Визит лейб-медика
Шрифт:
— Европа? — с отчаянием прошептал король. — Европа?
— Париж… Лондон…
Король спросил:
— Значит, я должен искать ее в… Европе?
Собака заскулила. На воды Эресунда опустился влажный туман, шведский берег стал невидим. Гульберг помахал ожидающим солдатам. Король Дании был вызволен из величайшей беды и заблуждения.
8
Характер короля ничуть не изменился. Но на неожиданно созванном экстренном заседании совета он объявил о своем желании совершить большую поездку по Европе.
На
Встретив одобрение, король провел пальцем по карте и пробормотал:
— Альтона… Гамбург… Париж… Европа…
Когда король покинул помещение, Гульберг и граф Рантцау немного задержались. Рантцау спросил, почему, как ему показалось, Гульберг пребывал в столь странной задумчивости.
— Мы не можем допустить, чтобы король путешествовал без принятия определенных мер безопасности, — немного поколебавшись, ответил Гульберг. — Риск слишком велик. Его нервозность… его внезапные вспышки гнева… это может привлечь совершенно нежелательное внимание.
— Нам следует раздобыть лейб-медика, — сказал на это Рантцау. — Который сможет за ним наблюдать. И успокаивать.
— Но кого же?
— Я знаю очень искусного врача, — продолжал Рантцау. — Образован, практикует в Альтоне. Специалист по кровопусканию. Он — немец, его родители — благочестивые пиетисты, отец — теолог. Его зовут Струэнсе. Чрезвычайно искусен. Чрезвычайно искусен.
— Ваш друг? — с безразличным видом спросил Гульберг. — Один из ваших протеже?
— Именно так.
— И он находится под влиянием ваших… просветительских идей?
— Совершенно аполитичен, — ответил Рантцау. — Совершенно аполитичен. Специалист по кровопусканию и болезням конечностей. О последнем он написал диссертацию.
— Не еврей, как Ревердиль?
— Нет.
— Красивый мальчик… я полагаю?
Тут Рантцау насторожился; не будучи уверен в смысле этого вопроса, он ответил уклончиво, но с холодностью, подчеркивавшей, что он не терпел инсинуаций:
— Специалист по кровопусканию.
— Вы можете за него ручаться?
— Слово чести!!!
— Слова чести обычно не так уж весомы для просветителей.
Воцарилось ледяное молчание. В конце концов Гульберг нарушил его и с одной из своих редких улыбок сказал:
— Шутка. Естественно. Как его там… Струэнсе?
С этого все и началось.
Часть 2
ЛЕЙБ-МЕДИК
Глава 5
Молчун из Альтоны
1
Друзья называли его Молчуном. Он был не из тех, кто болтает по-пустому.
Можно сделать акцент на том, что он был молчалив. Или же на том, что он умел слушать.
Звали его Иоганн Фридрих Струэнсе.
В Гольштейне, в нескольких милях [14] от Гамбурга и находившегося поблизости от него небольшого городка Альтоны, располагалось поместье, называвшееся Ашеберг. В поместье имелись известные в большей части Европы парки, и принадлежало оно роду Рантцау.
14
1 шведская миля = 10 км.
Парки были разбиты в 1730-х годах и включали каналы, аллеи и посаженные квадратами кусты в традициях регулярного стиля, характерного для раннего барокко.
Парк Ашеберга был прекрасным образцом ландшафтной архитектуры.
Но своей славой парк был обязан использованию своеобразного природного ландшафта. Природа здесь объединялась с созиданием. Это барочное творение с глубокой перспективой аллей и каналов раскинулось вдоль берега озера. Но за ним располагалась возвышенность, именуемая Горой; возвышенность эта шла мягкими складками, со странными долинами, словно кайма врезающимися в горную поверхность; позади достаточно непритязательной усадьбы местность круто уходила вверх, с природной необузданностью, необычной для мягкого датского ландшафта.
Гора была покрыта лесом, это была природная гора, обработанная человеком и в то же время сохранившая свое естественное состояние.
Мягкие, напоминающие ущелья долины. Террасы. Лес. Совершенная природа, созданная и управляемая человеком, и вместе с тем — свобода и необузданность. С вершины горы видно было далеко. Видно было и то, что смог сотворить человек: умелое воспроизведение дикой природы.
Гора имела выход в парк. Дикое в рукотворном. Это была просветительская мечта о владычестве и — свобода.
В одной из складок Горы, в лощине когда-то обнаружили две очень старых хижины. Возможно, это были жилища крестьян или, — что казалось более предпочтительным, — пастухов.
Одну из этих хижин отреставрировали, и по совершенно особому поводу.
В 1762 году Руссо отправился в эмиграцию, после того как парижский парламент соизволил приказать палачу сжечь его «Эмиля».
Он искал себе прибежища в разных местах Европы, и владелец Ашеберга — граф Рантцау, бывший уже человеком старым, но всю свою жизнь тяготевший к радикальным идеям, пригласил преследуемого там поселиться. В его распоряжение собирались предоставить хижину на Горе, он смог бы там жить; вероятно, предполагалось, что в примитивных условиях, рядом с природой, которую он так превозносил и к которой мечтал вернуться, великий философ сможет продолжить свое великое литературное творчество, и что его жизненные потребности и образ мыслей смогут в этом случае счастливым образом совпасть.