Владимир Ост

Нагаев Сергей

Василий, сопя, вырвал у него поллитровку и, сказав только: «Хамье», – от души приложился и запил водку остатками «Фанты».

– Во-о-от, – сказал он. – Теперь мы будем говорить на одном языке.

– Ага, – сказал Владимир. – На китайском. Или на фарси.

– Или на языке хуакили, – предложил Наводничий.

– На языке о**ели, – сказал Хлобыстин. – Ну, давай добьем пузырь, там осталось-то – всего ничего.

– Это последний, – сказал Осташов, передавая пирожок Василию.

Пирожок был разделен на три равные части. Бутылка, совершив последний круг по рукам, опустела и со звуком исполненного долга встала на асфальт около водосточной трубы.

– Слушай, Гриш, объясни

мне свою логику, – сказал Наводничий. – Почему ты сейчас пузырь из-под «Фанты» бросил в урну, а поллитру поставил на землю?

– Блин, ты как с Луны свалился. Кому пластик от «Фанты» нужен? А стеклотару всегда сдать можно. Может, кому на пиво не будет хватать, он подберет флакон, и это… Или может бабка какая-нибудь возьмет.

– Так ты филантроп?

Хлобыстин мудреного слова не понял, это было написано на его лице.

– В смысле? – настороженно спросил он.

– Ну, в смысле – спонсор. Ха-ха. А теперь приз от нашего генерального спонсора, – сказал, обращаясь к прохожим, Василий, копируя при этом манеру восторженной речи ведущих телешоу. – Специальное предложение для бабушек, которым завтра поутру надо будет срочно опохмелиться. Абсолютно бесплатно! Для всех участниц нашей супер-мега-игры «Утренний забег»! Для всех старых хрычовок, кто всю жизнь играл во все игры, но так не набрал очков даже на пиво.

– Ну? – весело сказал Хлобыстин. – Где дальше бухать будем? Это я вас как генеральный спонсор спрашиваю.

Сидеть в закусочной молодые люди не стали. Купив вторую бутылку, они решили найти какое-нибудь уютное, а точнее, укромное место на воздухе. И в результате, через непродолжительное время, оказались на Моховой, во дворике старого здания Московского университета.

Они удобно расположились на скамейке под раскидистой яблоней. От улицы их отгораживали дремучие кусты и чугунная ограда, а от входа в университет – высокий пьедестал памятника Ломоносову. Отлитый из темного металла основатель университета сидел в свободной позе на банкетке, взирал поверх голов собутыльников на скрытую от них Манежную площадь и при этом, как показалось Осташову, лукаво улыбался.

Владимиру было хорошо. Он с удовольствием выпивал и болтал со своими новыми приятелями. В ход пошли случаи и приключения из жизни. В основном, как водится, связанные с женщинами и выпивкой.

Тон беседе задал Хлобыстин с повествованием о том, как однажды летом, приехав на свадьбу к брату в Киев, он со своим знакомым-киевлянином пошел купаться на Днепр.

– Короче, приперлись мы на пляж. Выпили вина. Искупались. Еще выпили.

– Везет! – сказал Наводничий.

Владимир пьяно рассмеялся.

– Глядим, – продолжил свой рассказ Григорий, – две бабы рядом загорать располагаются.

– Везет! – сказал Осташов и снова рассмеялся. Ему очень понравилось это словечко в качестве комментария к воспоминаниям Хлобыстина.

Сам же Хлобыстин обиженно поджал губы, но вновь продолжил:

– Обычные овцы, но в принципе – ничего. Одна мне даже понравилась. В общем, мы к ним: «Девчонки, давайте выпьем». Ну, они согласились.

– Везет! – хором сказали Василий и Владимир.

– Да вы уже достали! Вы будете слушать, или нет?

– Ну, все, извини, – сказал Осташов. – Чего там, значит? Вы с девчонками пить стали, да?

– Ну, да. Выпили, потравили анекдоты, трали-вали, кошки драли. Так отдыхаем – то купаемся, то пьем. Уже нафигачились сухого, и мой кореш начинает под этих овец клинья подбивать. Типа, у меня дома родителей нет, поэтому, мол, как насчет продолжить банкет у меня? Ну, те смекнули: дело идет к траху. Одна, вроде, не против была, а вторая, коза, уперлась рогом, типа, мы в гости к незнакомым не ходим. Ну, мне как-то

до фонаря, вина еще навалом – есть, чем заняться и без баб. А дружбан мой обиделся. И вижу, что-то он кумекает. Потом усмехнулся так и говорит: «Я – за вином». И пошел. А я еще себе думаю: «На кой бегать: еще ж не кончилось?» Потом приходит он назад. Пустой. «Не было вина». А, погодите, забыл сказать: мы пока пили, я очередь на лодочной станции занял, чтоб на лодке покататься. Ну, вот, он пустой притащился. Но у нас вина и так полно. Разлил он по стаканам и говорит: «Вон, смотрите, какой катер по реке летит». Мы смотрели-смотрели. А чего смотреть? Там катеров этих – завал. Ну, мы потом обернулись, а он так руку от стаканов отдернул. Я тогда внимания на это не обратил. «Ладно, – говорит, – давайте выпьем». Бабы цапнули стаканы, а он: «Стоп, положите стаканы, я вам еще булькну, а то мало налил». Те поставили. Он за бутылку взялся и опять: «Ух ты, какой катер пошел». Мы опять глядим на реку. Катера как катера, ничего особенного. В общем, выпили наконец. Туда-сюда, и пошли на лодке с телками кататься. Я гребу. Уже на середину Днепра выплыли. И тут, главное, мне так приспичило, что сил нет. Ну, ладно, думаю, потерплю до берега, не в лодке же при всех срать. А девки тоже, сначала шептаться стали, а потом вдруг говорят: «Нам в туалет надо, греби скорей назад». А корефан мне подмигивает. «Сейчас, – на ухо говорит, – посмеемся, сейчас начнется». А мне как-то не до смеха: чувствую, что уже все, больше терпеть не могу. Погреб со всей дури к берегу. А расстояние большое. И это, смотрю, а дружбан уже и сам побелел весь, за живот держится, и орет мне: «Дай я за весла сяду, ты медленно гребешь». Стали пересаживаться, и тут он ка-а-ак бзднет! «Ой, – говорит, – я лучше поплыву». И прям в одежде в реку – хренак. Короче, чего тут рассказывать? Оказывается, он не за вином, а в аптечный киоск бегал. Накупил там пургену кучу. Хотел бабам отомстить за то, что трахаться с нами не хотят. Только по пьяни все спутал и насыпал во все стаканы! В общем, до берега никто не дотянул. Все в воду посигали. Потому что все обосрались.

Хлобыстин замолк.

– Ха-ха-ха, шаланды, полные фекалий, в Одессу Костя приводил… – пропел Василий.

Осташова рассказ Григория несколько покоробил.

– Ну и друзья у тебя! – сказал Владимир. – Он же настоящий кретин.

– Чистых кровей, – с видом эксперта в области кретиноведения согласился Хлобыстин. Причем было видно, что Григория совсем не смущала ни эта история, ни его самоличное участие в ней.

– Но этот мой друг, между прочим, он – не хохол, а наш, русский, – не пойми к чему добавил Хлобыстин.

– Хамство национальности не имеет, – вдруг запальчиво сказал Наводничий. – И, между прочим, я сам украинец. Поэтому предупреждаю: насчет хохлов не очень-то. Я сам могу до утра рассказывать анекдоты про украинцев. Но меня просто бесит, когда кто-то на полном серьезе начинает говорить про недостатки моей нации целиком.

– Да хва тебе, развыступался! Чего я такого сказал-то? Я же про кента своего рассказывал.

– Ладно, все, – сказал Василий. – Ну и чего дальше было? Или уже вся история?

– Бубенть! – сказал Григорий. – Я-то сначала и не понял ничего, ну, когда все обосрались и попрыгали в воду. Думал, может, закусили чем-то несвежим. А потом мы плывем к берегу, за лодку держимся, все грустные такие, а этот пьяный дятел вдруг как начнет ржать. «Ну, что, – говорит, – дуры, как пургенчик? Здорово я вам дал продристаться?» Я хотел ему в табло заехать. Но промахнулся, только немного по скуле задел. Несподручно драться, когда ты в воде и в сисю пьяный, да еще когда у тебя полные штаны. А потом уже не стал его бить: после Пасхи яйцами не машут.