Владимир Высоцкий: трагедия русской души

Гумеров Павел

И вот, Абдулов, жалея друга, говорит ему: «Володя, я не призываю тебя халтурить, но все-таки ты можешь поменьше петь, побольше рассказывать, ты очень вымотан». И Высоцкий ответил: «Я так не могу». Далее Всеволод Абдулов продолжает: «И это пятое выступление было гораздо выше первого… еще лучше, еще больше и насыщеннее, чем первое. А на следующий день мы приехали в Бухару, он почувствовал себя плохо — и. клиническая смерть». После такой колоссальной перегрузки могло остановиться сердце даже самого здорового человека, а здоровье артиста было уже очень сильно подорвано.

Но для Высоцкого в его выступлениях, в его связи со зрителями и слушателями была вся его жизнь, и он всего себя отдавал людям без остатка.

Я не читал и не слышал ни одного интервью

его друзей, родных или просто тех, кто знал его, где хоть кто-то отзывался бы о нем с неприязнью и нелюбовью. Достаточно почитать интервью двух бывших жен Высоцкого, Изольды Высоцкой и Людмилы Абрамовой, чтобы понять, что эти женщины любят Володю до сих пор. Да, у Высоцкого не сложилась семейная жизнь, и он очень переживал из-за этого. Женившись на Марине Влади, он много помогал своей второй жене, Людмиле, и детям Аркадию и Никите, любил общаться с сыновьями. Но недостаток настоящей семьи он восполнял общением с друзьями. Дружба была для него понятием священным, этому чувству, товарищества, взаимовыручки посвящено немало его песен.

Нет друга, но смогу ли Не вспоминать его — Он спас меня от пули И много от чего. Ведь если станет плохо С душой иль с головой, То он в мгновенье ока Окажется со мной. И где бы он ни был, куда б ни уехал, — Как прежде, в бою, и в огне, и в дыму Я знаю, что он мне желает успеха, Я тоже успеха желаю ему.–

спел он в песне о дружбе, которую написал для радиоспектакля «Зеленый фургон».

Режиссер Александр Митта вспоминает о его умении дружить: «Он был уникальным во многих отношениях. Например, в дружбе. Огромное количество людей искренне считали себя его друзьями, даже если они были знакомы с ним недолго. Они не ошибались. Он к каждому был внимателен. Ему каждый был интересен. И каждый имел основания считать, что занимает в жизни Володи особое место. Он всех помнил и каждому готов был помочь. Как это назвать? Талант дружбы?»

Еще один друг Владимира Высоцкого, сценарист Эдуард Володарский приводит такой случай: «Много мы отнимали у него времени, сил, он был человек, который для товарищей готов был сделать все. Кому-то понадобилось лекарство. Он мог ночью помчаться через весь город на машине. Он один раз доставал лекарство в Париже, и всю ночь он следил по телефону, когда самолет прибудет в Шереметьево, потом поехал в Шереметьево и забрал лекарство для матери своего товарища, которая была больна».

Станислав Говорухин свидетельствует: «К нему тянулись люди, он не мог без них — он должен был знать обо всем, что происходит в жизни.

Надо бы сказать еще вот о чем. Он, чей рабочий день был загружен до предела, вынужден был отнимать у себя время — отнимать у поэзии! — на решение разных бытовых вопросов своих друзей. Помогал всем, кто просил помочь. Одному “пробивал” машину, другому — квартиру, третьему — сценарий. Больно говорить об этом, но многие его знакомые нещадно эксплуатировали его популярность и возможность войти в любые двери, к любому начальнику».

Актриса Лионелла Пырьева рассказывает о том времени, когда Высоцкому было всего двадцать три года, он был молодым, бедным, малоизвестным актером: «Володя был человеком, быстро завязывающим знакомства, очень добрым, впечатлительным,

умеющим быстро оценить не только состояние души, но и характер каждого, с кем встречался. Я глубоко убеждена, что Володе достаточно было перекинуться с кем-нибудь парой слов, чтобы знать о нем все. Он был как рентген!». «Когда-то произошла между нами сцена, которую я не забуду, и буду ему благодарна до конца моих дней. Однажды я шла по московской улице. Шла в прямом смысле с пустыми карманами. Не было денег. Ни копейки. Даже на хлеб. Будучи актрисой театра имени Станиславского, я зарабатывала шестьдесят девять рублей в месяц. Издалека я увидела Володю. Было видно, что он куда-то спешил, но, заметив меня, приостановился. Спросил, как дела, как живу. “Ничего, все в порядке”, - ответила я. “До свидания, Лина”, - сказал тогда Володя. “До свидания, Володя”, - сказала я. И мы разошлись, каждый в свою сторону. Но неожиданно Володя вернулся, догнал меня, сунул мне в руку трешку: “У меня тоже дела идут не лучшим образом, больше нет. А ты, наверное, сегодня даже не завтракала”. Как он об этом узнал? По моим глазам? Я зажала трехрублевку в ладонь, слезы подступили к горлу, и я едва прошептала: “Спасибо”. И через мгновение только опомнилась, чтобы посмотреть, как он уходит. Хорошо знала, что Володя как актер театра имени Пушкина тоже зарабатывает немного. Три рубля в то время! Я могла на них прожить целых два дня! Именно те два дня, которые оставались до получки».

Вдова писателя Юрия Трифонова, Ольга Трифонова рассказала журналу «Story» один трагически-смешной эпизод, когда перед Высоцким открыла двери специфическая клиника.

«В Москве по соседству с ним на Пресне жила наша общая знакомая. Однажды мы по Малой Грузинской ехали к ней домой и мирно болтали у меня в машине. Вдруг она замолчала, побледнела и скорчилась от боли. Судя по всему, боль в животе была очень сильной, и я от растерянности остановила машину у тротуара. Оказалось, совсем рядом с больницей на углу Малой Грузинской и Пресни. Не знаю, есть ли сейчас эта больница, а тогда это было угрюмое серое здание с замусоренным двором.

Через двор бежал человек с забинтованной головой в пятнах крови, а вокруг него, прицеливаясь клюнуть в голову, летали огромные вороны. Это было такое жуткое зрелище, что даже моя бедная знакомая перестала стонать.

И тут бабка в сером байковом халате закричала от распахнутой, обитой железом двери.

— Куда ты ее тащишь! Ремонт у нас, ремонт, не принимаем!

— А что нам делать? Сильная боль.

— “Скорую” вызывайте.

Тогда мобильных телефонов не было, и я прокричала: можно ли позвонить из больницы.

— Нельзя! — торжествующе и звонко крикнула бабка и с удовольствием повторила. — Нельзя! Ты ее вези на Шмитовский в женскую, у нее, наверное, внематочная!

Внематочная беременность — страшный сон советских женщин. Мы жили в такое время, когда в больнице, куда через год попал Юрий Валентинович (писатель Трифонов (П. Г.)), не было даже анальгина, зато в Барвихе, на служебных правительственных дачах, обед заказывали по меню и лечили швейцарскими лекарствами.

Мы выползли на Малую Грузинскую. Я видела, что моей больной подруге приходится все хуже, она становилась все тяжелее, и я уже с трудом волокла ее к машине.

И тут у тротуара остановился редчайший в те времена “Мерседес”, и рядом возник Высоцкий.

Это было поразительно: он не задал ни одного ненужного вопроса, вообще ни одного вопроса, он подхватил нашу знакомую с другой стороны, бросив мне:

— Лучше со мной.

Я покорно подчинилась. Почему-то сразу ушли страх и растерянность: от маленького, ладно сбитого человека исходило то, что ищут женщины, и что очень редко находят в мужчинах: “не бойся, все обойдется, я с тобой”.

Мы останавливались, и я спрашивала, где ближайшая больница. Оказалось, на трамвайном круге перед Шелепихинским мостом.