Владимир Ост
Шрифт:
– Я э-э… в шоке… Думаю, пойдет прямо в номер. Там как раз есть одна дырка, туда и можно э-э… вставить. На третью полосу. С анонсом на обложке. Да-а, так у нас никто не пишет.
Осташов не верил своим ушам. Так же, впрочем, как и Наводничий.
Тем временем редактор продолжал в своей неспешной манере:
– Ну, теперь к делу, Вася! Я понимаю: Володя, человек, видимо, не очень опытный. Ладно. Ну а ты-то что?
– А что?
– Где заголовок? – Баринов постучал тыльной стороной ладони по заметке. – Я э-э… в шоке. Где заголовок, где подзаголовок?
– Сейчас
– «Сейчас придумаем» – это э-э… говно ответ. Материалы без заголовка редактору не сдаются. Ты же знаешь, как себя надо вести в порядочных редакциях. Я просто э-э… в шоке. И теперь. Иллюстрации. Мы, значит, у меня в кабинете сколько отобрали? Две, так? Там, значит… – Баринов сурово прищурился (было видно, впрочем, что сердитость редактора – напускная, на самом деле он был очень доволен). – Значит, там, на одной картинке ястреб на земле, да, он на снегу добивает раненую ворону, а на второй вояка из кремлевского полка держит ястреба на руке, а сзади какой-то кремлевский собор. Так?
– Так.
– А как зовут этого воина? В каком он звании? Короче, где подписи к фото, Вась? Я э-э… в шоке. На, – Баринов положил перед Василием заметку. – Немедленно пиши подписи, а я сейчас придумаю заг и подзаг. Так-так…
Редактор достал авторучку из внутреннего кармана пиджака и уставился в потолок. Судя по всему, он сейчас с удовольствием, хотя и в присущей ему неторопливой манере, плескался в творческой эйфории, столь знакомой Осташову по поведению Василия на фотосъемках (и столь забытой творческой эйфории, если говорить о его собственном поведении во время рисования картин).
Наводничий улыбнулся Владимиру с видом, говорящим: «Видел, как все хорошо сложилось? А ты боялся!» – и тут же выудил ручку из кофра, и без малейших раздумий начал что-то писать под текстом заметки.
– Володь, а фактура в тексте как? – спросил Баринов. – Там ничего не наврано?
– Ну-у… – затруднился с ответом Владимир.
– За фактуру я ручаюсь, – бросил, не поднимая головы, Наводничий.
– Отлично, – сказал редактор. – Тогда мы внизу вот что припишем, – Баринов, не обращая внимания на Василия, принялся писать на той же бумаге, сбоку, где было свободное место, диктуя при этом себе под нос: «От редакции. Случай с членом Политбюро и другие факты, изложенные в материале, реальные».
– Готово, – сказал фотограф, отстраняясь от края стола.
– Ну-ка, что ты там… – редактор повернул лист к себе и прочел вслух: – «На снимках: ястреб президентского полка растерзывает ворону; главный тренер и смотритель кремлевских ястребов Валерий Ирбитский с ястребом президентского полка Альфой». Нормально. Только чуть подправим подписи.
Баринов зачеркнул слова «растерзывает ворону» и поверх написал «за работой», а во второй подписи, вместо вычеркнутого окончания «с ястребом президентского полка Альфой», вставил «со своей любимицей по кличке Альфа».
– А заголовок э-э… – сказал редактор и начал писать над заметкой, – заголовок сделаем такой: «Любимый ястреб президента». В принципе можно и без подзага обойтись – материал-то маленький. Да, подзаг будет уже
– Ну, поздравляю, – со скукой на лице сказал Наводничий, когда редактор ушел. – С тебя причитается.
Владимиру показалось, что его друг несколько разочарован. Сам же Осташов был вне себя от радости.
– Обалдеть, он даже ничего не поправил, – весело сказал Владимир.
– Если не считать подписей к фото.
– Ну и что? Ты же их писал на ходу, – попытался утешить друга Владимир.
Наводничий презрительно поморщился.
– Я всегда пишу быстро. И всегда эти долбанные редакторы что-то поправляют… И я их в принципе понимаю. Человек приносит им шикарный текст, и они это видят, но если они ничего там не поправят, то что же – значит, они зря зарплату получают? Не-ет! Они обязательно должны туда влезть. Показать, какие они нужные!
Наводничий злился. Подобно многим фоторепортерам, он отчего-то пребывал в полной уверенности, что умеет писать так же хорошо, как снимать. Просто у него нет на это времени. Просто ему это не очень-то интересно, не очень-то нужно…
– Я их, голубчиков, насквозь вижу! Хоть даже Достоевский принес бы им текст, хоть Пушкин, все равно, запятушечку, а вставить надо. Всегда! – Василий выкатил глаза, словно только что вспомнил нечто важное. – А твою заметку, знаешь, почему он не почиркал? Потому что ты написал стихами. Ты хоть знаешь, что то, что ты нафигачил, – это белый стих? Стих без рифмы.
– Ну знаю. А что?
– Ну вот ему и неохота было поправлять. Стих править – это ж целая возня, это ж не проза, нужно слова особенные подбирать. Тебе просто повезло. Поэтому можешь тут не важничать.
– Да я и не важничаю. С чего ты взял?
– Да ладно, извини. Конечно я вижу, что ты не выпендриваешься. Потому что ты понимаешь, что у тебя случайно все так гладко прокатило… А Баринов-то, ха-ха-ха – «Ой, у нас так никто не пишет, ой, как зашибись»… Э-эх! А ты-то ведь даже и не думал специально писать, чтобы это было вот так вот, да? Ты же не старался, чтобы заметка такая получилась. Просто наструячил текстяру, как бог на душу положит, а? Признайся.
– Ну…
Осташов задумался. С одной стороны, он действительно не рассчитывал на восторженную реакцию кого-либо из редакции. Когда он ломал голову над тем, как написать про кремлевских ястребов, его вдохновляли уж точно не мечты о том, что, например, вся редакция «Комсомолки» выстроится и устроит ему овацию. Его вдохновляла сама работа. Просто ему очень хотелось сделать текст как можно лучше. Он изо всех сил старался. Но если человек очень-очень старается, но при этом не мечтает о похвале, то… он же все равно старается? Правильно? И поэтому, с другой стороны, выходит, что… Что выходит? Владимир никак не мог сообразить, как объяснить Василию, в чем тут разница.