Владимир Петрович покоритель

Дед Скрипун

— Справедливости Грост. Только мудрой справедливости. — Твердо произнесла старуха, посмотрев прямо мне в глаза. А взгляд-то у нее действительно не старческий. — Такое количество жителей барукса не может следовать за глупым вождем, о ни все идут за тобой. Прошу! Пощади людей моего племени, они не виноваты, в том, что выполняли свой долг. Накажи, но не убивай.

И что мне сними делать. Сзади застыла толпа, жаждущая крови, а передо мной, два состарившихся от горя человека, просят пощады тем, кого хотят убить остальные. Вот на хрена мне все это надо. Какое решение принять. Как вообще такое можно

решить?

— Веди меня к ним. — Кивнул головой старухе, и тут же обернулся, к загомонившим сзади воинам. — А вам стоять тут и ждать. Ничего со мной не случится. Я должен посмотреть, и принять решение.

А овраг и правда был кривой. Даже не смогу его описать. Вот смотришь на него и просто понимаешь, что он кривой. Как будто само пространство исказилось в мареве, нависающей над ним дымки. Посмотришь, и дрожь пробирает. Жуткое место. Наверно специально сволочи такое выбрали.

Они стояли на коленях строго в один ряд. Словно выравненные по линейки. Больше сорока стариков, мужчин и юношей, со склоненными покорно головами, и положенными рядом на землю топорами, ждали своей участи. Атмосфера гнетущей безысходности заполняло пространство, наполненное оглушающей тишиной. Я стоял, смотрел на них и думал.

Два старика молчали за моей спиной, взявшись за руки, и я бессознательно, прямо самой душой, чувствовал их волнение. Еще два существа присутствовали тут, два преданных мне спутника, которым плевать было на все мои запреты. Это Мурзилка, со своим крохотным наездником на загривке, Штроссом.

— Жутко-то как. — Прозвучал у меня в голове голос. — Ты надеясь не собираешься их всех убить?

Я не ответил. Глупый вопрос. Рука не поднимется рубить головы безоружным. В бою, там другое дело, а вот так? Нет уж. Увольте.

— Встаньте. Хочу видеть ваши глаза. — Блин. Волнуюсь. Хотел рявкнуть на склонившихся передо мной, а получилось прохрипеть. Ряд воинов молча поднялся на ноги, и застыл с опущенными головами. — Кто старший тут у вас? Подойди.

Ба! Да это мой старый знакомый, которого я увидел там, на поляне, первым. Это тот плюгавенький мужичек — первая жертва Мурзилки. Вон как на хоша косится. Помнит засранец, что шутить чревато. Подошел, на трясущихся ногах и замер, уставившись в землю, не смея поднять глаза.

— Не скажу, что рад тебя видеть. — Я старался говорить жестко, подавляя в себе волнение. — Почему так произошло? Почему вы исполняли приказы сумасшедшего? Почему никто из вас не выступил против?

— Мы были его фастами. Клятву нельзя нарушить. Предки не поймут такого, и не примут к своим кострам. — Он говорил дрожащим голосом тихо, но уверенно.

Чем дольше я нахожусь в этом мире, тем больше поражаюсь таким несоответствиям. С одной стороны гордые, готовые идти до конца, исполняющие долг, любой ценой, даже ценой жизни жители этого странного места. С другой — бесправные рабы, выполняющие прихоть своего хозяина. И ведь это одни и те же люди и озбрассо. В голове такое не укладывается.

— Как же вы могли, дать клятву жизнью такому уроду, как Стусь? Только не говори, что он вас заставил. Я в такое не поверю.

— Тогда он был другим. Сильным и смелым воином и охотником, берущим на себя ответственность и ведущим за собой племя. Потом, что-то произошло, и

он изменился. Но нам, всеравно пришлось следовать за ним, согласно данной клятве. Спасибо тебе, что избавил… — Он осекся, сглотнув последние слова, но и так все было понятно. Надо, что-то менять в этом мире. Рабство, в любом виде это зло. Вот передо мной живой пример этому.

— Хорошо. Я принимаю все так, как есть, и не держу обиды. Вы сейчас выберите себе вождя. Я повторяю, вождя, а не фаста. Никаких клятв жизнью быть не должно. Затем идете и извиняетесь перед остальными. Вас никто не тронет. Ниндю и Мриста свидетели моих слов.

— Если Грост позволит, мы бы хотели признать вождем Ниндю, и объединить наши с ним племена. Он достоен уважения. И потом у него подруга и сын из нашего поселения. Это много значит.

Во поворот. Даже дед, смотрю, охренел от такого предложения. Но глазенки-то вон как засветились. Понятно, что отказа не будет.

Через некоторое время я остался только с Мурзилкой и Штроссом. Все остальные ушли, ну а мне придурку захотелось на овражек странный поближе посмотреть.

Посмотрел, блин на свою голову. Шило в моей неугомонной заднице, вновь засунуло меня в неприятности.

Я дома. Что бы ему пусто было

— Почему вода такая странная? — Хороший вопрос ошарашенному произошедшем мне.

Я всего лишь хотел посмотреть, что там на дне оврага так клубит маревом. Кто же знал, что край такой сыпучий, зараза. Поехал у меня под ногами. Так и прокатился я на заднице с струях песка до самого дна, в густой как вата туман. Дежавю блин. Было у меня уже такое, полностью поменявшее жизнь. Еще и на голову мне хош съехал, с матерящемся Штроссом на загривке. Превзошел, блин ученик своего учителя по ненормативной лексике, такие коленца выдал, что даже у меня, привычного к подобному, уши покраснели.

Но это все неважно. Главное, то, что не видно ни хрена, ни впереди не сзади, сплошная белая стена. Даже дышать тяжело, воздух тягучий тут как кисель. Попробовал назад залезть, не получается, сыпучий грунт не держит, назад сползаю. Поорал, помощи попросил. Без ответа. Ушли все, некому ответить. Что делать, только вперед двигаться. Или назад? Вод блин, тупой вопрос. Какая разница? Всеравно не понять, где тут что, пойду туда куда ноги поведут.

Выставив вперед руки, как слепой, двинулся на встречу очередной гадости, подкинутой мне моей заботливой судьбой. Ничего хорошего не ожидал, понимая, что уже в очередной раз попал, но всеравно охренел в конце пути. Поначалу стало холодно. Нет не просто холодно, а очень холодно, а затем туман исчез. Просто оборвался, и все. Ты знаешь, что такое отчаяние? Ни хрена ты не знаешь.

Остался только лес. Асфальтированная ровная дорога. Снег, и взволнованный голос Штросса в замороженных от произошедшего мозгах:

— Почему вода такая странная? Мы вообще где?

Вернулся ты, Владимир Петрович Иванов, в свой родной мир. Поздравляю. Все, что дорого, осталось где-то там, в исчезнувшем за спиной тумане. Дверь в обратную сторону, растаяла, унесенная порывом пронизывающего ветра, вместе с планами, надеждами и красавицей женой. Вокруг только ночь, холод одиночество и отчаяние.