Владимирский централ. История Владимирской тюрьмы

Закурдаев Игорь Валерьевич

В 1959 году Тюремный отдел был реорганизован и включен в систему Главного управления мест заключений.

В союзных республиках проводилась работа по изменению нормативно-правовых документов. Так, 9 декабря 1961 года Президиум Верховного Совета РСФСР утвердил «Положение об исправительно-трудовых колониях и тюрьмах РСФСР. На основании Положения в РСФСР были созданы:

1. Исправительно-трудовые колонии общего, усиленного, строгого и особого режимов.

2. Тюрьмы общего и строгого режимов.

3. Детские колонии общего и строгого режимов.

4. Детские трудовые и воспитательные колонии общего режима.

Возможно, именно в этот период Владимирская тюрьма получила наименование ОД 1/СТ 2.

Во Владимирской тюрьме находился в заключении американский летчик-шпион Френсис Гарри Пауэрс, сбитый под Свердловском 1 мая 1960 года. Из тюремной карточки: место рождения — город Бурдайн, штат Кентукки; место жительства — город Паунд, штат Вирджиния; должность — летчик; место работы подразделение «10–10» ВВС США. Арестован 1 мая 1960 года за шпионаж.

Осужден Военной коллегией Верховного суда СССР на 10 лет. Из них три года тюрьмы и семь лет лагерей. По прибытии во Владимирскую тюрьму на спецмашине из Москвы его определили на 2-й режимный корпус, где была расположена медицинская часть, в камеру № 31. Он сильно отличался от вновь прибывших заключенных. Высокий мужчина 31 года, в черном костюме, в черных лакированных ботинках и в темных солнцезащитных очках. Одной из причин того, что его определили в больничный корпус, было его самочувствие. Из воспоминаний полковника КГБ В.И. Шевченко, курировавшего в тот период Пауэрса во Владимирской тюрьме: «По заключению врачей он был на грани психического срыва. Причины были очевидны. Во-первых, он нарушил приказ, полученный перед вылетом, о подрыве самолета и себя в случае провала операции. Во-вторых, не воспользовался отравленной иглой, что была зашита у него в воротнике, стал давать показания на суде, где подтвердил, что является американским шпионом. Во время его посещений представителем госбезопасности лежал на кровати лицом вниз и ни с кем не хотел разговаривать. А разговоры пытались вести на обыденные темы: что ел, что смотрел в тюремном кинозале, как спал».

Позднее к нему в камеру поместили еще одного заключенного — латыша, арестованного за шпионаж в пользу Швеции. Латыш беседовал с Пауэрсом, а все их разговоры прослушивались и записывались. Сокамерника звали Зигмунд Круминьш. Из тюремного дневника Пауэрса: «Декабрь, 1. Начал «Войну и мир», очень хорошо, на ужин капуста. Декабрь, 2. Говорил с полковником КГБ. Это было странное интервью. Он спросил меня, хорошо ли со мной обращаются. Я ответил, что гораздо лучше, чем я ожидал. Хотя уверен, что не существует приятных тюрем. Как мне нравятся фильмы? Не желая показаться неблагодарным, я сказал ему, что они «интересны». После его ухода мы с Зигмундом заговорили об обмене. США располагали только двумя заключенными сравнимой значимости: Мортон Соубел, осужденный по делу Розенбергов, и полковник Рудольф Абель, советский шпион, осужденный в 1957 году. Январь, 13. Превосходный день сегодня. Полковник (из местного КГБ) сказал мне, что мое освобождение из тюрьмы полностью зависит от того, как Кеннеди отреагирует на тост Хрущева, произнесенный накануне Нового года. Я, конечно, надеюсь, что Кеннеди в своей речи двадцатого выскажется твердо за улучшение отношений и снижение напряженности в мире. Надеюсь, что он повторит то, что говорил во время избирательной кампании, об извинениях за мой полет. Январь, 22. Часть речи Кеннеди в сегодняшней «Правде», — мой сокамерник говорит, что для меня она лучше и быть не могла. Февраль, 7, 1962. Зайдя с нами в камеру, полковник КГБ спросил: — Хотели бы вы отправиться завтра в Москву? — Отлично, — ответил я, все еще заинтригованный. — И без охраны, — добавил он».

Многие заключенные знали, что вместе с ними сидит Пауэрс, и хотели взглянуть на заморского шпиона, хотя все это могло закончиться карцером. Содержался Пауэрс на особом положении, ходил вместе со своим сокамерником в своей одежде. В отличие от других заключенных, которых стригли под машинку раз в десять дней, у них была прическа, лица чисто выбриты. Он пробыл почти два года в тюрьме. В начале февраля 1962 года Пауэрса увезли в Москву, в Лефортовскую тюрьму. 10 февраля его обменяли на советского разведчика Рудольфа Абеля (Фишера Вильяма Генриховича).

Ветеран УИС Ираида Яковлевна Борисевич работала дезинфектором и надзирателем во Владимирской тюрьме с конца 40-х до 70-х годов прошлого века. Работая на прожарке белья, ей неоднократно приходилось сталкиваться с проблемами при замене личного белья на казенную одежду. Ираида Яковлевна вспоминает: «Когда привели осужденную Зою Федорову, у нее белье было все шелковое, и расставаться с ним она никак не желала, но после того, как ей объяснили, что за отказ подчиняться требованиям она может оказаться в холодном карцере, она решила не ругаться с администрацией и переоделась в казенную одежду. Был и курьезный случай: привели в дезинфекторскую для «прожарки» белья осужденных монашек, после того как их одежда была отправлена в специальную камеру для обработки, включен режим «прожаривания», а это очень высокая температура, но датчик температуры был сломан, и через некоторое время белье вспыхнуло. Я очень расстроилась и долго плакала; сначала монашки негодовали, а потом простили, ведь не со зла. За сгоревшее белье у меня высчитали из зарплаты. Уже в шестидесятые, работая надзирателем на 2-м режимном корпусе, неоднократно видела американского летчика-шпиона Пауэрса, он очень плохо говорил на русском языке, и при раздаче пищи приходилось жестами показывать, что от него требуется, подать миску или кружку. Через некоторое время ему дали в камеру книжку-переводчик, и, когда ему наливали в миску суп с лапшой, он говорил «опять червяки»» (на тюремном жаргоне суп с лапшой именовался «баланда с червяками». — Прим. авт.).

Нередко надзиратели после отбытия тюремного срока сопровождали освободившихся, уже немощных стариков, в инвалидные дома. Об одном из таких сопровождений вспоминает Ираида Яковлевна:

«Меня вызвали в дежурную

часть и сказали, что я буду командирована в город Вязники Владимирской области для сопровождения после отбытия тюремного срока в инвалидный дом бывшего номерного заключенного Меньшагина Бориса Георгиевича. Когда он выходил на свободу в 1976 году, ему было 74 года, из них 25 лет он провел во Владимирской тюрьме. Сидел он в камере один и был не рад, когда к нему в камеру приводили очередного сокамерника. Он просил администрацию, чтобы он находился на одиночном содержании. В отличие от других осужденных, Меньшагин не искал своих родственников и не хотел, чтобы его искали, возможно, одной из причин было то, что в годы фашистской оккупации он был обер-бургомистром города Смоленска».

Котов В.П. сотрудник учреждения. 1950-е годы

Из воспоминаний Котова Владимира Петровича, ветерана Великой Отечественной войны и уголовно-исполнительной системы: «В мае 1948 года пришел работать во Владимирскую тюрьму после демобилизации из Вооруженных сил. Как участник Великой Отечественной войны, я имел больше шансов пройти отбор для службы в Особой тюрьме Министерства государственной безопасности.

Меня назначили на должность надзирателя, закрепили за мной наиболее опытного сотрудника Кремнева и отправили на 2-й режимный корпус, его еще называли больницей, так как там размещалась медицинская часть. В это время там находились осужденные Русланова, Федорова, брат Орджоникидзе — Константин, Судоплатов, сын Сталина — Василий. Перед заступлением на службу нас инструктировали, что с осужденными запрещено разговаривать, карточки осужденных хранились у старшего по корпусу, характер преступлений и за что были арестованы сидельцы 2-го режимного корпуса, до нас не доводили. Однажды меня вызвали в оперативную часть и спросили: «Откуда ты знаешь, что там сидит Орджоникидзе?» Я ответил, что они очень с братом похожи, а фотографию Серго Орджоникидзе очень часто печатали в газетах. В период с 1950-го по 1960 год на 2-м режимном корпусе проводились масштабные ремонтные работы. Вместо сетки, которая разделяла этажи, делались межэтажные перекрытия, ранее можно было видеть, находясь на 2-м этаже, какую камеру открыли на 1-м этаже или на 3-м этаже корпуса. Все это делалось для того, чтобы создать закрытые локальные участки. Все режимные мероприятия, связанные с обысками в камерах, проводились, когда осужденные находились на прогулке. Каких-либо проблем данная категория осужденных сотрудникам не доставляла. Что сотрудники, что осужденные были взаимно вежливыми. Как-то, выходя на прогулку, Лидия Русланова сказала одной надзирательнице: «Я тебя запомнила только с хорошей стороны, после освобождения приеду во Владимир с концертом, и мы обязательно встретимся». Только актриса Зоя Федорова вела себя вызывающе и доставляла немало хлопот надзирательскому составу.

Выводил на прогулку американского летчика-шпиона Пауэрса. В прогулочном дворе он постоянно двигался и занимался физкультурой. А Судоплатову, когда он болел, разрешали брать стул в прогулочный двор. Только он пользовался этой привилегией. Режим содержания для осужденных был жесткий, соблюдалась строгая изоляция, разговоры между камерами немедленно пресекались. Нарушителей ждал карцер.

Работая в тюрьме, многие сотрудники могли продолжить образование, прерванное войной. В клубе учреждения была библиотека для сотрудников, учебные классы, большой зал, где демонстрировали фильмы. А на сцене клуба репетировали театральные постановки. Руководство учреждения заметило мою хорошую подготовку, и в 1950 году меня направили в служебную командировку в Германию. В Берлине, на улице Лихтенберга, располагалась тюрьма, где я был старшим надзирателем. Жили рядом с Берлином, в Карлохосте, через некоторое время ко мне переехала и семья. Через шесть месяцев я был уже дежурным помощником начальника тюрьмы, в тюрьме проводил заседания военный трибунал, многих военных преступников приговаривали к исключительной мере наказания — к расстрелу, а некоторых отправляли во Владимирскую тюрьму. Через три года, по окончании служебной командировки, вернулся во Владимир, где с некоторыми осужденными немцами приходилось встречаться.

Особенности службы в тюрьме в Германии отличались тем, что нас переодели в общевойсковую форму. Форму Комитета государственной безопасности нам категорически запрещалось носить.

В 1960 году во Владимирскую тюрьму привозят заключенных, осужденных за уголовные преступления, проще говоря, уголовников. Они вели себя не как политические тихо, а совершенно наоборот. Вышибали двери, били стекла, ими резались. Поначалу сотрудники опешили: беседы, которые с ними проводили, не достигали своих целей, и тогда стало понятно, что они уважают только силу».

Из воспоминаний ветерана уголовно-исполнительной системы и трудового фронта Александры Ивановны Петровой: «В 1947 году я поступила на службу во Владимирскую тюрьму, на складе выдали форменное обмундирование: платье, шинель, берет, шапку и кирзовые сапоги. Во время дежурства несла службу на первом, третьем и четвертом корпусах, осуществляла надзор за заключенными, осужденными по «ленинградскому делу», в своем кругу они назывались ленинградцами.

В КОНЦЕ 60-Х ГОДОВ СТРОИТСЯ ПЕРВЫЙ ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ КОРПУС, А В 1972 ГОДУ НА БАЗЕ ВЛАДИМИРСКОЙ ТЮРЬМЫ БЫЛО СОЗДАНО ПРОИЗВОДСТВЕННОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ. ПЕРВЫМ ДИРЕКТОРОМ ПРЕДПРИЯТИЯ БЫЛ НАЗНАЧЕН КАПУСТИН ГЕРАЛЬД МИХАЙЛОВИЧ.