Визит из невыразимого
Шрифт:
Он упал на колени, уперся лбом в пол и обхватил голову руками. Никогда за всю свою жизнь он не был в таком отчаянии, как сейчас!
Глава 14. Слезы дракона
Прекрасная ты, достаточен я,
Наверное, мы — плохая семья,
Но это не зря
БГ.
Ее рука гладила его спину, пальцы едва дотрагивались легкими прикосновениями к лопаткам, шее, волосам. Движения выдавали одно-единственное чувство — беспомощность. Она сидела на коленях на полу рядом с ним, и сама была воплощением полной беспомощности. На лице отпечаталась растерянность
— Пожа… луйста! Пожалуйста… Гарри! Не надо… так. Не уходи от… Джинни. У вас прекрасная семья. Прекрасная, я же вижу. Я вижу, что так и… будет. Я просто твоя подруга… помнишь, Гарри, просто… подруга. Пускай и дальше…
Она стерла слезы с лица рукавом, шмыгнула носом, вдохнула несколько раз, но тут же начала рыдать снова.
— Мы будем… мы будем ходить в гости, Гарри! Помнишь, ты говорил, что хочешь пойти в гости… в «Нору». Мы пойдем… все вместе… как раньше… всё будет, как раньше. Пожалуйста! Не делай этого, умоляю тебя! Не надо из-за меня…
Он резко выпрямился, сев рядом с ней. Посмотрел жестким взглядом исподлобья, так что она разом перестала плакать, и только пару раз всхлипнула, прервавшись на полуслове. Его нездоровое возбуждение полностью исчезло, как только он понял, что любит ее. Она вдруг снова стала самой обычной молодой женщиной, не прекрасной, не восхитительной, с трещинкой на губе, с уже обозначившейся горизонтальной морщинкой на лбу, с всклокоченными волосами, зареванная, с искаженным лицом — самая обыкновенная. Обыкновенная любимая женщина. Он любил ее, и он не мог ее жалеть, даже такой, какой она была сейчас. Особенно такой, как сейчас. Ему было неприятно, что в подобный момент она говорит о вещах, совершенно очевидных, таких, которые не требуют даже обсуждения, абсолютно невозможных. Он не верил, что она не понимает, что они невозможны, он думал, что она хочет, как и все женщины, обмануть то, что обмануть нельзя. Поэтому он даже немного разозлился на нее.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал, Гермиона?
— Вер…вернись к Джинни. Не говори ей ничего. Просто живи своей жизнью. Пожа…
— Понятно! Завтра я вернусь домой, и моя жена спросит меня, люблю ли я ее. Что мне ей ответить? Что мне ей ответить, Гермиона?! Почему ты молчишь? Подскажи. Что мне ответить ее матери? Ее братьям? Друзьям? Если у нас родится ребенок, что мне сказать ему? Ты предлагаешь мне лгать всю мою жизнь? Каждый день? Каждый грёбаный день?!
— Гарри! Пож…
— Ты сама знаешь, что это невозможно, что я не могу такого сделать. Сама знаешь и продолжаешь это твердить. Довольно! Вытри слезы. Кому говорю, вытри слезы! Я поступлю так, как должен поступить. И… вот еще что… Почему ты не сказала мне раньше?
— Что? — спросила она испуганно, размазывая слезы по лицу.
— Почему ты не сказала мне раньше, что… у тебя будет ребенок?
— Гарри, я не понимаю… я…
— Гермиона, ты подвергла опасности его жизнь! Вспомни наши полеты на метле. Вспомни! Если бы я только знал, разве бы я позволил себе… так летать?! В этом расследовании ты имела дело бог знает с какой дрянью! Ты сутками не спала, ты днями и ночами пропадала на работе. Как ты могла себе это позволить?! Как ты могла. Себе. Это. Позволить?!
Она закрыла нижнюю часть лица руками, виднелись только глаза, полные отчаяния. Он ждал, что она разозлится. Он хотел, чтобы она разозлилась. Но она вдруг пробормотала сквозь собственные ладони.
— Я такая сука, Гарри! Лучше бы я умерла тогда, год назад. Лучше бы я умерла!
— Что?… — опешил он. Теперь пришла пора ему растеряться.
Он взял ее за плечи.
— Гермиона? Гермиона?
Она сделала несколько глубоких вдохов полной грудью, не отрывая рук от лица, потом опустила их и сжала в замок так, что побелели пальцы.
— Гарри, я… ничего не могу поделать с твоим решением, хотя считаю, что… Ладно! Я не буду больше тебя убеждать, возможно, Джинни сможет.
— Я не собираюсь говорить ей, что дело в тебе.
— Неужели ты думаешь, она не догадается?
— Я думаю, что она УЖЕ догадалась. Раньше меня самого. Потому что когда мы прощались… В общем, она думала, что теряет меня.
Гермиона вскочила, отбежала в сторону и снова закрыла лицо руками.
— Господи, это так ужасно, так ужасно, Гарри! Я не хочу, чтобы это происходило, никогда не хотела. Остань… останься с ней.
Она взглянула на него, увидела выражение его лица и снова тяжело задышала, пытаясь успокоиться.
— Хорошо. Я умолкаю. Думаю… — она всхлипнула, — думаю, нам надо собираться. Вряд ли я смогу сегодня сделать хоть что-то, на что рассчитывала. Отвези нас домой, Гарри.
Он кивнул. Подождал, пока она с опущенной головой доплелась до спальни, и начал медленно собирать свои вещи. Разрывающий его сердце болезненный спазм ушел, оставив только странную апатию, которая воспринималась сейчас, в любом случае, как облегчение после тех чувств, что кипели в нем совсем недавно. Так бывает, когда разрешилась сложная головоломка, мучившая долгое время, и в месте, которое занимали мысли о ней, образовалась пустота. Это и вправду был завершенный паззл, превратившийся в готовую картину, которую теперь можно было повесить на стену. Теперь она не вызывала ни душевного волнения, ни терзаний, ни восхищения. Да — он любил, да — не ту женщину, на которой женился, да — она оказалась недосягаема для него. Да, да, да. Сплошные ответы. Он лишится жены. Да. Возможно, поссорится со всеми Уизли. Возможно, не со всеми. О его разводе напишут в газетах. Да, скорее всего, напишут. Он способен всё это пережить. Была только одна, по-настоящему беспокоившая его вещь. Гермиона будет страдать. По его вине. И он ничего не мог с этим поделать. Он пока не знал, как будут складываться их дальнейшие отношения, не знал, как отреагирует Рон, если, конечно, узнает о ее чувствах… Кстати…
— Гермиона?
Она отозвалась не сразу, видимо, продолжала лить слезы уже в спальне, но потом выглянула в дверь.
— Что, Гарри?
— Рон знает?
Ее лицо исказилось, она тут же уткнулась лицом в ладони, и быстро завертела головой.
— Я так и думал. Тогда лучше сообщи ему как можно скорее. Если бы я… если бы от меня скрывали… такое, я бы очень… я был бы… мне бы это очень не понравилось.
Она метнулась обратно в спальню, а он только тяжело вздохнул. Это было не его дело, конечно, зря он ей это сказал.
Дальше он собирался уже молча, не обращая внимания на изредка раздававшиеся из спальни звуки, слишком напоминавшие рыдания. Он вдруг понял, что ему теперь предстоит жить с этим — готовностью терпеть страдания любимой женщины. Терпеть и ничего не предпринимать. В одиночестве. Всю свою жизнь.
Возможно, ему придется попробовать начать пить. А какие у него еще было альтернативы? «Возможно, это твое последнее расследование в Аврорате, приятель». Так и должно произойти. Они доведут дело до конца, найдут материалы Руквуда, он устроит Рона на работу, и потом… Пример Сириуса был у него перед глазами. Не самый плохой пример, между прочим. Да, он сделает так.