Владигор. Римская дорога
Шрифт:
— Стой! — закричал он.
Еще не отвыкший повиноваться раб остановился. Даже в мутном предвечернем свете пасмурного дня он заметил — в руках Публия что-то блеснуло.
— Иди отсюда, Марк, — сказал Публий хриплым голосом, — если не хочешь завтра очутиться в новом списке приговоренных к смерти.
Марк изо всей силы стиснул рукоять ножа.
— Публий, он — мой отец. В конце концов, тебе-то ничего не грозит…
— Отец!.. — Раб захихикал. — Я умею читать, я знаю, что это не имеет значения. Сын не имеет права укрывать отца. А вот раб может получить свободу за голову приговоренного.
— Публий,
— Друзья!.. — передразнил Публий. — Я — раб. Ты — господин. Ну ничего, завтра я стану свободным и полноправным гражданином, равным тебе. От моего слова и твоя жизнь зависит… Захочу — пощажу. — Марк видел, как рот Публия кривится в презрительной гримасе. Что может быть для раба слаще, чем власть над бывшим господином? — А могу и заявить, что ты укрывал отца и пытался мне помешать. Но если ты меня попросишь о милости… Попросишь меня о милости, а?
— Попрошу… Оставь моего отца в покое.
— Ну нет уж, о такой милости и не мечтай!
Марк приблизился к Публию уже на расстояние вытянутой руки. Хотя Публий на пять лет его старше, они почти одного роста. В руках у раба — меч. У него — нож… Они играли вместе… Отец с молодой женой, ждущей ребенка, там, в комнате… один удар ножа… смерть… испытание… глупость… выбор прост…
Он прыгнул вперед и погрузил нож в живот Публия…
Может, он неправильно выбрал?
Видение исчезло. Марк смотрел остановившимся взглядом на развернувшийся свиток.
«Тело убитого лежало на залитом водой мозаичном полу, и вокруг него растекалось кровавое пятно…»
— Я неправильно выбрал? — повторил Гордиан вслух мучивший его вопрос.
— Дело не в правильности выбора, это всего лишь пример того, как запоздалое зло уже невозможно искоренить. Когда вывешивают проскрипционные списки, слово «правильно» утрачивает смысл.
— Мне было больно его убивать… — сказал Гордиан тихо.
Задуманное Владигором удалось лишь с третьей попытки. На площади возле Колизея — благо места было много — он воздвиг каменную лестницу, похожую на ту, по которой карабкался когда-то в горах на пути к титулу Хранителя. У этой лестницы ступени тоже чередовались с фигурами женщин и мужчин, заключенных в мрамор, но при этом живых — едва нога человека касалась их тела, как они начинали корчиться от боли. Толпа зевак, которые с ночи толклись вокруг Колизея — некоторые так и спали в тени портиков, ожидая, когда откроют ворота и можно будет занять хорошие места на предстоящих гладиаторских боях, — собралась теперь посмотреть на «варварское» строение на краю площади. На другой стороне стояла огромная статуя Аполлона-Нерона.
Пройдя несколько ступеней и убедившись, что лестница действительно корчится от боли под его ногами, Владигор спрыгнул вниз. Даже теперь, создав из камня эту имитацию человеческой жизни, он испытывал неприятное чувство, наступая на чью-то склоненную голову или дрожащие от непереносимой боли плечи. Он с отвращением отметил, что никто в толпе не выказал жалости или сочувствия к заключенным
Владигор отправил посланца за Гордианом. Император прибыл, оглядел причудливое строение и спросил:
— И куда же ведет эта лестница?
Владигор пожал плечами:
— Это неважно. Ты просто должен по ней пройти.
— Зачем же я пойду по ней, если не знаю, куда она ведет? — настаивал Гордиан.
— Твоя задача — подняться.
— Это не задача, а прихоть.
— Это испытание.
— Ты хочешь сказать, что ты, как бог, скрываешь от меня истинный смысл и назначение своего творения? Ну что ж, надеюсь, я, когда поднимусь, не разочаруюсь…
И он зашагал наверх. Первый шаг — и Гордиан замычал от внезапной боли, ибо невидимые острые ножи разрезали его ступни даже сквозь кожу сандалий. Он ступил на каменное изваяние, и оно скорчилось, как живое… Гордиан сделал еще шаг, оступился и схватился рукой за ступеньку — незримое лезвие тут же разрезало его ладонь. Гордиан повернулся и спрыгнул на землю.
— Ты не хочешь подниматься? — спросил Владигор.
Гордиан вытер окровавленную ладонь о тунику и посмотрел вверх.
— Я поднимусь послезавтра… — сказал он. — Нет… Через пять дней… Пожалуй, пяти дней хватит.
— А сегодня?
— Сегодня во время жертвоприношения я не нашел у орла сердца. Это дурной знак. Сегодня — нет.
— Римлянам всегда кстати попадаются орлы без сердца, — заметил Владигор.
Явившись в назначенный срок к своей лестнице, Владигор остановился как вкопанный — рядом с ней поднималась вторая, почти такая же, но каменная, без какого-либо намека на чародейство. Обе лестницы сходились вершинами, образуя подобие арки. Гордиан стоял у ее подножия, ожидая прихода Владигора.
— Так не пойдет! Ты должен был подняться наверх именно по этой лестнице, — сказал синегорец.
— Нет, ты сказал: «Твоя задача — подняться наверх». И я это сделаю.
И он зашагал по вырезанным из камня головам, которые были столь же совершенны, как и их «живые» собратья. Через несколько мгновений он сбежал обратно вниз.
— Там наверху ничего нет. Жаль, что зря построили такую прекрасную лестницу. Но ничего, я найду ей применение — велю поставить наверху святилище Минервы-Эрганы, покровительницы всех работников, и назначу ей фламина.
— Ты не выдержал испытания, — хмуро сказал Владигор.
— Да? Разве моя задача была в том, чтобы изрезать себе ноги?
Глава 3
ВНЕ РИМА НЕТ МИРА
Человек в черной хламиде торопливо шагал по пыльной дороге. На горизонте медленно плыли горбы серых холмов. Острый глаз смог бы разглядеть стада овец и пастухов в степи. Но вряд ли путник хотел свернуть с дороги, чтобы пуститься в еще более неверный путь, не сулящий ничего, кроме жажды и сомнительного ночлега в глинобитной хижине. Двое крестьян, лениво погоняющие осликов, опасливо посмотрели на человека в черном, когда тот поравнялся с ними.