Владимир Ост
Шрифт:
Да, все сходилось: вопреки удивительному везению, которое сопровождало его на протяжении всей эпопеи побега, Владимир все-таки оставил в квартире Галины улику. Обычные наручные часы превратились в часовой механизм, подключенный к жизненной бомбе.
С другой стороны, подумал Осташов, часы – это, слава богу, не туфли, и есть крупный шанс, что Букорев их не обнаружит. Ведь часы могли завалиться в какое-нибудь малодоступное место. Тогда их, по его просьбе, найдет Галина. А если они лежат на виду? Что тогда? А ничего, успокаивал себя Владимир, и в этом случае, скорее всего, первой их заметит Галя, а не муженек:
– Может, ты еще скажешь, что и денег у тебя нет? – прервал размышления Осташова все тот же невзрачный тип, суженные глаза которого излучали уже откровенное хамство и какую-то подлую веселость.
– Чего-чего?
– Братан, гони бабки. Тебе сказано. Быстро.
Осташов не успел даже удивиться этой наглости.
– «Братан», – не задумываясь, передразнил он замухрышку, – а не пошел бы ты на хер? Быстро.
Оппонент, казалось, только этого и ждал. Ухмыльнувшись, он сунул правую руку в карман широких брюк и, как-то поскучнев, чуть ли не зевая, вплотную подступил к Осташову. И немедленно Владимир почувствовал удар в живот. Не очень-то сильный, обычный, как ему показалось, удар кулаком, но в животе от него почему-то стало прохладно.
Осташов замахнулся, чтобы ответить наглецу, но тот отпрянул, и в руке его Владимир увидел довольно длинный нож, с которого на асфальт капнули несколько тяжких красных капель.
Осташов обмер. На какой-то миг им овладело недоумение по поводу глупости и несуразности происходящего, но уже в следующую секунду все его мысли и чувства были начисто сметены настоящим, парализующим, животным страхом. Легкая прохлада в животе мгновенно превратилась в ледяную волну, которая прокатилась по всему телу. Неужели это все? Вот так, внезапно и совершенно бестолково умереть? Ни с того ни с сего! Погибнуть от руки какого-то урода?! Как же такое может быть? Он тронул место, куда пришелся удар, и ощутил на ладони липкую влагу.
Паренек, между тем, задвинул выкидное лезвие в ручку ножа, спрятал холодное оружие обратно в карман и, посмеиваясь, стал отступать.
Держась за рану, Осташов отметил про себя, что непосредственно от удара ножом он ничуть не обессилел, что он не чувствует особой боли и что нет никакой нужды с криками и стонами валиться наземь, как это делают при аналогичных обстоятельствах герои кинофильмов. Более того, Владимир ощущал полную уверенность в том, что он в состоянии догнать эту улыбчивую тварь и забить голыми руками до смерти. А его, Осташова, собственная смерть сейчас никак невозможна. Без всяких подкрепляющих причин и доказательств – просто не-воз-мож-на! Владимир почувствовал уверенность в том, что ситуация для него совершенно неопасна. Ну пырнули финкой в живот – надо в больницу, чего тут такого страшного? Осташов вдруг вспомнил свое то ли сновидение, то ли видение со скачущим скифом и летящей ему в спину стрелой, и решил почему-то, что тогда, во время этой фантазии у него даже было больше оснований для беспокойства за свою жизнь, чем при данных обстоятельствах.
Владимир переводил взгляд то на свою окровавленную
Глава 17. Без фигур
Василий Наводничий постучал по закрашенному белой краской стеклу, в котором было прорезано круглое окошко.
В ответ – тишина.
Василий посмотрел на надпись «Справки», бровью покрывавшую окошечко, и громко сказал:
– Алле, мне нужна справка.
– Сейчас-сейчас, – донесся откуда-то из-за стекла старушечий голос. – Чайку не отойдешь попить, все идут и идут.
За окошком показалась пожилая женщина в белом халате.
– Добрый день, мне нужно попасть к Осташову. Имя – Владимир. Он вчера, вроде, к вам в больницу поступил.
Старушка села за стол, стоявший по ту сторону стекла, и надела очки.
– Сейчас посмотрю… Все торопливые такие. Это вам надо сейчас выйти на улицу, потом так вот направо, налево, пройдете так вот корпус, и потом там будет арка такая на проход. И вниз. Пожалуйста.
Последние слова женщина сказала, уже удаляясь за внутреннюю дверь, из-за которой только что и появилась.
Застегнув «молнию» на своей коричневой кожаной куртке, Наводничий вышел из корпуса приемного отделения и уверенной походкой направился по территории больницы, по аллее. Достигнув нужной, как ему казалось, арочной двери, он вошел в нее и стал спускаться по лестнице.
– С каких это пор больничные палаты в подвалах стали размещать? – сказал он вслух. – Дожили. Какой-то песец – пушистый зверь в стране творится.
Подвальный коридор, по которому шел Василий, был мрачен, а закончился и вовсе обитой жестью дверью с табличкой «Морг».
Наводничий в недоумении огляделся.
– Навестил, называется, товарища, – помрачнев и оглянувшись, тихо сказал он в пустоту коридора.
Василий взялся за ручку двери, дернул пару раз, дверь была заперта. Он постучал в нее кулаком – тишина.
– А фоторепортаж из морга я еще никогда не делал… – сказал Наводничий и, сложив ладони пиалой вокруг рта и приложив это приспособление кумулятивного действия к тонкой щели между дверью и косяком, крикнул:
– Эй, в морге, есть кто живой?
Никто не отозвался.
– «Вот так направо, вот так налево и вот так вниз», – голосом старушки из справочного окошка сказал Василий и с чувством добавил: – Старая дура, хоть бы предупредила, что Володька уже… – Наводничий помрачнел. – Черт, жаль.
* * *
Григорий Хлобыстин курил у входа в офис фирмы «Граунд+», когда с тем же намерением покурить из двери вышли Ия и Анна.
– Девчонки, вы, как всегда, вовремя.
– А что такое? – спросила Ия.
– Не видишь, что ли, скоро дождь начнется. Как пойдет – и до вечера, и опять придется в конуре смолить.
– Да, блин, не май уже месяц, – сказала Ия и посмотрела по сторонам на рядом стоящие осины, с которых порыв ветра сорвал стаю засохших листьев. Листья заскакали по асфальту, как воробьи.