Вкус жизни
Шрифт:
Только год успел пообщаться Костик с нами. Никто не мог предвидеть неожиданной развязки. Как-то пожаловался мне, что имена в памяти обесцвечиваться стали, что силился припомнить названия сел и городов, где вместе были на практике, в стройотрядах, и с тревогой понял – уходит в небытие радостное восторженное прошлое, уже не поддерживает своей положительной энергией. Стало иногда возникать ощущение беспомощности, невозможности выполнить привычную работу. (Наверное, он тогда уже болел).
Сначала предположил подсознательный вымысел, потом понял, что надо себя спасать, приникнув к роднику наших общих воспоминаний, чтобы вновь услышать музыку былой весны, извлечь и оживить в памяти верный,
«По прошествии стольких лет я снова, обретя общение с вами, «уловил ликование цвета, пробудил в себе память запахов прошлого, ощутил прежнюю, невиданную мягкость, нежность, облагораживающую душу праздничность». Сколько я пропустил сердечных минут! Зачем лишал себя всего этого?» – с грустно-радостной слезой в голосе вспоминала Кира слова друга юности. – Костик жизнь у нас свою продлевал. И напоследок, помню, пришел как за живительным глотком воздуха… У меня есть право так говорить. По своему опыту знаю, как целительно общение с прекрасным прошлым в кругу старых друзей.
Мне даже как-то показалось, что в последний год жизни он по-настоящему счастливым чувствовал себя только у нас, с гитарой в руках.
– Он знал, что приговорен? – тихо спросила Лена.
– Не знал, но чувствовал. Когда человек неизлечимо заболевает, сначала все в нем затухает, а потом вдруг появляется огромная жажда жизни. Он ярче чувствует, глубже видит, но ненадолго… Гитара затихала, умирала. Тяжко на сердце, когда не можешь помочь, когда даже доброе слово друга уже не доходит, повисает в воздухе. Этого мне никогда не забыть. Его уход был для всех нас страшным шоком. Я до сих пор до конца не осознаю, только ощущаю боль утраты. В юности были встречи, теперь все больше прощания. Я написала о нем огромную статью в местную газету. Считала это делом чести. А там целую жизнь ужали до нескольких строчек некролога. И какую жизнь!
– Боже мой, я же, оказывается, с Костиком за год до его кончины на нашей родной кафедре разговаривала. До такой степени обрадовалась! Он, как всегда, был светел, красив, обаятелен, интересен в беседе, в голосе чувствовалась полнота жизни, строил планы на будущее. Мечтал защитить докторскую. Я поняла, что он на подъеме. Мы с ним целый час проговорили, потом долго стояли на крыльце в молчаливом душевном согласии, но я так и не рискнула сообщить ему о том, что упомянула о нем в своей книге. Вот, думала, выпущу в свет, тогда и вышлю экземпляр в подарок. Удивлю… Удивила. Окончен бал, погасли свечи. И все же я спроецировала его душу на страницы своей повести, перенесла частичку его в завтра, в будущее. Чтобы помнили. Ведь верно писал Роберт Рождественский: «Пока я помню – я живу», – тихо сказала Алла.
– Сгорел Костик в три месяца. И талант от болезни не защитил. Все умирают вне зависимости от ранга и статуса. У всех нас – единственный дубль. И он достойно отыграл свою роль. «В этой шахматной партии по имени «жизнь» человек не бывает победителем, смерть всегда выигрывает». Какие обстоятельства помогли уйти ему из жизни? Кто манипулировал им? Не дают мне покоя его откровения, полные противоречивой недосказанности. Почему жизнь такая непонятная штука?
Так получилось, что угасал он на моих глазах. Какая мука наблюдать, что делает болезнь с обожаемым тобой человеком. А каково было его жене? Они так были привязаны друг к другу. Когда Костика не стало, она плакала: «Как же я теперь одна, без твоего плеча... Мы теперь в разных мирах, но я чувствую, что он смотрит
«Все подсознательно боятся смерти, даже те, кому нечего терять, не с кем расставаться», – подумала Лена и зябко поежилась. Чувство необратимости случившегося заполонило ее. Ей вдруг показалось, что она знала Костика давно-давно, в том далеком, которое бесконечно длиннее ее жизни.
– А какой был друг! Будто осиротел без него Володя. Многое из того, что связывало с ним крепкой дружбой, кануло теперь в Лету...Вместе с ним ушла частичка и меня самой. Народу за гробом была тьма, сколько слез – передать невозможно. Больнее всего было родным и тем, кто знал его юным, – Кира, скрывая подпиравшее волнение, подняла глаза кверху. – Может, ожиданий от жизни у Кости было больше, чем он получил, и это его постоянно точило? Нас ведь в вузе готовили к встрече с чем-то необыкновенным. В жизни слишком много прозы, а его к солнцу тянуло, вот и сгорел до времени наш Икар.
Перед ее глазами поплыли наиболее трагичные страницы биографии друга.
– …Главное, не зря прожил. Много доброго успел после себя оставить. Ах, Костик, Костик, – тихо обронила Эмма.
«Щадящая память, раскручивая назад машину времени, выдает только добрые моменты жизни. Говорить хорошие слова надо живым. Мертвым до ваших речей дела нет», – чуть слышно сердито пробурчала Инна.
– Некоторые из нас слишком быстро ушли под нож нашего времени, но остались корни и им есть из чего и для чего произрастать, – задумчиво произнесла Кира.
– В чем высший смысл раннего ухода из жизни прекрасных людей, не успевших достичь вершины успеха и счастья? – грустно пожала плечами Галя, похоже, думая уже о ком-то другом.
– Сколько раз вроде бы совсем забытая студенческая дружба внезапно подавала признаки жизни, возникал повод откликнуться, напомнить о себе, а я все откладывала встречи на потом, быт не отпускал, и только узнав о смерти Кости, стряхнула с себя груз забот и примчалась на нашу «сходку». С тех пор вот так и прихожу сюда чуть ли не каждую субботу. – Мягкий задумчивый взгляд Милы на миг отвлекся от того, что происходило здесь, сейчас, в эту минуту, но потом она продолжила:
– Надо при каждом удобном случае встречаться и вспоминать ушедших друзей.
– Испугалась, что ждет тебя болтливая, кокетливая или, напротив, меланхоличная одинокая старость. Поэтому потребовался эликсир общения? – попыталась пошутить Жанна, надеясь развеять печали подруг, но получилось как-то неуклюже, неловко и неприятно.
Жанна сама почувствовала неуместность своих легковесных слов и добавила тихо:
– Я приехала и сразу загрустила. Когда еще мне выпадет счастливый случай встретиться вот так, чтобы все вместе? Вряд ли еще представится возможность. Все-таки Владивосток – не шуточная поездка на дачу к подруге. Мне нечаянная удача на голову свалилась, и я поспешила ею воспользоваться. Теперь понимаю, что именно подспудное ощущение того, что резервы здоровья конечны, толкнуло меня на такое далекое путешествие на поезде. Самолеты не выношу.
«В маске любви и дружбы каждого провожают, похвалы расточают. Рады производить друг друга в святые, горой за друзей стоят, а если прозондировать почву, то окажется, что грехи есть у каждого. Одно ясно: важно, что теперь это совершенно… не важно. Теперь только заслуги чтятся. А я не надеваю лисью шкуру и придерживаюсь того мнения, что в жизни опаснее всего молчаливый недруг», – чуть слышно пробубнила Инна на ухо Жанне. Ее распирало желание выговориться:
– Ты слышала о Варьке?.. Прибивалась то к одним, то к другим штанам, как блудная собачка.