Вкус запретного плода
Шрифт:
— Значит, дети — евреи.
Затем он откусил matzoth.
Доктор слегка встревожился.
— Что еще открылось в ходе вашего исследования?
— Как правило, люди не доверяют актерам. Они считают их лентяями, пьяницами, аморальными типами, получающими чрезмерные гонорары, избравшими такую профессию из-за нежелания честно трудиться, — заявил Крейг.
— Значит?.. — спросил Доктор, ожидая услышать отрицательное заключение.
— Люди не верят им. Но, с другой стороны, любят их. Возможно, потому что сами хотели бы делать то, что делают
— Примут ли они актера в качестве кандидата на государственную должность? — спросил Доктор.
— Я и мой партнер, мы думаем, что если нам удастся создать ему нужный имидж, люди его примут.
— И каков этот имидж? — теряя терпение, спросил Доктор.
— Мистер Коун, — снисходительным тоном произнес Крейг, — мистер Коун, в нашем бизнесе мы строго придерживаемся основных принципов. Первые принимаемые нами базовые решения определяют наш дальнейший курс, создаваемый имидж, лозунги, идеи для рекламы, все! Поэтому мы не спешим. Если мы допустим ошибку при выработке общей концепции, никакие затраты и усилия не помогут нам преодолеть ее последствия.
— Сколько времени это потребует? — спросил Доктор.
— Я бы хотел увидеть его перед живой аудиторией.
— Я уже видел его и сказал вам…
— Послушайте, на следующей неделе он сможет выступить в Канога-Парк на собрании Благотворительного фонда. Там будет типичная калифорнийская толпа. Не эти голливудские психи. Люди, похожие на основную массу избирателей этого штата. Если он согласится, я прослежу за тем, чтобы он получил приглашение.
Доктор задумался.
— В таком маленьком городке, как Канога-Парк? Я не знаю, удастся ли мне уговорить его.
— Я облегчу вашу задачу. Я организую присуждение ему премии.
— Премии? — недоверчиво произнес Доктор.
— Да. Он станет Человеком чего-нибудь… я придумаю. Вам придется оплатить золотой диск.
— Хорошо. Если это поможет.
— Никто еще не отказывался от премии. Тем временем я напишу для него речь.
— О чем он будет говорить?
— О благотворительности, людском братстве, Боге, — совершенно серьезно сказал Крейг.
— Вы не хотите побеседовать с ним до выступления, узнать, что он думает?
— Меня не интересует, что он думает, — невозмутимо ответил Крейг.
— Разве это не имеет значения?
— Для меня — нет.
Доктор не смог скрыть своего изумления таким откровенным цинизмом.
— Вы не спрашиваете у Доктора его мнение о пациенте, — сказал Крейг, — так зачем спрашивать меня? Я — профессионал, причем весьма дорогой. Вы откроете для себя одну вещь, мистер. Я знаю мою работу.
Джеф и Клер встали из-за стола. То ли по тому, как он отодвинул ее стул, то ли по тому, как она улыбнулась ему, Крейг сделал свой вывод:
— Эти двое собираются не то пожениться, не то лечь в постель. Что именно, я не знаю.
Съемка сцен с участием Клер завершилась. Приближался вечер пятницы. Джефу оставалось сыграть роль ведущего. Он попросил Клер
Джеф прошел в свою гримерную. Клер находилась там в простом платье и уличном макияже. Возле ее кресла стоял чемодан.
— Утром я съехала из отеля. Не было смысла платить за лишний день, — объяснила она.
У Джефа был огорченный вид.
— Если я попаду сегодня на ночной рейс, я успею утром позавтракать с мальчиками. В противном случае я целый день потрачу на дорогу.
— Я надеялся, что мы проведем вместе уик-энд. Нам почти не удавалось побыть друг с другом…
— Весь день на съемочной площадке, вечерами — за обедом.
— Я имел в виду — вдвоем. Без рабочего напряжения. Вдали от шумных многолюдных ресторанов.
Поняв, что она чувствует себя неловко, он улыбнулся:
— Моя мать назвала бы это «временем для ухаживания».
— Извини, Джеф. Но мальчики…
— Понимаю. Мы пообедаем, потом я отвезу тебя в аэропорт. Я не должен был давить на тебя.
— Спасибо, — с облегчением произнесла она.
Вместо «Чейзена», «Ла Рю» или «Дерби» Джеф выбрал маленький ресторан в Долине, где они будут избавлены от любопытных взглядов и догадок людей из кинобизнеса.
Они говорили о многом, но главным образом о впечатлениях Клер от съемок. Привыкшая к сцене, работавшая последнее время в прямом телеэфире, она прежде не представляла, как трудно сохранять цельность игры, когда постановка разбита на мелкие эпизоды и сцены. И хотя ей приходилось участвовать на телевидении в бесконечных репетициях, прогонах, теперь эта работа казалась ей гораздо более легкой, чем участие в съемках.
— И так — пять дней в неделю. Иногда шесть, — сказал он. — Люди считают эту работу легкой, но это не так. Она очень одинокая.
В последней фразе Джефа прозвучали более личные ноты.
— Откуда у тебя есть время чувствовать себя одиноко? — спросила она.
— Есть, — печально ответил он. — После работы. Когда обедаешь один.
— Ты не обязан обедать один, — сказала она, имея в виду, что в его жизни, конечно, есть другие женщины.
— Существуют женщины, с которыми мужчина может спать, но не есть, потому что им нечего сказать, нечего отдавать, кроме самой дешевой вещи в этом городе.
Он произнес это смущенно. Он впервые сделал такое признание.
— После моего приезда в Нью-Йорк их было немного. Это весьма консервативное признание для мужчины моего возраста. Встреча с тобой что-то изменила во мне. Заставила меня понять, что в глубине души, несмотря на мое не слишком счастливое детство, я — семейный человек. Но только для женщины, которой есть что дать. Я нуждаюсь в поддержке, вере. Все просто. Мне не нужно восхищение. Похвала. Я хочу быть нужным человеку, хочу знать, что кто-то — со мной, для меня. Джоан никогда не была такой. Как и моя мать. Я имею в виду — для отца. Она знала, что он потерпит крах. Всю жизнь ждала этого. Думаю, на самом деле она хотела этого.