Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти
Шрифт:
Вечером в 20 часов — спектакль «Гамлет». Спектакль отменен...
Ю.Любимов: «Он должен был играть 27-го, когда мы отменили спектакль, и никто не вернул билеты. Ни один человек. И, по-моему, даже деньги никто не потребовал...»
Почти всю ночь А.Шнитке и Ю.Любимов монтировали сопровождающую фонограмму для панихиды. Предполагалась трансляция фонограммы через колонки на улицу, но это власти запретили.
А на сцене друг Высоцкого, талантливый и молчаливый художник Давид Боровский, строил последнюю декорацию для последнего появления актера на сцене...
Еще
К ночи прибавилось народу на улице перед домом. С балкона восьмого этажа были видны обращенные вверх лица. Весь подъезд был усыпан цветами, горели свечи. Люди стояли всю ночь 25-го и последующие ночи до похорон. Плакали все. Не стесняясь. Как по родному...
МАРИНА
Поздно ночью прилетела Марина Влади вместе с сыном — Петром. В Шереметьево ее встречали В.Янклович и Б.Серуш. Завели в комнату, где лежал Высоцкий. И тактично оставили одну...
И в горе, и в радости поведение большинства людей одинаково, но многое в словах и действиях Влади в дни прощания для окружающих было странным. Не соответствовало действительности и описание событий этих дней в книге воспоминаний Влади.
М.Влади: «Это такой шок, такой ужас, что я могу сказать, что все эти дни я была как бы не в себе... Как будто я снималась в кино... как будто не я... как будто не он лежал, не я стояла тут...»
Дмитрий Чижков: «...Я как фотограф имел возможность, не привлекая к себе внимания, рассмотреть Маринино лицо, попытаться представить себе ее душевное состояние. И неожиданно я понял, что эта женщина, оказавшаяся в сложнейшей и драматической ситуации, совсем не растеряна. В безмерном своем горе она предельно собрана, сосредоточена, словно уже приняла какие-то глубоко продуманные, может быть пока скрываемые от посторонних решения — как же ей жить дальше...»
26 июля художник Юрий Васильевич Васильев вместе со своим сыном Михаилом, студентом Строгановского училища, по просьбе Ю.Любимова снимает посмертную маску Владимира Высоцкого. Васильев был хорошо знаком с Высоцким. Он был художником спектаклей «Павшие и живые» и «Пугачев», был знаком со скорбным ремеслом создания посмертных портретов. В свое время он делал посмертную маску турецкого поэта Назыма Хикмета...
В 14 часов 10 минут Васильев по всем правилам наложил маску, как это делал всегда. Когда же он попытался ее снять — это оказалось невозможным. Как будто какая-то сила прижала ее к лицу. Юрий Васильевич вспоминал, что он обратился к Высоцкому: «Володенька, отпусти». Неожиданно легко маска снялась.
М.Влади помогала при этой работе художнику. В своих воспоминаниях она напишет: «Уже ночь. Я включаю нашу настольную лампу. Золотистый свет смягчает твое лицо. Я впускаю скульптора, который поможет мне снять посмертную маску».
Конечно же романтичнее и таинственнее снимать посмертную маску самой и ночью, тем более когда тебе помогает скульптор...
И
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи...
Васильев изготовил три гипсовых маски, пометив каждую из них, чтобы не было подделок. Потом были заказаны бронзовые копии, тоже в трех экземплярах. Одну из гипсовых масок Ю.Васильев подарил своему другу профессору Л.Делюсину, который долгое время входил в худсовет Театра на Таганке; вторая гипсовая маска — в Музее Высоцкого; третью маску Васильев передал В.Золотухину. Позднее были отлиты три бронзовые маски. Одна из них — во Франции у М.Влади, вторая — в семье друга Высоцкого и доверенного лица Влади Артура Макарова. Третья маска исчезла из сейфа в театральном кабинете Ю.Любимова.
В.Янклович: «Потом Марина вдруг говорит — все-таки каких-то вещей она не понимает:
— Ты не можешь организовать, чтобы мне отдали Володино сердце? Я хочу увезти его с собой.
— А как ты реально себе это представляешь?
— А так — пусть хирург вырежет сердце, а я увезу его с собой.
Я буквально в шоке! Бегу к Любимову. Мы с Любимовым пытаемся ее убедить, что у нас так не принято. А она нас даже не слушает... Любимов уговаривает ее, говорит, что у нас это никто не поймет и т. д. А она отвечает:
— А мне-то что, что у вас не поймут. Это же — мое! Его я оставлю здесь, а сердце хочу взять с собой...»
Через несколько лет Влади издаст книгу своих воспоминаний о Высоцком, которую тоже «не все поймут». И опять она скажет: «А мне-то что, что у вас не поймут. Это же — моя книга!» На упреки тех, кто уличит ее в явной неправде, она ответит, что писала не воспоминания, а художественное произведение....
Л.Сульповар: «Поздно вечером 26-го, уже ночью, мы разговаривали с Мариной... Она рассказывала, что Володя не помог ей похоронить сестру... Что он «сорвался» в Париже, просто исчез... И насчет госпиталя и лечения тоже говорила...
— Я ни физически, ни морально не могла это выдержать... Просто уже не было сил...»
Марина встречала пришедших выразить соболезнование. На кухне был накрыт стол: вино и легкие закуски...
Пришел В.Баранчиков — врач, с которым Высоцкий дружил последние восемь лет.
В.Баранчиков: «Я приехал на Малую Грузинскую 27 июля. Сидели на кухне с Мариной — пили вино... И мне, честно говоря, не понравилось, как вела себя Марина...
— Да, Володя... А я ведь его уже похоронила... Он умер для меня полгода назад!
— Марина, что ты говоришь?!
— Да что вы носитесь со своей русской сентиментальностью... И что бы он был без меня — я ему показала весь мир...»
Приехал из Ленинграда Кирилл Ласкари. Прямо с вокзала — на Малую Грузинскую. У Марины нашлись успокоительные слова и для него:
— Ты знаешь... Кириль... Володя говорил, что никогда ему не было так хорошо и спокойно, как тогда у тебя...
Пришел Г.Полока. Пришел проститься и за песней для фильма: «Марина, вся в черном, долго искала в куче его рукописей нашу песню. Нашла, и мой помощник торопливо переписал ее. И все...»