Вкус запретного плода
Шрифт:
— Да? Как? — спросил Джеф, с трудом скрывая свое вновь вспыхнувшее любопытство. Это было проклятьем любого актера. Никакие удары судьбы не могли загасить ту искорку надежды, которая была готова разгореться в пламя при первом обещании хорошей роли.
— Мы извлечем из этого выгоду немедленно! Прежде чем все остынет. Как только я вернусь из Нью-Йорка, самое позднее через три дня, мы устроим с тобой долгое совещание вдали от офиса. Мы посвятим целый день обсуждению Джефа Джефферсона!
Впервые за много месяцев Джеф почувствовал, что маленький человек намерен активно заняться его карьерой.
—
Согласно своей привычке Доктор положил трубку. Теперь он мог полностью сосредоточиться на серьезной неприятности, которая заставила его прилететь в Нью-Йорк. Звезда, игравшая в новом телесериале, подготовленном ТКА для Си-би-эн, в приступе ярости ушла со студийной сцены.
Как только Доктор освободился, Спенс, вместе с Фредди находившийся на телестудии, в комнате для переговоров, попросил своего шефа:
— Вы не поговорите снова с Кларком Фордом? Пожалуйста?
— Где он сейчас? — устало произнес Доктор.
— В своей костюмерной. Он не желает продолжать репетицию! Говорит, что не выйдет в эфир! Что с самого начала не хотел работать на телевидении!
— Хорошо, хорошо, — сказал Доктор, шагнув к двери. — Я схожу к нему. Пусть режиссер устроит пятиминутный перерыв.
Часть третья
1
Несчастье, заставившее Доктора находиться в Нью-Йорке, когда Джеф давал показания в Калифорнии, было связано с событиями, происшедшими задолго до прибытия в Голливуд комиссии по расследованию антиамериканской деятельности.
Эта опасность была более коварной и вызревала гораздо дольше, чем расследование конгресса. Но, как обычно, Доктор первым заметил и диагностировал ее. И первым понял, что ТКА может извлечь из нее выгоду.
Все началось с неожиданной речи, произнесенной новым председателем федерального комитета по СМИ.
До этой важной речи, прозвучавшей на ежегодном обеде национальной ассоциации владельцев радиостанций, последние являлись поставщиками эфирного времени. Оно было их товаром. И поскольку три главные радиокомпании фактически стали монополистами, фирмы типа ТКА продавали исполнителей рекламным агентствам, а те, в свою очередь, — спонсорам. Агентства боролись между собой за лучшее эфирное время.
Разумеется, когда несколько крупных агентств дрались за самый желанный час, в ход шли закулисные интриги, личные услуги, тайные вознаграждения.
В таких условиях Доктор, его кобры и ТКА процветали в лучшие для радио годы и в период появления телевидения. При одновременном существовании многих звезд и развлекательных программ, предлагаемых к продаже, порой случалось так, что два или три пакета ТКА конкурировали за одно эфирное время. И поскольку десять процентов ТКА составляли для каждого пакета практически одинаковую сумму, не имело значения, какой именно пакет был продан. В большинстве случаев для проигравших находилось другое место, и к концу периода торгов ТКА оказывалась впереди своих соперников.
Но успех ТКА, большие гонорары клиентов начали пробуждать зависть у руководителей радиокомпаний. Они испытывали чувство разочарования. Они владели студиями,
Но они постоянно колебались, помня о недавнем бедствии, постигшем кинокомпании, которых государство заставило продать кинотеатры. Несмотря на свою алчность, компании не хотели навлечь на себя подобные репрессии. Однако когда доходы от продажи телепрограмм стали достигать миллионных сумм, соблазн возрос.
Доктор давно замечал это беспокойство, но он и его коллеги верили в то, что антимонопольные законы защитят их бизнес.
Доктор с изумлением обнаружил свою ошибку во время торжественного обеда, которым по традиции завершалось ежегодное совещание национальной ассоциации вещателей. Это пышное, хорошо организованное мероприятие началось в одном из гостиничных залов, где руководители демонстрировали свои успехи с помощью нарядов и драгоценностей своих жен.
ТКА купила свой обычный стол; Доктор настоял на присутствии Спенса, Бадди, Фредди и нескольких других молодых сотрудников.
После обеда зазвучали речи. Люди из вещательного бизнеса пели дифирамбы самим себе за великие услуги, оказанные обществу. Главным оратором, как всегда, стал председатель федерального комитета по СМИ. Гордон Уиллис занял эту важную должность недавно.
Его представили собравшимся. Назвали талантливым молодым человеком, отказавшимся от доходной карьеры адвоката ради служения на благо общества. Человеком, способным поднять вещание на еще более высокий уровень…
Доктор перестал слушать. Все это напоминало съезд политической партии. Даже когда Уиллис заговорил, Доктор позволил своим мыслям блуждать где-то далеко. Но после того, как Уиллис произнес свою обязательную долю похвал в адрес вещателей, его тон вдруг стал враждебным. Да, все лестные оценки оправданы, сказал он и тут же заговорил о провинностях и долге перед обществом.
Доктор настороженно приподнялся на своем неудобном стуле. Уиллис упрекнул людей, несущих громадную ответственность, в пренебрежении своими обязанностями. Они позволили художественному и творческому уровню программ опуститься так низко, что огромный потенциал телевидения обратился в ничто.
Это обвинение было неожиданным для Доктора. Оно вызвало возмущение у президиума. Лица побагровели. Или побелели. Руководители испугались, что они могут потерять свои высокооплачиваемые должности.
Даже за столом ТКА все неожиданно замерли. Но через несколько мгновений Доктор начал успокаиваться. С присущей ему проницательностью он заметил явление, которое еще оставалось невидимым для других. В президиуме, где царили страх и сметение, сидели три человека, которым плохо удавалось изображать даже уместную тревогу.
Заявление председателя ассоциации, похоже, не испугало эту троицу. Оно явно не было для них неожиданным. Они слушали Уиллиса невозмутимо. Один из этих людей, пожилой руководитель компании, даже кивнул головой, как бы соглашаясь с обвинениями в адрес индустрии. Два других президента проявили большую сдержанность; они явно не поддались панике. Лица этих людей оставались невозмутимыми.