Владислав Листьев: Послесловие
Шрифт:
ВЛАДИМИР ПОЗНЕР. Нет подходящих слов, чтобы оценить то, что случилось с Владом. Мне невероятно жаль, что его нет. Мы бы с ним могли очень много сделать. У него было редчайшее сочетание таланта и деловых качеств. Сильный, энергичный — он мне немножко напоминает Ростроповича. Позднее я, например, с удивлением узнал, что он много занимался бизнесом, и весьма успешно. По мере того как я больше узнавал о Владе, мне становилось ясно, что он прагматик, отнюдь не романтик. Влад, что называется, прекрасно знал, «с какой стороны намазан бутерброд». Я думаю, что теперь, в нынешней ситуации, он бы шел на определенные компромиссы. Вообще бескомпромиссность зачастую граничит с тупостью и упрямством. Вопрос всегда в том, насколько далеко распространяется
ИВАН ДЕМИДОВ. Я думаю, что проблема ушла. Поезд ушел. Если все время обсуждать только его гибель, значит, невольно становиться на одну доску с теми, кто его убил. Не знаю... У меня нет версий, нет тайных соображений. Осознать, что тебя убивают за телевидение, довольно сложно. Если говорить о деньгах, то Влад их всегда зарабатывал. Зарабатывал красиво, тем, чем умел. Не был слишком расчетлив. Он не сговаривался, не входил в альянсы. Я сейчас о другом. Знаете, мне даже не были важны проекты, которые Влад осуществлял. Просто то, что он стал точкой отсчета для многих и многих, и было главным. Именно поэтому его сейчас так не хватает. С ним нельзя было не считаться.
ИГОРЬ УГОЛЬНИКОВ. Я полагаю бессмысленным разматывать сейчас это дело. Я вообще думаю, что выхода нет. В Америке такое бывало: когда криминал доходит до определенной точки, он пытается легализоваться и начинает вкладывать деньги в реальную экономику. И грани между порядочным и непорядочным стираются. Но грань между убийцей и не убийцей не может быть стерта никогда. Я знаю, что в 95-м году вопрос в очередной раз стоял предельно остро: куда мы дальше пойдем. Либо криминал, либо что-то другое. Но про это другое никто ничего не понимал. Я не думаю, что Влад ощущал, куда мы должны пойти, и уверен в том, что он не хотел помогать криминалу. И еще мне кажется, что Влад даже не мог представить весь ужас происходящего, когда впрягался в работу. Но очень быстро начал понимать. С этим и связано его угнетенное состояние.
ВИТАЛИЙ ВУЛЬФ. Есть люди, которым после гибели Влада я не подам руки. Но называть их я не буду. Заказчиков, может быть, когда-нибудь назовут. Но на моем веку это уже точно не случится. Я бы сказал иначе: это уже ничего не изменит. Изменилась жизнь. Даже у Альбины. И слава Богу, что у нее так. Я очень болезненно относился к этому. Я знал, как негативно воспринимали люди то, что она вышла замуж за Андрея Разбаша. Но когда я узнал Андрея, мне многое стало ясно. Он, безусловно, человек умный, тонкий. И вообще: любовь бывает только взаимной. Он совершенно другой, нежели Влад. И у меня с ним совершенно другие отношения. И я понимал, что Але будет так легче. Первое время я приезжал к ней почти каждый день. Она страшно переживала потерю Влада. Была тихая, невзрывчатая, некатегоричная, как обычно. Постоянно слезы. Смотреть на нее было очень горько. И когда она соединилась с Андреем, я исходил из того, что так ей будет легче. Но своей природе она не могла быть одна. И еще. Человек проживает несколько жизней. Иногда пять-шесть. У Альбины другая жизнь. Они с Андреем любят друг друга. Это удачный союз. Но и жизнь с Владом была другой. Думаю, что ото никогда не уйдет. Сравнивать нельзя. Наверное, для обывательского сознания это не очень понятно.
АЛЬБИНА. После смерти Влада у меня не было страха за свою жизнь. Нет. Возникло абсолютное неприятие этой страны. И я думаю, оно останется навсегда.
К счастью, есть люди, близкие Владу, которые свое дело на телевидении делают очень хорошо. Но того канала, который хотел создать он, уже быть не может.
ЮРИЙ НИКОЛАЕВ. Я помню Влада. Но анализировать причины его смерти мне не хочется. Дружбу и память о дружбе не анализируют. Я воспринимал Влада таким, каким он был. Сейчас мне даже тяжело вспоминать что-то очень
ЛЕОНИД ЯРМОЛЬНИК. Что-либо говорить, а тем более писать о Владе невероятно трудно. Прежде всего потому, что еще долго белым пятном останется буквальная причина смерти. Все пока струится в воздухе. Знай я — что, почему, зачем? — мне бы было, безусловно, легче. Что-то в моих мозгах стало бы на место. А так — все отдельно: отдельно смерть Влада и отдельно сам Влад.
ЮРИЙ НИКОЛАЕВ. На какое-то время нас — общих друзей Влада — сблизила его смерть. Мы были по-мальчишески открыты, старались быть верными его памяти и вообще — быть вместе. Но сейчас от этого почти ничего не осталось. Кое-что из того, что закладывал на ОРТ Влад, еще присутствует. Возможно, остался вектор. Но количество случайных людей при нем было значительно меньше. Он был чистоплотным, он подбирал партнеров для общего дела. Люди, которые не вписывались в его принципы работы, долго не задерживались.
ТАТЬЯНА ДМИТРАКОВА. ...Люди почувствовали себя буквально обойденными после гибели Влада. Ведь «Тема» — это целая индустрия. Это выпускающие, редакторы, авторы, это масса людей. И все развалилось, ничего этого больше не существует. Так же как «Час Пик». Ведь это были люди Влада, они его устраивали, и им хотелось работать именно с Владом. Этой индустрии больше нет.
АЛЬБИНА. В день похорон, на поминках, очень много смеялись, рассказывали какие-то истории, связанные с Владом. Понятно, что это защитная реакция организма. В тот момент это было естественно. Это было правдой. Наверное, большей правдой, чем какая-либо другая реакция.
ИВАН ДЕМИДОВ. ...У него было несколько таких профессиональных штучек. Одна — это когда во время интервью он так, несколько многозначительно, приспускал очки и внимательно смотрел на собеседника Создавал ощущение некоего публициста. Я спрашивал: «Ты что,
это репетировал, что ли?» Влад сказал, что этот жест он отработал, еще будучи секретарем комитета комсомола, чтобы придать себе хоть какой-то солидности.
АЛЕКСАНДР ТОБАК. Помню, в какой-то момент в различных тусовках появилась мода целоваться при встречах. Такой немного восточный обряд. У Влада была своя разработка этой темы. При встречах с не очень близкими людьми, которые лезли к нему, он вытягивал одну свою руку на уровне плеча, одновременно пожимая другой, так что к нему невозможно было вплыть в объятия. При этом излучал самые дружеские чувства. Левая рука, однако, доверительно упиралась в плечо потенциального целовальщика. Человек при этом не имел возможности обидеться, но вынужден был сохранять дистанцию вытянутой руки. Это было ноу-хау Влада.
АНДРЕЙ МАКАРЕВИЧ. ...По-моему, больше всего на свете он любил мороженое и бананы. Бананы он пожирал в диком количестве. Когда мы собирались, то до прихода Влада съедали все бананы. Это его могло расстроить, как младенца. А сам он постоянно придумывал какие-то приколы, розыгрыши. Однажды накануне Нового года Влад с Альбиной и Леней Ярмольником просили нас прийти в карнавальных костюмах. Помню, мы долго готовились, было потрачено много сил и фантазии. Мы — «Машина времени», — старые люди, пришли все разряженные, а они — как обычно: в пиджачках, курточках. Почему-то это было жутко смешно.
АНАТОЛИЙ ЛЫСЕНКО. Мне как-то рассказали историю, не знаю, правда или нет... Однажды Влад возвращался утром после романтического приключения. Шел к автобусной остановке. И вдруг из того же подъезда раздается грохот, вылетает огромный детина. И буквально следом оттуда же — милиционер, несущийся за ним. И когда детина поравнялся с Владом, тот ему аккуратно подставил ногу. Амбал пропахал физиономией по асфальту, а милиционер перепрыгнул через него и помчался дальше, к уходящему автобусу. Тогда Влада спасло лишь то, что он занимался бегом и был очень хорошим стайером.