Владимир Ост
Шрифт:
– Ну черт с ним, мне оттуда на автобусе до синей ветки метро, а там десять минут до «Семеновской». А чего за дело-то у тебя?
– Помнишь того следака, то есть опера, который к тебе в больницу притаскивался? Вот я его наконец уломал, чтоб он меня на задержание преступника взял. Такая живая съемка всегда продастся. Я ему за это, между прочим, пристроил его стихи в газету. Вон сзади в кипе посмотри, где-то на поверхности должна быть.
Владимир взял из кучки журналов, лежавших на заднем сиденье, газету. Это были «Экспресс-новости». На первой странице, под названием газеты, значилось: «Первый
– Он для этой газеты стихи написал? – спросил заинтригованный Осташов. – Интересно, про что?
– Ха-ха, не для этой. У него просто стихи были, ну и он попросил помочь их где-нибудь тиснуть. Ну вот я сюда смог запендюрить. Правда, к этим стихам такую историю про автора сочинили – полный привет. Ну а что сделаешь? По-другому никак не хотели печатать. И так-то еле уломал – пообещал им эксклюзив в ближайшее время.
Пока Наводничий говорил, Владимир уже начал листать газету и обнаружил два стихотворения. Они находились где-то посредине номера, внизу страницы. Один стих был довольно длинным, а второй, который назывался «Обратный путь», был коротким. После пива, залитого на старые дрожжи, Осташов был совершенно не настроен воспринимать пространные тексты и поэтому прочел именно второе стихотворение.
«Веет прохладой печальных истин,
И цепенеет усталый лес.
Всё забывая, падают листья,
Лету оставив свой радостный плеск.
Сумрак сгустился. Ветер забвенья
Между деревьев тропу метёт —
В ночь с понедельника на воскресенье
Кто-то обратной дорогой пойдёт.
Листья – как лица, в шелесте – фразы,
Канут во мгле, и уже не вернуть.
Все, кто ни есть, все исчезнем мы сразу
В миг, когда кто-то отправится в путь».
– А ничего в принципе, стихи-то.
– Может быть, не знаю. Ты верхнюю статью посмотри и на рубрику всей страницы обрати внимание.
Осташов поднял взгляд и удивился. Страницу, на которой были напечатаны стихи, венчала рубрика «Каннибализм».
– Нет, ну эта рубрика только к верхней статье относится, я так понимаю, – сказал Владимир.
– И к верхней, и к стихам. Ты почитай-почитай.
Заголовок был следующий: «Мой дед съел Ленина». Под ним шел так называемый врез – выделенное жирным шрифтом вступление к материалу:
«Редакция «Экспресс-новостей» обычно не предоставляет свои страницы для стихов, но Михаилу Гусеву – автору поэтических строк, которые помещены ниже, мы отказать не смогли. Дело в том, что Михаил только для нашей газеты рассказал историю своего деда – Михаила Афанасьевича Гусева, который в годы Великой Отечественной был сотрудником НКВД, служил в Кремле.
В конце 1941 года,
Даже раненный, Михаил Афанасьевич оставался в лютый мороз на посту, рядом с телом вождя. Трупы его товарищей съели волки. И Михаилу Афанасьевичу, чтобы не умереть с голоду, пришлось съесть тело Ленина. Он оставил нетронутыми лишь голову и руки Владимира Ильича. Теперь становится понятно, почему только эти части забальзамированного трупа демонстрируют сейчас открытыми в мавзолее на Красной площади, ведь под костюмом вождя – пластмассовый муляж. Но, впрочем, обо всем по порядку – в эксклюзивном интервью нашего корреспондента Равиля Галеева с внуком Михаила Афанасьевича».
– Да-а-а… – сказал Осташов. – А мент знает, под каким соусом его подали?
– Пока нет, – беспечным тоном отозвался Наводничий.
– Я думаю, он слегка прибалдеет.
– Да и не слегка. Но это будет потом, он же сразу не станет читать, ха-ха-ха. А я уже успею отснять задержание бандитов.
Когда белые «Жигули» достигли станции метро «Преображенская площадь», оперуполномоченный уже ждал Василия.
– Времени у нас мало, – сказал он Василию, едва тот открыл дверь. – Давай за нашей «девяткой», здесь близко.
Оперативник сел в милицейские «Жигули» 9-й модели, которые тут же сорвались с места. Наводничий с Осташовым, который еще в пути напросился посмотреть, как будет проходить съемка, двинулись за ним.
Попетляв немного по прилегающим улицам, они остановились у одного из подъездов ничем не примечательной пятиэтажки.
Из милицейской машины, кроме самого опера, который был в штатском, вышли два молоденьких милиционера в форме, в бронежилетах и с автоматами.
– Старый знакомый, – негромко сказал оперативник, увидев Владимира. – Ты что, тоже журналистом заделался?
– Да я так просто.
– Тогда здесь подожди. И ты, Вась, вообще-то тоже лучше побудь у машины, а я потом тебя позову, и ты там все, что хочешь, зафиксируешь.
– Нет уж, я с вами. А кого брать будем?
– Честно говоря, так получилось, что никого брать-то пока не будем. А может, и будем – как получится. Сейчас проведем типа плановой проверки паспортного режима на одной квартире – там кто-нибудь из криминального мира вроде должен быть. Проверим документы, побеседуем.
– Ну-у, – Василий был разочарован.
– Ну так получилось. Но я в случае чего за тебя отвечать по-любому не собираюсь, – сказал оперативник. – Давай, или жди здесь – или вообще никак.
– Ладно, договорились, – с неожиданной готовностью согласился Наводничий.
– Ты это… – опер замялся и заговорил еще тише. – Как там с газетой, еще не получилось?
– Да все окей, стихи опубликованы – я же обещал. В машине свежий номер.
– Ну, потом дашь, – сказал блюститель закона, глянув на стоявших в стороне милиционеров. Похоже, он предпочитал не раскрывать перед коллегами тайну своего хобби.