Владимир Высоцкий: монологи со сцены
Шрифт:
Многие эстрадные песни просто навязли в ушах.
Вот возьмем полюбившуюся песню:
Яблони в цвету — какое чудо!…Хорошая музыка, поет прилично человек. Но ведь и:
Тополи в пуху — какое чудо!..Или:
Вот красивый паркет — какое чудо!..Разве это поэзия? А вот Есенин написал:
…Все пройдет, как с белых яблонь дым. УвяданьемПро те же яблони, которые роняют цвет, а как прекрасно!
На телевидении идет передача «Алло! Мы ищем таланты!» — ищут и находят их. Таланты выходят на сцену и шпарят под своего эстрадного кумира. А на сцене интереснее видеть личность, индивидуальность, человека, который имеет свое мнение. Верно? Даже в жизни приятнее общаться с человеком, который сам что-то из себя представляет, может о чем-то самостоятельно судить.
Существует, правда, искусство пародии. Я знаю двоих людей, которые делают это очень хорошо. Они делают пародии на литературный стиль. Их пародии имеют самостоятельную художественную ценность. Это Александр Иванов и актер нашего театра, Леонид Филатов. Но вообще пародия — низкий жанр.
Я не хочу всех огульно охаивать — есть талантливые люди, которые в нем работают. Но обычно человек начинает пародировать или показывать кого-нибудь, если сам не может чего-нибудь сделать.
К некоторым вещам Хазанова я с уважением отношусь. Правда, Райкин это делал значительно лучше. Райкин непревзойден в театре масок. Он всегда останется первым. У него всегда был второй план, от которого хочется печалиться, а не только хихикать и насмехаться. Когда есть вот такой серьезный план, от которого горло прихватывает, вещь работает. Хохочешь и чувствуешь, что не над чем. Просто несоответствие формы и содержания.
Мне недавно показали пародию, которую Хазанов исполняет на меня. Написал ее Хайт. Они считают себя людьми левыми. Такую мерзость я редко когда читал! Знаете, есть запрещенные приемы в литературе. За это я не люблю эстраду. Ничего за этим не стоит, а просто зубоскальство, ради красного словца. Кстати, редактура с удовольствием пропускает эти мерзости рифмованные.
Авторская песня появилась довольно давно. Она существует во всем мире. Очень много людей, которые сами пишут и текст, и музыку. И Азнавур, и Брель сами делают себе текст и музыку. Это считается интересным. У нас не получается, чтобы мы пели с оркестрами, чтобы у нас были оркестранты. В нашей стране авторская песня совсем на другом уровне. Поэтому появились люди с гитарами.
Кстати, некоторые «самодеятельные» авторы принесли большой вред всему направлению авторской песни. В каждом учреждении существуют люди, которые играют на гитаре и сочиняют. Я получаю много писем. В них тексты, ноты. И написано: «Пожалуйста, исполните! Это очень срочный материал! Исполните по радио! Напишите, когда!» А написано про то, что «я подошел к станку, а он сломался, а я заменил резец…» Вот такого вот рода. Я понимаю тягу людей самим сочинять стихи и петь под гитару. Это прекрасно. Но, к сожалению, очень многие хотят с этим выйти на широкую аудиторию. Они называют это «треньканьем на гитаре». Это вредит.
Меня часто спрашивают в письмах, не воевал ли я, не плавал ли, не сидел ли, не летал ли, не шоферил ли и так далее. Это потому, что почти все мои песни написаны от первого лица. Я всегда говорю «я». Но это совсем не значит, что я все прошел и испытал. Для этого не хватило бы и нескольких жизней. Кое-что я знаю сам, кое-что мне рассказали люди. А я хочу об этом рассказать вам, как я это понимаю. И из-за этого я пишу «я». В моих песнях не разберешь, где я, а где — другие люди. Мои песни называют песнями-монологами. Ну, монологи так монологи, Бог с ними, пусть так оно и будет.
Людей, который занимаются авторской песней, очень часто отождествляют с теми персонажами,
Однажды был смешной случай. У поэта Андрея Вознесенского есть стихотворение, которое начинается со слов:
Я — Гойя!.. —и дальше он от имени Гойи пошел шпарить. Однажды Вознесенский выступал в консерватории. Большой концерт. Два хора, два оркестра. Интересное зрелище. Один маститый, известный писатель вместе с артистом нашего театра Валерием Золотухиным пришли на этот концерт. Но к началу опоздали. Зашли в верхний буфет.
А дальше Вознесенский читает: «Я — Гойя!..»
Писатель спрашивает у Валерия: «Кто он?» — Золотухин ему отвечает: «Он говорит, что он — Гойя!» — Писатель сказал: «Ну нахал!» — и ушел. Обиделся за Гойю.
Чтобы вы не обижались за тех людей, от имени которых я пою, хочу вам сказать, что просто мне так удобнее. Возможно, это происходит еще и оттого, что я, в отличие от своих собратьев, которые занимаются чистым стихосложением, играю много ролей и в театре, и в кино. Я часто бываю в шкуре других людей. Мне проще писать от имени другого человека.
Когда я начинал писать, мне очень повезло. Меня поддержали поэты, которые роились вокруг нового театра — театра на Таганке. Когда ни придешь в кабинет главного режиссера, все время у него какие-то интересные люди: Андрей Вознесенский, Женя Евтушенко, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Левитанский…
Первые свои песни я писал и пел только нескольким своим близким друзьям. У моих песен всегда дружеский настрой. Они не требуют сиюминутной отдачи. Мои песни — это возможность разговаривать с вами. Сейчас мне повезло и я имею возможность такому большому количеству людей рассказать о том, что меня беспокоит, волнует в этой жизни, над чем хочется посмеяться. А раньше я пел для пяти-шести человек. Некоторых из них вы знаете. Правда, иных уж нет, а те — далече. Уже нет с нами Васи Шукшина. Мы с ним какое-то время жили в Большом Каретном переулке на квартире у режиссера Левы Кочаряна, который снял единственный фильм «Один шанс из тысячи». Он тоже больше не живет. Их нет, этих двух ребят. Андрей Тарковский и писатель Артур Макаров продолжают работать. Вот такая компания была у нас. Я часто уезжал на съемки, а возвращаясь, привозил им новые песни. С тех пор прошло много лет. Моя аудитория расширилась. Я выступал даже во Дворцах спорта. Пел и здесь, и за рубежом. Но через все времена и залы я стараюсь протащить атмосферу абсолютного доверия, раскованности и свободы, которая была у нас тогда. Именно поэтому я прошу зажечь свет в зрительном зале — мне нужно видеть ваши глаза. Я прерываю ваши аплодисменты. Дело не в том, что я не люблю аплодисментов. Любой артист любит, когда его поощряют. Просто мне кажется, что аплодисменты могут нарушить контакт, который у меня установился со зрительным залом. И еще: я хочу уворовать у аплодисментов время для песен. Я всегда куда-то не успеваю.
Сейчас стали сплетничать, что я не люблю, когда аплодируют. Прихожу я в аудиторию, а там молчат все. Прыскают со смеха, а молчат. Особенно в военных аудиториях.
Оказывается, им перед концертом приказали: «Молчать! Понятно?! Владимир Семенович не любит аплодисментов!»
Любите людей, которые занимаются авторской песней. Обласкайте их вниманием. Многие люди занимались этим раньше. Даже с перебором, потому что появилось огромное количество бардов и менестрелей. Меня к ним тоже причисляли, хотя я не бард и не менестрель. Я к ним не имею никакого отношения. Я сам по себе. Я пишу стихи и пытаюсь исполнить их под музыку для того, чтобы они еще лучше работали. Я услышал когда-то Окуджаву и понял, что то, что он делает, это даже не песня. Это просто хорошая поэзия. А Окуджава — человек музыкальный, владеет немножко инструментом. И он себе помогает. Помогает для того, чтобы стихи лучше дошли до аудитории.