903] или же, одев в женское платье, выводили на площадь, либо на арену цирка, во время общественных игр. [2904] До какой
2903
– Attal., 293; Cedr., II, 445-446, 488, 566.
2904
Так было сделано с Феофилом Эротиком при Мономахе, с Критоплом при Иоанне Комнине и др. См.: Cedr., II, 550; Киннам, рус,, 11; Пахимер, рус., 219. Этот обычай, по-видимому, перешел к византийцам с Востока, от персов, у которых позорным наказанием для воина было облачение в женское платье. См.: Cedr., II, 569. Грек был очень чувствителен к перспективе быть одетым в женское платье и обнаруживал боязнь перед этим убранством даже в критические минуты; характерный и вместе забавный случай был при Мануиле Комнине с его двоюродным братом Андроником (впоследствии занимавшем престол). Этот Андроник, большой руки ловелас, вступил в любовную связь со своей двоюродной племянницей Евдокией. Раз ночью, когда он находился в палатке Евдокии, родственники последней, узнав об этом, окружили палатку с намерением убить обольстителя. Евдокия' со свойственной женщинам проницательностью, раньше своего любовника почуяла опасность и предложила остроумный план: любовник ее наденет женское платье, она громким голосом, чтобы это слышали окружавшие палатку, кликнет по имени прислужницу и велит ей принести светильник, Андроник же под видом прислужницы выйдет из палатки и скроется. Андроник отверг этот план, боясь срама быть пойманным в женском платье. Он предпочел исполнить необыкновенный salto mortale, который был возможен только для человека такого исполинского роста и геркулесовой силы, какими отличался Андроник: косым ударом меча он рассек палатку, выскочил вон и одним огромным прыжком перескочил и плетень, случайно примыкавший к палатке, И все пространство, которое занимали колья и веревки. Сторожившие только разинули рты от удивления. См.: Хониат, рус., 132-133.
2905
Psell., IV, 98, 102 (Zon., IV, 154).
2906
Хониат, рус., 150-152.
2907
Напр., относительно Алексея Комнина за его решимость и быстроту: , , (В субботу сырной недели, молодец, Алексей, ты разгадал, а в понедельник утром, голубчик мой, — счастливого пути! — Пер. С. Д. Пападимитриу (Две народные песни у Анны Комнины/ /Летопись историко-филологического общества при Имп, Новороссийском университете. 2. Византийское отд. 1. Одесса, 1892. С. 283))». См. Anna, ed. Bonn., 98.
2908
Напр., о Феодосии Мономахе: , , (Глупый Мономах, что затеял, то и сделал). См.: Zonar., IV, 184.
В особенности было в обычае у враждующих сторон сопровождать неприязненные действия насмешками и оскорблениями по адресу друг друга. Известна история со свиньей, которой жители Манцикерта угостили султана Тугрулбека, возбудив этим в нем неописуемую ярость: они взяли свинью, поместили ее в баллисту и бросили в неприятельский лагерь с криком: «Султан, возьми эту свинью в жены, а мы дадим тебе Манцикерт в приданое». [2909] Известно также, что при осаде города Бари Робертом Гвискаром осажденные появились на городских стенах и под аккомпанемент музыкальных инструментов пели в честь Гвискара насмешливые песни. [2910] В обоих случаях греки издеваются над иностранцами, турками и норманнами. При столкновении греков с греками начиналось в этом отношении настоящее соперничество. Когда приверженцы Торника подошли к столице и осадили ее, они сначала сделали попытку склонить граждан, охранявших стены, к добровольной сдаче и признанию Торника императором. Приверженцы Мономаха отвечали на это градом оскорблений по адресу Торника и его македонян. Тогда и македоняне не остались в долгу, — обращаясь к Мономаху, который на беду вышел на дворцовый балкон, откуда все мог видеть и слышать, они стали называть его блудливым, сластолюбцем, пагубой города, растлителем народа и тому подобными «лестными» эпитетами, а многие из македонян, сойдя с коней, составили хоровод и сыграли перед императором бесплатную комедию, под звуки рифмованной песни притопывая ногами и выплясывая. Мономах, видя и слыша все это, не знал, что делать от стыда. [2911] Подобных примеров можно было бы подобрать массу. [2912] Игривость проявлялась у греков не только тогда, когда они хотели кого уязвить, но и когда желали почтить. Из множества примеров укажем на пример Андроника Комнина. Когда он был провозглашен царем (вместе с Алексеем), два почтенных сенатора, один занимавший должность президента в комиссии прошений, другой протонотарий, желая польстить новоизбранному, «прилетели, — как выражается историк, — к его дому, сбросили с себя сенаторские головные покровы, распустили наподобие шаров висевшие на спине белольняные плащи, составили из простонародья хоровод и, приняв над ним начальство, стали петь на приятный и мерный напев, прыгали, сводили руки как бы для рукоплесканий, продвигались вперед и кружились посередине, сопровождая пляску пением, кликами и притопыванием ног». [2913]
2909
Matth. d’Ed. Chronique, par Duiaurier, 102.
2910
Malaterra//Muratori. Scr. rer. ital., V, 571-572.
2911
Psell., IV, 155-156 (Zon., IV, 165); Attal., 24.
2912
Вот некоторые. Когда приверженцы Вриенния приблизились к стенам Византии, они услышали от граждан насмешки (Attal., 251); та же участь постигла приверженцев Алексея Комнина, в частности кесаря Иоанна Дуку, при осаде ими столицы (Anna, 119). При осаде Андроником (Комниным) Никеи осажденные осыпали со стен Андроника ругательствами, называя его мясником, кровожадным псом, гнилым старикашкой, бессмертным злом, людской фурией, развратником и др. постыдными именами (Хониат, рус., 360).
2913
Хониат, рус., 346-347.
Теперь взглянем на нравственный облик византийского общества, и прежде всего посмотрим, в чем заключались его слабости, его пороки. Характерной чертой греков была лживость. Это качество, снискавшее им нелестную известность между иностранцами, составляло не только правило государственной мудрости, руководившее их международными сношениями, но и было принадлежностью взаимных отношений друг к другу самих греков, применялось в сфере общественной и из сферы общественной переносилось на политическую, захватывая собой даже чувства верноподданнические. [2914] Правдивость никак не может быть поставлена в число национальных свойств греческого народа; грек был, по справедливому замечанию нашего летописца, «льстив», и так как каждый грек, сам склонный к лживости, был убежден, что и собрат ничем от него не отличается, то отсюда происходило взаимное недоверие, желание гарантировать себя от обмана со стороны ближнего. Внешним знаком согласия и дружбы было общение чаши; лицо, желавшее показать свое расположение к другом лицу, разделяло с этим последним трапезу и пило вместе вино; но дух недоверия и подозрительности носился над этой братской трапезой, и было в обычае, что лицо угощавшее давало угощаемому гарантию безопасности, отведывая вина из поднесенной гостю чаши для доказательства, что к вину ничего не подмешано. [2915] Общение чаши, как знак приязни, было наследием патриархальных времен, свято соблюдалось народами, ближе греков стоявшими к патриархальному быту, имело когда-то большое значение и у греков, но в Средние века это уже была пустая формальность, надлежащую цену которой греки знали. [2916] Словом, общение чаши хотя и не было выведено из употребления, но никого уже не обольщало и никто этому обряду не верил. Только народы, приходившие с греками в соприкосновение и более греков простосердечные, принимали обряд за чистую монету, зато и делались иногда жертвой своего простодушия. [2917] Самой надежной гарантией против обмана, более важной, чем общение чаши, считалось клятвенное и письменное удостоверение. Клятва давалась на св. Евхаристии, кресте, Евангелии, иконах, мощах и других священных предметах, [2918] и грек, величайший в мире формалист, заботился о том, чтобы священных предметов собрано было побольше, крест был бы пообъемистее и т. д. Но и эта гарантия не всегда могла устоять против греческой лживости. К клятвенным и письменным удостоверениям обращались сплошь и рядом, но сплошь и рядом мы видим нарушение клятв и договоров, вероломство и клятвопреступничество. Примеров тому много, но мы укажем лишь несколько, и именно те, где рельефнее всего выступает формализм греков, где обилие и величина священных предметов обусловливали степень доверия. После вступления на престол Михаила Пафлагона (в первой пол. XI в.), брат царя и его первый министр Иоанн Орфанотроф, желая завлечь в свои сети патриция Константина Далассина, казавшегося небезопасным, отправил к нему искусного евнуха Ергодота, с тем чтобы евнух, дав Далассину клятвенное заверение в безопасности, склонил его явиться в столицу. Далассин не поверил клятве Ергодота и через одного доверенного человека заявил, что требует более крепких клятв . Тогда послан был к Далассину один приближенный царю евнух, его земляк (пафлагонянин), по имени Константина Фагитца; он принес с собой Честное Древо (Животворящего Креста), святой плат, собственноручное письмо Христа Спасителя к Абгару, которое в предшествующее царствование (при Романе Аргире) было найдено Георгием Маниаком в Эдессе и прислано в Византию, и икону Пресвятой Богородицы. Клятве, данной Фагитцой на этих священных предметах, Далассин поверил, прибыл в Византию и сначала был принят с честью, но спустя короткое время был отправлен в ссылку на остров Плату, — клятва была нарушена. Справедливость требует заметить, что на этот раз нашлись люди, громко и открыто осуждавшие клятвопреступническое деяние правительства. [2919] В царствование Никифора Вотаниата (вторая пол. XI в.) Анна Далласина, мать Комниных, после того как сыновья подняли бунт искавшая вместе с невесткой убежища в храме Чудотворца Николая, на требование явиться к царю во дворец отвечала, ухватившись за ступеньки амвона: «Разве отсечете руки, и то не выйду из храма, пока не получу от императора в залог безопасности крест». Когда Стравороман, посланец Вотаниата, сняв свой нагрудный крест, предложил Анне, она не взяла его, заметив: «Не от вас (т. е. Страворомана и Евфимиана) я требую ручательства, но от самого царя, и не маленький крестик я желаю получить, но крест достодолжной величины». Требуемый крест был прислан, Анна с невесткой отдались в руки правительства, но были отправлены в Петрейский женский монастырь. [2920]
2914
Любопытную характеристику лживости греков в этом последнем отношении сделал Михаил Палеолог в одной своей речи: «Верность большей части подданных, — сказал он между прочим, — окоченела на маске, и притом, пока царь благоденствует; а как скоро он унижен, подданные необходимо становятся дерзки и нападают». См.: Пахимер, рус., 232.
2915
Так, когда между Василием II и Склиром произошло свидание и был заключен договор, император удостоил Склира общей чаши, поднеся к собственным Устам чашу, предложенную Склиру, отпил из нее и затем опять передал ему, Устраняя этим подозрения и показывая святость договора. См.: Psell., IV, 17.
2916
Так послы, явившиеся от Стратиотика к Комнину, были им удостоены общей чаши ( , , Psell., IV, 220,227), тем не менее трепетали за свою участь. После того как Роман Диоген, принужденный уступить силе своих соперников, приверженцев Парапинака, сдался и был приведен к Андронику Дуке, греческий полководец подал ему правую руку, ввел в свою палатку и разделил трапезу, см. Psell.. IV, 287: . Тем не менее это не помешало ослеплению Диогена.
2917
Известен эпизод из истории сирийского похода Романа Аргира. После поражения Романа и бегства его в Антиохию 8000 арабов явились к городу Телуху и обратились к стратигу Георгию Маниаку с предложением сдать город, так как император взят будто бы в плен, все греческое войско погибло и сам стратиг вместе с гарнизоном несомненно погибнет, если не последует приглашению. Маниак сделал вид, что покоряется, обещал на следующее утро удалиться из города и в доказательство мирного своего настроения выслал арабам в изобильном количестве пищи и напитков. Те до такой степени были обольщены обещанием и поступком Маниака , что предались беззаботному отдыху и попойке. Между тем ночью, когда они напившись уснули, греческий стратиг со своим гарнизоном сделал нападение, всех перебил, захватил 280 верблюдов и, отрезав у павших арабов носы и уши, препроводил в виде трофея императору. См.: Cedr., II, 494. Кстати о трофеях. В других случаях трофеями служили сами головы убитых неприятелей. Так при Константине Мономахе патриций Иоанн Философ, разбив печенегов, нагрузил их головы на деревенские телеги и отправил к императору (Cedr., II. 603), при Константине Дуке Роман Диоген тоже послал императору головы убитых им в сражении печенегов (Scyl., 663). Этот обычай, как и многое другое, был заимствован у восточных народов, у которых отрезание голов доведено было до совершенства и существовало даже (напр., у турок) искусство сохранять отрезанные неприятельские головы от разлагания.
2918
Эти предметы религиозного почитания считались достаточным ручательством и в глазах неверных. Во время переговоров Романа Диогена с турецким султаном в 1071 г. послам султана дан был крест, как ручательство безопасности, и это их вполне удовлетворило. См.: Attal., 159 (Scyl., 696).
2919
Cedr., II, 501, 507-508, 511.
2920
Anna, I, 102-103, рус. пер., 94-99. Вот еще несколько примеров, когда обращались к клятвенным и письменным удостоверениям и клятву большей частью нарушали. С Михаила Пафлагона взята была Романом III клятва на священных предметах ( ' ) в том, что он не состоит в любовной связи с Зоей и не имеет против ее мужа злого умысла. Михаил поклялся, несмотря на то, что в то время был любовником Зои, а впоследствии навлек на себя подозрение в злоумышлении против Романа. К чести общественной совести византийцев (или по крайней мере их руководителей, духовенства и монашества), нужно сказать, что это клятвопреступничество вызвало против себя осуждение, выразившееся в убеждении, что болезнь, постигшая Пафлагона, была Божиим наказанием за грех. См.: Psell., IV, 43; Zon., IV, 135 (Ephr., 132). Брат Михаила Пафлагона Никита, назначенный дукой в Антиохию и не допускаемый в город антиохийцами, которые боялись наказания за умерщвление сборщика Саливы, дал гражданам клятвенное заверение ( 7), что им будет дана полная амнистия, но когда затем он был впущен в Антиохию, забыл клятву, возбудил против жителей преследование и многих казнил. См.: Cedr., II, 510. Михаил Калафат клялся Зое, которой был-усыновлен и с согласия которой вступил на престол, страшной клятвой на Крови Христовой и на руке Иоанна Крестителя (Attal., 11), однако же забыл клятву и сослал Зою на остров Принца. Народное порицание этого поступка слышится в крике, которым открылся бунт: «Не хотим иметь царем Калафата ставропата». См.: Cedr., II, 537. Когда Калафат с Константином новеллисимом искали убежища в Студийском монастыре, эпарх Кампанар, посланный, чтобы их взять, и не желавший сначала нарушить право церковного убежища, дал клятву на священных предметах (’ ), что им не будет причинено зло. Когда те, не доверяя клятве, не хотели добровольно сдаться и были силой извлечены из храма, с нарушением права убежища, монахи все-таки взяли с эпарха клятву в том, что над личностью Калафата и новелиссима не будет учинено никакого насилия (Psell., IV, 100-101); однако же это не спасло их обоих от ослепления. Смягчающим обстоятельством в деле этого клятвопреступничества может служить то, что не эпарх выполнил приказ об ослеплении (вопреки свидетельству Скилицы, Cedr., II, 540), но другие лица, встретившие уже эпарха и арестованных им на дороге из Студийского монастыря, и что, следовательно, давая клятву, он мог и не знать об участи, готовившейся Калафату и его дяде. Константин Мономах, по вступлении на престол, стал убеждать Зою допустить Склирену к сожитию с собой. Зоей была издана грамота дружбы, одобренная сенатом, заключен договор, даны клятвы ( , ), и тогда Склирена поселилась во дворце. См.: Psell., IV, 129 (Zon.. IV, 159). Приверженцы Торника, восставшего против Константина Мономаха, дали ему присягу на верность и поклялись на священных предметах ( ' ) умереть на его глазах, однако же с прибытием на помощь императору восточных войск многие оставили Торника и перебежали к Мономаху. Лишь один из соратников, Иоанн Ватаца, остался верен клятве. Когда дело было окончательно проиграно, он вместе с Торником искал убежища в храме в Булгарофиге. Получив клятвенное заверение (' 7 ) личной безопасности, они вышли оттуда и отдались в руки врагов, но клятва была забыта, и они, по приказанию Мономаха, ослеплены (Psell., IV, 161-162; Attal., 29-30; Cedr., II, 566 (Zon., IV, 167)), потому что, как замечает армянский писатель (Matth. d'Ed., 83), у греков в обычае губить магнатов, злоупотребляя ложными клятвами. В сношениях с иноземцами Мономах не стеснялся Договорами. Когда во время борьбы с Какигом, царем Ания, для греческого императора полезен был союз Абулсевара, сарацинского эмира в Тевии, с ним был заключен договор и договорные пункты изложены в хрисовуле, но когда борьба была окончена и союз оказывался излишним, тогда договор был нарушен, были предъявлены требования, противоречившие пунктам хрисовула, и это повлекло к войне с Абулсеваром. См.: Cedr., II, 558-559. Излишне останавливаться на том, как во время внутренних волнений, восстания претендентов и борьбы политических Партий верноподданническая присяга и клятва делались игрушкой. Вспомним, однако же, что Стратиотику не помогли против Комнина присяга и подписка, взятые с сенаторов, что Диоген должен был сдаться вследствие измены гарнизона, И ему не принесло пользы клятвенное поручительство греческих архиереев. См. выше «Византийское государство и Церковь», гл. I и II.
Применение формального взгляда к вопросам из нравственной области делало подчас грека очень изворотливым там, где требовалось оправдать факт клятвопреступничества или вероломства. Например, известно, что император Михаил Палеолог, так бесчеловечно поправший клятву, данную малолетнему Иоанну Ласкарису, которого он ослепил, [2921] был большой мастер по части софистических изворотов, и отцыиезуиты должны бы относиться к нему с величайшим уважением как к провозвестнику их доктрины. Вот один случай. Сын его Андроник, посланный с войском против сербов, склонил сербского вождя Котаницу сдаться, причем дал клятвенные обещания, что он не потерпит от царя ничего дурного. Михаил Палеолог однако же задумал ослепить его: «Ведь не я клялся, — рассуждал он, — а мой сын без моего соизволения». Узнав о намерении отца, Андроник явился с ходатайством за злополучного Котаницу. Отец в ответ на ходатайство сына и на приведенный им аргумент, что если Котаница будет ослеплен, то через это он, Андроник, сделается клятвопреступником, стал ему доказывать, что никакого клятвопреступничества не будет, потому что ведь он-то, Андроник, сохранит клятву, а царь, как свободный от клятвы, данной без сношения с ним, может поступать так, как того требует безопасность. К чести Андроника нужно заметить, что он не убедился доводами отца, счел нужным предупредить Котаницу, который и принял меры, чтобы избежать несчастья. [2922]
2921
Пахимер, рус., 86-87, 153, 175; Григора, рус., 74-76.
2922
Пахимер, рус., 459-460.