Вкус жизни
Шрифт:
– Мне Лермонтов ближе всех. Надеюсь, тут тебе нечего мне возразить.
– Это уж точно.
– У Достоевского, Толстого и у современных авторов зло человеческое разное, – захотела поделиться своим мнением Жанна, всерьез заинтересовавшаяся беседой.
– Так и время было разное. К тому же одно и то же произведение не одинаково воспринимается читателями разных эпох, – ответила ей Лиля.
– Она не в том смысле… – заметила Рита.
– …У героев западных классиков простые радости: дом, семья, дети, а героям Достоевского, кем бы
– …Говорят, произведение – подлинный шедевр, если его ценят единицы. Правда? – спросила Аня.
– Ты имеешь в виду, что понимают только специалисты?
– Я, например, Хармса не понимаю и его стихи не отношу к шедеврам. У меня с Кирой даже спор на эту тему вышел. А совершенный язык Пушкина люблю. И что из того?
– Речь не об этом…
– Хармс? Он особенный, нетривиальный, тем и интересен. Ты просто не вникла. Его с кондачка не осилить.
– А как тебе Тургенев?
– Ничего… «Почему бы не любить свой народ, сидя во Франции».
– А еще лучше в Америке или в богатой Дании, – сказала Инна, не вникнув в суть разговора.
– …Набоков? Мощное эстетическое потрясение. Он не рвет на груди рубаху, а холодностью и высокомерием закрывается от всех. Его отстраненность мне импонирует.
– Я бы то же самое сказала о Бунине.
– Сноб он. В этом его ущербность. И глазомер его хищный…
– Но это с твоей точки зрения… У Бунина потрясающее слово!
– …Я не о характере, о качестве творчества писателя.
– Часто произведения выше автора. Все подробности личной жизни забудутся, а прекрасные книги останутся.
– Мне Пастернак ближе. Помнишь его «шафрановое утро», «имбирно-красный лес»? Перед глазами стоят...
– …Платонов? Я его «Котлован» читала после операции, и мне казалось, что теперь уже не болезнь, а он меня убивает.
– Недавно читала антифашистский, антитоталитарный роман Гроссмана о внутренней свободе человека. (Мне его по знакомству достали.) Чтение этой книги требует огромных нервных усилий. Тяжелое, надрывное произведение. В нем ярко прозвучала заслуживающая внимание мысль: «Цель Отечественной войны – свобода – превратилась для нашего народа в средство достижения победы», – задумчиво сказала Эмма, не надеясь на отклик.
«Эрудицией блистает», – покривила рот Инна.
– Я согласна с утверждением, что абсолютная смелость начинается в отсутствие размышлений о последствиях своего поступка. И все же истинным геройством можно назвать только осмысленную, целенаправленную смелость человека, защищающего кого-то или что-то.
– Преодоление страха и есть мужество.
– …Я Юрия Казакова люблю. За душу берет тонко, нежно, сочно.
– Он реверансы в сторону власти не делал? – подозрительно спросила Инна.
– О природе писал, – дернулась Лиля.
– А если разобрать его со строгой полицейской
– Да ну тебя.
– …А как тебе Веллер?
– Умненький-преумненький и преехидненький! Нравится.
– …Дашкова? Очень даже ничего пишет! Весьма, весьма интересно сюжет закручивает. В этом обаяние ее книг. И язык очень даже приличный. Донцова, мне кажется, несколько жиже будет. Может, конечно, я ошибаюсь. Вкусы у всех разные.
– Зато она полновластно царит на полках книжных магазинов.
– Ну и молодчина! Уметь надо.
Лера и Алла о другом беседуют.
– …Пруста большинству современных школьников не осилить. Пока они проберутся через дебри его длиннющих философствований, от них уйдет суть того, что хотел сказать автор. Сейчас требуется писать коротко и четко.
– В стиле «записки на манжетах»?
– Им теперь подавай роман из эсэмэсок!
– Мы – люди другой начитанности. Мы умели наслаждаться чтением. Это было магическое чувство…
– Роман из эсэмэсок? Не так уж это и смешно. Возникла особая языковая реальность, новая форма письма, новая литература, потому что у современного человека нет времени для книг. И общество не способно помочь удержать нишу для чтения.
– Эсемэски – литература? Мама мия!
– Чтение глубокое и развернутое, когда через книги мы открывали мир, ушло, разрушилось. Интернет дает поверхностные знания. А человек должен не только знать, но и понимать. Он должен думать, размышлять. И этому нас тоже учили книги. Они развивали наши души, воспитывали из нас людей. А сейчас читают только школьники, да и то слишком мало. И еще старики. Интенсивность коммуникации возрастает, а молодежь глупеет, становится бесчувственными роботами, – привычно невозмутимо-серьезно провозглашает Аня.
– Не расчухаю, что ты там бормочешь. Заклинания царя Соломона? – недовольно осаживает ее Инна.
– Нарастание информации приводит к тому, что мы не успеваем ее осмыслить и уже не можем управлять ею. Мы постоянно опаздываем и не понимаем, как жить в этом скоростном мире. Появляется чувство бессилия. Эволюция не всегда положительна?.. – Это Лиля сомневается.
– Молодежь сумеет.
– При условии, что мы будем не только зарабатывать деньги, но и заниматься воспитанием детей посредством литературы.
– …Некоторые ученые видят развитие современного мира как коммуникационное развитие, как абсолютное языковое множество, как текст. И литература сейчас понятие более широкое, чем сто лет назад… – говорит Алла.
– Слишком заумно.
Лена снова прислушалась к разговору Риты с Аней.
– …Как-то читала повесть Виктории Токаревой и недоумевала: отчего там нет длинных размышлений, философствований, лирических отступлений? И вдруг дошло – это же готовый сценарий для фильма. Четко, коротко, ничего лишнего. Вот оно, оказывается, где собака зарыта! – улыбнулась Рита.