Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти
Шрифт:
В этом году в театр приходит работать Иван Бортник. Ученик Любимова в Щукинском училище, он семь лет проработал в Театре им. Гоголя.
Через много лет И.Бортник будет вспоминать свой приход на «Таганку»: «До прихода в Театр на Таганке я вообще не знал, кто такой Высоцкий. Песен его не слушал — у меня тогда и магнитофона-то не было. Так, в каких-то компаниях звучало что-то блатное, хриплое. Подумал тогда: черт, какой-то талантливый, сидевший человек. И все вокруг: «Высоцкий, Высоцкий». Да кто такой, думаю, Высоцкий? А в 67-м пришел в театр, ну и познакомились. На чем сошлись? Не знаю,
«Ах, Ваня, Ваня Бортник, тихий сапа. Как я горжусь, что я с тобой на ты», — эти строчки посвятил своему близкому другу Высоцкий. Схожесть интересов и характеров, похожее московское детство, и, скорее всего, обоюдная симпатия очень их сблизили. Они, такие разные, в труппе «Таганки» были ближайшими друзьями, связанными по-мужски и в радости, и в бедах. Владимиру очень нравилось, что Иван любит поэзию и знает много стихов. В их отношениях была даже какая-то заботливость и нежность друг к другу. Так и осталось до конца жизни...
«ПУГАЧЕВ»
Хлопуше железными цепями перекрыли путь к Пугачеву.
Цепь буквально влипла в горло Высоцкого. Я оцепенел.
Накал страсти, с которой Высоцкий играл, был столь горяч, столь высок...
И при этом — цепь у горла...
Д. Боровский
Сезон 67—68-го годов в Театре на Таганке начался работой над завершением постановки «Пугачева». Этот спектакль рождался очень трудно. Хотя трудности эти были скорее внутренние, творческие, чем те, которые обычно сопровождали выход каждого спектакля и создавались «высшими инстанциями».
Но и тут у «инстанций» не было единодушия. Выдержка из протокола обсуждения спектакля от 16 ноября 1967 года представителями Управления культуры исполкома Моссовета:
...Б.Родионов (начальник Управления культуры): «Сегодня мы окончательного решения не примем. Но общее мнение можно найти, чтобы доложить соответствующим инстанциям выше».
...Представитель Министерства культуры СССР: «...Страстно сыграно, страстно прочитано. Впервые серьезно прочитан Есенин. Пугачев и Хлопуша прочитаны не только страстно, но воспаленно — и это великолепно!..»
Б.Родионов: «...Найдите в себе силы отказаться от мишуры... Если вы не выпустите этот спектакль — это будет преступление».
Премьера спектакля готовилась на 17 ноября, но это был еще последний прогон. Официально премьера состоялась 23 ноября. Об этом свидетельствует следующий документ:
«Приказ
по Московскому театру драмы и комедии
от 23.11.67г.
Дорогие товарищи!
Завершена большая и очень важная для нашего театра работа — работа над спектаклем «Пугачев» С.Есенина. Сегодня состоится долгожданная премьера этого спектакля.
Горячо поздравляем весь коллектив, всю постановочную группу — постановщика спектакля Ю.П.Любимова, художника Ю.В.Васильева, композитора Ю.Н.Буцко с премьерой спектакля...
Приказываю: за активное участие в выпуске спектакля объявить благодарность артистам Губенко Н.Н., Хмельницкому Б.А., Колокольникову О.В., Васильеву А.И., Высоцкому B.C., Бортнику
С премьерой, дорогие товарищи!
Директор театра Н.Дупак».
До Любимова этот спектакль пытались ставить многие, в том числе и В.Мейерхольд, который хотел, чтобы Есенин что-то в поэме переделал. Но Есенин на это не пошел, и постановка не состоялась.
Постановку спектакля Любимов начал с декларации: «Я и другие умные люди считают поэму «Пугачев» лучшим, что сделал Есенин». Сложность состояла в том, что хотя там и были указаны действующие лица, но это была не пьеса, а именно поэма, лишенная сценичности с точки зрения традиционного театра. В поэме нет обычного драматического действия, но Любимов и не рассчитывал на него. Он сам выдумывает театральную природу поэмы и создает спектакль-зрелище, построенный на символике и метафорах. Режиссер ввел действие в контекст: были дописаны дополнительные сцены и персонажи — царский двор, плакальщицы, шуты, мужики.
О художественном решении Любимовым спектакля часто на встречах со зрителями рассказывал Высоцкий: «Открывается занавес: на авансцене, в самом центре, стоит плаха. В нее воткнуты два топора. К плахе спускается помост из грубо струганных досок. В бока этого помоста тоже воткнуты топоры. Актеры — голые по пояс, босиком, в штанах из мешковины. Актеры держат цепь, на которую накатываются другие актеры, и цепь их отбрасывает обратно. Топор врубается в помост, кто-то из толпы вываливается, подкатывается к плахе, и голова его оказывается между двух топоров. Плаха, топоры, металлическая цепь рядом с голыми телами — все это создает очень высокую эмоциональную напряженность всего спектакля. Иногда плаха видоизменяется — покрывается золотой парчой, и эти топоры превращаются в подлокотники трона. На трон садится Екатерина II и начинает вести беседы со своими придворными.
С левой стороны сцены висели несколько колоколов, а справа стояли виселицы. Когда одерживает верх восстание, то вздергивается на правую виселицу одежда дворянская — камзолы, шитые золотом. А когда одерживают верх правительственные войска, вздергивается мужицкая одежда с лаптями. Это было символом тех рек крови, которые текли во время восстания и его подавления».
Любимов достаточно бережно отнесся к есенинскому тексту, ничего из него не убрав. Но добавил: введены были плакальщицы, которые пели замечательные тексты XVIII века; написал интермедии для спектакля Н.Эрдман. Интермедии Эрдмана были остросатирическими — о потемкинских деревнях, через которые проезжала императрица. Половину интермедий цензура не пропустила. Чтобы сохранить спектакль, Любимов пошел на эту жертву.
Высоцкий в спектакль написал куплеты для трех мужиков, как бы сторонних наблюдателей за происходящим на помосте. Один — с балалайкой, другой — с деревянными ложками, третий, самый маленький, — с жалейкой. Все трое в рубахах из мешковины и в таких же портах; у того, который с балалайкой, на руке накручена веревка от колокола. Лица всех троих тоскливо-безразличные. По ходу спектакля они ни разу не поворачиваются к помосту, на котором буйствует пугачевская орда. Они не понимают происходящего: