Вкус утекающей воды
Шрифт:
Получив отпор, Жора как-то замешкался.
– Давай мне провод, два с половиной квадрата, десять метров, и я пошёл, – решительно заявил я и встал со скамейки. – Я к тебе в гости не набивался, сам оставил.
– Извини, – сказал Жора смущённо, понимая, что лучше со шпионом, чем одному. – Мы тут все, после того как раскрыли Швиндлермана, помешались на ловле агентов иностранных разведок. А самый главный вопрос в деревне – кто же наш шпион то?
– А наш то, вам зачем? – удивился я.
– Когда мы сдали Швиндлермана, нам по секрету сказали: «Не беспокойтесь, за ним присмотрит наш человек». Вот мы теперь всей
– И как давно гадаете? – поинтересовался я, закипая внутри.
– Да уж лет десять, как…
– Жора, раз я тебе так удачно придумал новое имя… И с учётом того, что ты все-таки не местный. Давай деревню тоже переименуем? – предложил я.
– Зачем? – удивился Жора.
– Чтобы название отражало внутреннее содержание. И назовём мы её Дебилово, а лучше Долбобобово.
– Зря ты так, – обиделся за аборигенов Жора. – Местные мужики, которые Драчиловы, классные мужики. Староверы. Это мы, приезжие попадаловцы, воду мутим. От большого ума и начитанности.
– Самокритично, – похвалил я Жору. – А почему Швиндлермана тогда не арестовали, раз вы его раскрыли?
– Зачем? – снова удивился Жора, – тогда нового бы прислали. А этот уже наш, проверенный.
– И как же вы его вычислили? – поинтересовался я.
– Он использует в своей речи английские выражения, типа «бить мёртвую лошадь» или «плохое яйцо», что равносильно нашему «в семье не без урода». Мы же так не говорим?!
– Жора, а ничё, что он учитель английского языка? И ему по специальности нужно знать устойчивые выражения языка, которому он учит других. Если бы он был шпион, он наоборот бы использовал исключительно русские выражения: дурная голова ногам покоя не даёт, баба с возу – кобыле легче, гусь свинье не товарищ, а кто тогда; и прочее. И матом он не ругается?
– Нет, не ругается, – сказал Жора. – Кстати, он ещё ест чечевицу! Подожди. Так он же специально не ругается. Он знает, что мы ждём от шпиона мата, поэтому и не ругается.
Оба на! – воскликнул я. – Откуда он может знать, что вы от него ждёте? И на каком витке умозаключений «он знает, что вы знаете, что он знает, что вы знаете, что он знает, что вы знаете» вас переклинило?
– Ну да, – удивлённо согласился Жора. – Кто же тогда шпион?
– «Маза фака»! – произнёс я театрально.
– Не верю! – решительно отреагировал Жора. – Сколько стоило ленинградское мороженое в шоколадной глазури?
– Двадцать две копейки! А самое дешёвое в стаканчике – девять копеек.
– Всё. Ты не шпион, – заявил Жора.
– А кто, тогда шпион? – спросил я вкрадчиво; и мне уже самому стало интересно.
– Зачем нам тогда сказали, что кто-то присмотрит за Швиндлерманом? – вспомнил Жора.
– Любой умный человек, включая, извини, меня… сказал бы вам, бестолковым, то же самое. Если вам сразу заявить, что Швиндлерман не шпион, вы, во-первых, не поверите и будете проклинать ФСБ, КГБ и Луначарского. А во-вторых, вы найдете кого-нибудь другого.
– Андрей, ты только что растоптал все наши достопримечательности, – грустно сказал Жора. – Десять лет мы жили с надеждой, что у нас в деревне есть два шпиона. Швиндлерман и кто-то из наших. Мы гордились таким мирным сосуществованием двух враждебных структур и высокой значимостью нашего населённого пункта. Включая климатическую
– Жора, – спросил я, начиная волноваться, – а купол точно отключён? Он как-то побочно на голову не действует?
– Никому не нужная, забытая богом деревня… – продолжал горевать Жора, игнорируя мой вопрос. – Таких тысячи в России.
– Зато у вас есть Швиндлерман, – утешил я его. – В тысячах деревнях по всей стране нет Швиндлермана, а у вас есть.
– Это, правда, – согласился Жора, и настроение его улучшилось. – Если в каждую российскую деревню по шпиону… в смысле по Швиндлерману… Днепрогэс, ГОЭЛРО, полет на Луну и даже подъем сельского хозяйства, вместе взятые, стали бы детским лепетом. Все-таки не говори никому, что Швиндлерман не шпион. Зачем людей разочаровывать. А про купол я тебе сейчас все расскажу.
– Не, Жор, не получится. У них у каждого зарплата должна быть как у шпиона. А такие деньги на образование не выделяются.
– Все великие дела, все равно делаются на энтузиазме, – убеждённо заявил Жора.
– Или по пьяни, – добавил я. – Но пьянство и образование – вещи, возможно, и близкие, но разнятся по методологии.
– А что такое методология? – спросил Жора.
– Методология – это способы достижения цели, – сумничал я.
Жора погрузился в раздумья, переваривая моих «воробушков».
– А знаешь, ты прав, – после долгого молчания заявил он, и продолжил очень пафосно, как на похоронах. – У нас, у каждого, кто учился, когда-нибудь и где-нибудь, был преподаватель, который слыл пьяницей, которого не любили на кафедре и обожали студенты. Его лекции были феерией знаний, мыслей и чувств. Как поход в кино или спектакль. И каждый раз премьера. В отличие от студентов он иногда прогуливал собственные лекции, но его прощали…
– Жора, – произнёс я грозно, – давай не перебарщивай. Были, конечно, и такие, согласен. Я бы даже сказал, что лекция – это не источник знаний, это встреча с личностью, с Учителем. А если препод не личность, нечего на такие лекции и ходить. Я, например, и не ходил. Есть другие источники информации. Мне до сих пор снятся по ночам кошмары: что через два дня экзамен, а я все лекции прогулял. Знал бы, что потом всю жизнь буду плохо спать, поостерегся бы лекции прогуливать.
И давай без инсинуаций. Иначе получится, что пьющий человек – хороший человек, трезвенник – плохой.
– А ты, хотя бы немножко с последним тезисом согласен? – Жора, перегнувшись через ограждения, попытался заглянуть в мою душу.
– Ну да, – раздражённо ответил я. Затронутая тема мне совсем не нравилась. – Непьющие вызывают опасение. Особенно когда берёшь на работу человека, а он говорит: «Не пью». Самые опасные люди. Неизвестно сколько он не пьёт: два месяца, до первой зарплаты, полгода? Потом бац, и не может остановиться. Он хороший человек, ему очень стыдно. И он пьёт ещё больше, чтобы не было больно. У меня тестяга, был такой. Добрый милый человек, покладистый и душевный. Не пил. Тёща из него верёвки вила. Но когда наступали вечер трудного дня и зарплата, он вырывался на свободу. Стучал кулаками по стенам, хлопал дверями так, что стекла в окнах звенели, гонял тёщу по всей квартире и кричал: «Ведьма!». Эх, и эмоционально это у него получалось! Через неделю, снова милый хороший человек, шёл заказывать новое стекло для балконной двери.