Вкус жизни
Шрифт:
…В общем, я чувствую свою полнейшую безграмотность в вопросах религии, даже иногда кажусь себе очень глупой. (Аня на самом деле выглядела растерянной.) Позволю себе крайнюю откровенность: я пыталась, но так и не стала религиозной. Нет у меня священного трепета и веры в Христа. И это меня сильно напрягает. Священник утверждал, что то истинно, что самоочевидно, в чем нельзя сомневаться. Христос был, и никак иначе. В это надо верить. Это аксиома. А мне кажется, нет ничего более обманчивого, чем подобные очевидные факты. Я слишком умничаю?
Лиля некоторое время колебалась, словно подбирая подходящие ситуации слова.
– Посягаешь на извечные истины? Наверное, надо быть храброй, чтобы «возникать» против Христа? – усмехнулась она, уже предчувствуя о чем пойдет речь дальше, и напряглась.
–
– …Понимаю, твое «я» – этот недремлющий, гордый и мудрый страж внутри тебя – сомневается, требует… Геометрия с аксиом начинается. Вот и религия тоже на чем-то должна строиться. Это структурное совпадение отнюдь не случайно… «Вера – это отношение человека к бесконечности бытия, а религия – это то, чем человек расплачивается с самим собой», – задумчиво добавила Лиля что-то совсем уж непонятное Ане.
– Бог – это неподдающееся описанию нечто, Высший Мировой разум, Абсолютный Дух. Бог – это Любовь. И этому Богу я верю. Я верю в Высшую силу, но она как-то отличается от религиозной. Чтобы разобраться в себе, я даже стала припоминать то, что мы когда-то изучали на эту тему в университете. «Вера – категория точного знания, когда уже нет сомнений». Может, всяк по-своему верует? Как ты думаешь, возраст или возврат общества к религии подтолкнул меня к размышлениям о Боге?
– В большей степени причиной тому наши годы. «Стареем, дуреем», – шутя, говорила мне в детстве пожилая воспитательница. Еще болезни и наличие свободного времени. И, пожалуй, самое главное – от одинокости… По целому ряду причин я не хочу говорить о церкви. Оставим эту тему.
– Нет, вот ты объясни мне, пожалуйста, – опять напористо пристала Аня к Лиле, – почему в церкви ко мне обращаются «раба божия»? Изводит эта фраза мое социалистическое сознание. Одна моя хорошая знакомая, ее зовут Анна Ивановна Серебренник,– очень умная и эрудированная, не в пример мне, дама, досконально изучившая основные типы религий на планете, – рассказывала, что Христос – великий проповедник мира на земле. Он называл людей «детьми божиими», тем самым считая людей равными друг другу и свободными в своих благих делах и помыслах. Он хотел, чтобы люди сами учились совершать выбор между добром и злом и сами заслужили Царствие Божие, которое должно когда-то возникнуть на Земле. А что из себя представляет царство всеобщего благоденствия?.. Прежде всего социальное равенство полов!
– Ты имеешь в виду естественную эволюцию человека? – вежливо, но без особого интереса спросила Лиля.
Аня только отмахнулась.
– Почему у тебя такое уксусное выражение лица? Глумишься надо мной? Прискорбно! Еще эта моя знакомая –она, между прочим, физик – доказывала, что создал Бог людей по образу и подобию своему не внешнему, а внутреннему, то есть способными мыслить, творить и самосовершенствоваться. Он дал человеку свободу воли и выбора. «Бог трехчастен и триедин: отец – сын – дух. И человек тоже. В нем ум – слово – дух. Ум в нем начальствует. А дух (душа) бессмертен. Человек приходит в мир познать Творца и стать хоть чуточку к нему ближе. Пока мы можем познать только относительную истину, абсолютную знает только Бог…» Тогда почему мы должны его бояться? Воспитание страхом – не самый лучший вариант для развития личности, которое предполагалось Всевышним. А эта странная фраза: «Господь кого любит, того и наказывает». Наказывать надо провинившихся… Как-то не вяжется, не складывается все это у меня в голове…
И ведь за что люди распяли Христа? Именно за то, что он проповедовал идею «сынов божиих». Но тем, кто был тогда у власти, невыгодны были его идеи. И коммунистов с их лозунгом равенства и братства ненавидели и боялись капиталисты всего мира. Значит, Церковь была неправильная и коммунисты не напрасно отделили ее от государства? Она рабов воспитывала. Конечно, прекрасные образцы зодчества люди зря уничтожали. Но это от бескультурья и варварства… Может, и наша современная Церковь сбилась с пути и нуждается в исправлении и обновлении? Я говорю крамольные мысли? Я нахожусь на территории заблуждений?.. Тогда к чему сводится моя вера? Я вижу для себя единственно возможный выход – понять.
– Это допрос с пристрастием? Испытываешь мои принципы
Ей не хотелось вникать в глобальную тему. Но Аню не на шутку рассердил ее чуть ироничный тон и некоторое чувство превосходства, проглядывавшее – так ей казалось – в как будто бы безобидных фразах.
– Выслушай меня в порядке исключения, – взмолилась она так, словно всю жизнь дожидалась той минуты, когда ей позволят высказаться. Она осторожно прикоснулась к руке Лили. Это краткое прикосновение было исполнено доверчивой просьбы и болезненной надежды.
Лиля посерьезнела и подумала с грустью: «Аня горячая, слабонервная, бурные чувства ее быстро изнуряют. Ей достаточно самого пустяшного волнения, чтобы выйти из строя, и потом несколько ночей будет страдать бессонницей… Нет, все-таки превосходное здоровье – одно из завидных качеств человека».
И она, как бы шутя, сказала:
– Некомпетентный некомпетентному – не советчик, не помощник.
Но Аня уже настроилась на исповедь.
– Маленькой мне древние боги очень не нравились. Они были жутко порочными, жестокими, коварными, своевольными. Бывало, читаю мифы Древней Греции, и волосы дыбом поднимаются. Я восставала против них и сама себе придумывала богов. У меня был собственный пантеон добрейших и умнейших божеств!
Столетиями цари и короли опирались на двух колоссов – светского и религиозного, так надежнее, легче народ в повиновении держать. И хоть много бед возникало от всяких поборников религии типа крестоносцев (а ведь религия – проводник нравственности и добра) и прочая, и прочая… союз их был всегда крепок, потому что цели одни. Когда светская власть не справлялась с народом, она привлекала на свою сторону высокопоставленных представителей от религии. А иногда папы полностью узурпировали власть над странами. Отсюда следовало, что религия нужна для порабощения народов. И выгодно она была для поддержания имперских амбиций правящей верхушки. Ведь так нас учили в школе?
– И доставалось на орехи от тех же крестоносцев в основном народным массам. Верхи, как всегда, благоденствовали, – хмыкнула Лиля с выражением бесконечной скуки на лице. – Исторический опыт Западной Европы не говорит в пользу Церкви. Слава Богу, у нас не было Варфоломеевской ночи. России истинное христианство не коснулось. Мы по-прежнему во многом язычники.
– А прикрывали крестоносцы свою жестокость тем, что будто бы души людские очищали от грехов. Мол, кто не покается, тот не спасется и в ад попадет. Мол, жгут и убивают они во имя спасения ближнего своего. Раз Господь не препятствует войнам, значит, они ему угодны. Помню, как шокировал меня рассказ из учебника истории об индульгенциях. «Ну покаялся, отпустили тебе грехи, так не твори больше зла! Ведь покаяние подразумевает перемену мыслей в сторону улучшения. А Церковь с абсолютно холодным сердцем продавала «отпущение» впрок. Мол, греши, убивай – за все заплачено. Это проявление божественной мудрости? Разве не грех было брать деньги за заведомое знание о совершении преступлений в ближайшем будущем? Разве так можно спасти душу? Тому ли учил их гениальный Христос? Я думаю, «презренью к толщине мошны», говоря словами Александра Дольского. Те священники не верили ни в Бога, ни в дьявола. Они порабощали народы и грабили. Церковники в те темные времена были самой богатой прослойкой… «Я одно знаю: нет истины без любви. Насилие – это против наших правил! И никакие исповеди не смывают грехов. Их не надо совершать», – бунтовала я. – Поводов к этому у меня было предостаточно. Все видел мой пристальный, все подмечающий горестный взгляд. Тогда-то и дала я себе зарок: ни под каким видом не стану религиозной.