Владимир Ост

Нагаев Сергей

– Да-а, ха-ха, оригинально, конечно, но… даже не знаю… – сказал Наводничий, дочитав текст, и передал бумагу Хлобыстину.

– Ну не катит, так не катит, – с деланным равнодушием сказал Осташов и, взявшись за край листа, потянул его из рук Григория. – Я же тебя предупреждал: какой из меня, в жопу, журналист?

Владимир тянул бумагу на себя, но Хлобыстин не выпускал ее, и они стали вырывать листок друг у друга, стараясь при этом не порвать.

– Э, алле, отдайте сюда, – заорал на них Наводничий. – Вы чего? – Василий повернулся, всем корпусом

подался к заднему сиденью и тоже вцепился в бумагу. – Да уберите вы оба свои грабли! – Василию наконец удалось отнять материал у друзей. – Как я это в редакцию отдам?! – он стал расправлять изрядно помятую бумагу. – Мало того, что не напечатано, а ручкой написано, как в каменном веке, так еще измяли, придурки. Ну писец, вообще, полярный зверь.

– Ну я же не дочитал, бубенть, – возмутился Григорий. – Дай взад, ты!

– Перебьешься. В газете почитаешь, – Наводничий достал из кофра папку для бумаг, положил в нее заметку Осташова и спрятал папку обратно. – Дикари!

– Так чего, ты отдашь это в редакцию, что ли? – осторожно спросил Владимир.

– Ну а что делать? – ответил репортер. – Я уже договорился на четкое время. Отдавать материалы и карточки вовремя – это часть профессионализма.

– Василиск, дай почитать, не будь сволочью, – сказал Хлобыстин.

– Блин, да обычный текст, чего там читать? Уже нету времени, я и так опаздываю на встречу. Давай, Гриш, правда, вали, если валишь, а мы поедем.

– Ну и ехайте.

Григорий стал нервно дергать за ручку открывания двери, но механизм заклинило, дверь старой машины не поддавалась.

– Гришаня, ну чего ты гонишь? – сказал Наводничий. – Ну, как дети, ей богу. Ну хочешь, дам почитать, но тогда поехали с нами, по пути будешь наслаждаться творением великого автора, ха-ха.

– К черту вас, дятлов. У меня тоже нет времени, мне пора.

Дверь все не открывалась.

– Бля, ты хоть когда-нибудь свой драндулет ремонтируешь? – сказал Хлобыстин. – Давай, сам дверь открывай, я уже задолбался.

– Слышь, Вась, я все-таки наверно с Гришей выйду, – сказал Осташов и открыл дверь со своей стороны, он испытывал некоторую неловкость перед Хлобыстиным и хотел по пути поддержать его. – Давай, Гриш, вылазь через мою дверь.

Владимир быстро покинул салон, за ним стал выбираться и Григорий.

– Вась, мы пойдем, пока, – сказал, наклонившись к проему двери, Осташов.

– Куда «пока»? Поехали со мной, – сказал Наводничий.

Хлобыстин наконец вылез из автомобиля и, сказав: «Будь здоров, жмотяра», захлопнул дверь.

Василий тоже выскочил и крикнул через крышу «семерки»:

– Вованище, ну ты-то куда? А вдруг там надо будет сразу что-то поправить в тексте. Я, что ли, за тебя должен это делать? Садись, и поехали, я тебе говорю! Дело надо до конца доводить.

– Да?

– Да.

– Ладно, Гриш, – сказал Осташов, – мне тогда все-таки нужно ехать.

– Как хочешь, – ответил Григорий. – Я порыл домой. До вечера, писаки. Чур, я в первой паре на бильярде играю.

Лицо

Хлобыстина, к удивлению Владимира, уже вновь излучало радость жизни, или, как уже было отмечено, – предвкушение приятного вечера в пивной, в данном случае – в мультипликационной студии.

– Чего стоишь? – сказал Владимиру Наводничий. – Садись.

* * *

– Садись где-нибудь здесь. Я спущусь на шестой этаж, покараулю Баринова у кабинета и с ним сюда приду, лады? – сказал Осташову Наводничий.

Василий вышел из двери, оставив Владимира в небольшом зале кафе на седьмом этаже здания на улице Правды, где, кроме редакции «Комсомольской правды», занимавшей целый этаж, находились редакции и представительства как минимум пятнадцати газет, журналов и издательств.

В этом кафе практиковалось самообслуживание, поэтому Осташову, чтобы взять себе что-нибудь, пришлось встать в очередь из нескольких человек, которая выстроилась вдоль витрины, оборудованной спереди полочкой для перетаскивания подносов.

Перед ним в очереди стояли двое мужчин: один – худенький парень в свитере, а второй, постарше и с брюшком, был в пиджаке, но без галстука.

– Ты свой хвост уже срубил? – спросил мужчина в пиджаке.

– А почему вылез хвост? Я же сделал точно, сколько ты просил, – сказал худенький в свитере.

– Ну так сверстали. Я, что ли, виноват? Иди – там строк пятнадцать надо срезать.

– Пятнадцать?

– Где-то так, пятнадцать, – сказал мужчина в пиджаке. – Или двадцать.

– Блин, я этих художников поубивал бы. Даешь гениальный текст, а им плевать, лишь бы свои иллюстрации напичкать.

– Не стучите лысиной по паркету, – процитировал коллег-классиков мужчина в пиджаке.

– Ладно, сейчас поем и срублю, – упавшим голосом сказал парень в свитере, словно «хвост», который ему предстояло удалить из заметки, был не лишним куском текста, а его собственной плотью.

– Не делай из еды культа, – снова процитировал пиджачный мужчина и добавил от себя: – А делай культ из работы. Иди прямо сейчас, потом будешь набивать свою утробу.

Шепча себе что-то под нос – видимо, проклятия в адрес художников и верстальщиков, – журналист в свитере удалился.

Тем временем очередь сильно продвинулась, мужчина в пиджаке взял себе сосиски с рисом, кассирша пробила ему чек, и он удалился. Осташов при виде пиджаковых сосисок подумал, что и самому неплохо бы подкрепиться более основательно, и попросил себе того же блюда и томатного сока и, расплатившись, занял свободный столик, усевшись спиной к стене.

Владимир огляделся. Большинство из примерно дюжины столов в зале было занято.

Осташов впервые видел журналистов так близко (Наводничий – не в счет, потому что он был, во-первых, вольный стрелок, не состоящий на службе ни в какой редакции, а во-вторых, – свой человек, Василия Владимир воспринимал, прежде всего, в качестве приятеля).