Владимир Ост

Нагаев Сергей

– Еще бы. Я, наверно, таким лохом выглядел, да?

– В принципе, да. Но не слишком. Ты в основном помалкивал. Поэтому не сильно в глаза бросалось, что ты лошина. Я имею в виду, что ты полный ноль.

– Вась, я уже понял твою мысль, – попытался остановить его Осташов.

– Что ты вообще ни в зуб ногой.

– Да ясно, ясно, – сказал Владимир.

– Что ты такое дерево, во, – Василий постучал костяшками пальцев по рулю. – Дубина из дубин. Ну то есть, наверно, можно где-то найти второго такого барана…

Владимир

поставил бутылку на коврик между ног и с выкликом: «Придушу гадину!» – схватил Василия за горло.

Началась возня, которую остановил невозмутимый голос Хлобыстина:

– Вов, тебе вторую-то открывать?

– Ну давай, – Осташов одернул на себе пальто, поднял с пола первую бутылку, допил и взял у Григория вторую.

– Слышь, Вась, – сказал Хлобыстин, – а мы уже нашли работу – тебе Вовец еще не говорил? – на хладокомбинате грузчиками, мясо таскать. Там, я думаю, и подворовать можно будет.

– А чего ты не хочешь частным маклером начать работать, раз уж тебе в агентства путь заказан? – спросил Наводничий у Владимира.

– Да, не знаю. Что-то меня тошнит от всего, что связано с недвижимостью… Пока поработаю грузчиком. Дебильная, конечно, работенка.

– А чего ты хочешь? Я – в смысле какую бы ты работу в идеале себе хотел? – спросил Василий.

– Не знаю, – сказал Осташов. – Посмотрим. А ты как? Так и будешь до пенсии бегать между редакциями?

– Нет. Зачем же? Я вот накоплю денег, куплю себе супераппаратуру для студийной съемки. И буду делать только элитные карточки на обложки.

– Телок снимать будешь? – сказал Хлобыстин.

– Да, Гришаня, обзавидуйся – буду телок снимать. И голых – тоже.

– И работу будешь на дом брать? – сказал Владимир.

– Да я прямо дома себе фотостудию и запипеню. А ты, Гриш, что делать в жизни хочешь?

– Да какая разница – лишь бы денег рубить. Вот сказали бы мне: «Копай здесь яму, кубометр – двадцать баксов», – я бы, знаешь, какой котлованище отрыл? Мама дорогая!..

– О, как раз в тему, Гриш, – сказал Осташов. – Пошли?

– Куда?

– В «Союзпечать», говно качать. Ты – носом, я – насосом. Ты – качать, а я – деньги получать.

– Ха-ха, это из кино, что ли, какого-то?

– Не из какого не из кино. Детская считалка. Вы в детстве так не говорили?

– Не-а, – Хлобыстин закурил. – А вообще, я вам скажу, лучше всего – это, конечно, ограбить банк … Ничего, ребя, и по нашей улице проедет инкассатор.

– Обана, – сказал Наводничий.

Восклицание, впрочем, касалось не Хлобыстина, которого Василий уже не слушал. Наводничий смотрел в окно, в ту сторону, где шел ремонт фасада. И где теперь было припарковано уже два автомобиля – вторым был тоже «Мерседес», тоже черный, но совершенно новый и гораздо более величественный, чем первый, а именно шестисотый. Рядом стоял седоватый господин, очень импозантный, подтянутый, в длинном стильном пальто. За спиной

господина высился массивный детина, как видно, его телохранитель.

– Это же Михаил Ярычев. Собственной персоной, – сказал Наводничий.

– Это… который в верхах крутится? – сказал Хлобыстин.

– Он сам и есть верхи. Любопытно, что здесь может делать депутат госдумы? – сказал Василий и немедленно взял с заднего сиденья свой кофр, и достал из него фотоаппарат.

Депутат, между тем, молча сверху вниз смотрел на бывшего осташовского клиента, Ивана Кукина, который, попеременно глядел то на уже прикрепленную вывеску учреждения, то на депутата Ярычева – в ожидании его вердикта.

«САКИРМАХРЕПЯКА» – гласила надпись.

– Что за хренотень они прилепили? – спросил Хлобыстин.

Этот же вопрос интересовал и его друзей, сидящих в «Жигулях», а также, похоже, и Ярычева, который в полной тишине негромко, но грозно сказал Ивану:

– Вань, прочти, пожалуйста, это вслух.

– Михаил Алексеевич! Это неважно, как буквы идут, мы просто их побыстрее хотели привесить, чтобы успеть к вашему приез…

– Ва-ня, – твердо остановил его Ярычев. – Я сказал – прочти.

– Сакир, махрепяка, – в два этапа прочитал Иван, поскольку за раз прочитать эту абракадабру было сложно. – Но это все нормально. Если по уму повесить, получится «парикмахерская», мы буквы потом перевесим. Просто торопились, и я думал, вы, самое главное, в целом оформление посмотрите, как тут все…

Ярычев захохотал.

Он согнулся и хохотал не в силах остановиться.

– О-о-ой, – Михаил Алексеевич наконец перевел дух. – Ну, зятек! Я тебя так и буду теперь звать – Махре, ха-ха-ха, Махрепяка. Вот ты и есть Махрепяка!

Кукин улыбался, как видно, радуясь тому, что туча миновала. Смеялись и рабочие.

Осташов с Хлобыстиным тоже смеялись в машине. И только Наводничий даже не улыбался. Не теряя времени даром, он снимал происходящее на фотокамеру через полуоткрытое заднее окно. Причем действовал осторожно, прячась от взглядов ярычевского телохранителя за фигуру Григория.

– А почему «парикмахерская», а не «салон красоты»? – весело спросил Ярычев у Кукина.

– Народ не пойдет, – ответил Иван. – Подумают, что здесь дорого, и даже не зайдут.

– Да? – Михаил Алексеевич потер затылок. – Ладно, подумаем еще. А в целом я доволен. Молодец. Ну все, я поехал. Пока, Махрепяка, ха-ха-ха!

Депутат уселся в машину (телохранитель предупредительно открыл ему заднюю дверцу шестисотого, затем аккуратно закрыл ее и занял свое место впереди).

– Как вам депутат? – спросил друзей Наводничий.

– Крутой, – сказал Григорий.

– Я был как-то на его встрече с избирателями – фоторепортаж делал, – сказал Василий. – Туда он приехал на старой раздолбанной «Волге», ха-ха-ха. А вдали от избирателей, видали, на чем катается?