Владлен Бахнов
Шрифт:
Тогда политпенсионеры стали слать друг другу короткие открытки типа: «Как тебе нравятся Эфиопия? Кто б мог подумать!» или «Вот так Лучезарро Кастракки! Я ж тебе говорил!». Старики прекрасно понимали друг друга, но обмениваться одними междометиями было неинтересно, и вскоре переписка заглохла. Теперь Глузман в печальном и гордом одиночестве следил за сложными международными хитросплетениями. Но никого не интересовали его прогнозы. И только изредка, когда то ли в парке, то ли в красном уголке жэка какой-нибудь пропагандист читал лекцию о международном положении, Абрам Маркович обрушивался на него с лавиной вопросов. Вопросы были специфичными и трудными. Тонкости их не понимали не только слушатели,
Да, никому в Вечногорске не нужны были его уникальные познания… И вдруг он стал самым уважаемым человеком в городе. С ним мечтали познакомиться все супруги, ожидавшие пополнения семьи. Его приглашали на чай дедушки и бабушки предполагаемых внуков. К нему приходили в гости, чтоб перекинуться парой слов о международных делах и выведать, не предвидится ли, по его мнению, где-нибудь дворцового переворотика и в какой точке земного шара можно ожидать появления хоть какого-нибудь заштатного суверенного государства и кто станет во главе этой свободолюбивой державы.
Абрам Маркович был счастлив, что у него появились собеседники. Он часами готов был обсуждать мировые проблемы и самым подробным образом рассматривать шансы всевозможных претендентов, мечтающих занять просторное президентское кресло, мягкий престол или скромный кабинет диктатора. Жена пенсионера Нина Семеновна была рада, что к ее мужу пришло наконец-то настоящее признание. А признание было так велико, что ей стали отпускать продукты не там, где их получают, а точнее сказать — не получают простые смертные, а в подсобке, и Нина Семеновна хоть на старости лет перестала стоять в очередях, в которых она провела большую часть своей жизни. А Глузману звонили теперь из универмага и спрашивали, не нужны ли ему китайские брюки или алжирские подштанники. Да что там, заведующий собеса предложил Глузману горящую путевку в кисловодский желудочный санаторий. И хоть любитель-международник был по своему медицинскому профилю не желудочник, а сердечник — все равно такая забота была приятна.
Так Абрам Маркович стал полноправным членом неофициальной, но существующей в каждом населенном пункте элиты. Той элиты, которую объединяет один-единственный принцип: в нее входят только нужные люди. Одни — потому что могут достать путевки, другие — потому что ведают театральными билетами, третьи — потому что способны обеспечить алжирскими подштанниками или подпиской на Жан-Жака Руссо. И то, что политнадомник попал в их число, означало, что обширные знания Глузмана были оценены по достоинству и приравнены, по меньшей мере, к алжирскому исподнему.
Неожиданно выяснилось, что заявление, которое Глузман нехотя оттащил в райсовет двадцать лет назад, рассмотрели, и чету Глузманов переселили из коммунальной квартиры в отдельную. Неожиданно им также поставили телефон, и Абрам Маркович, проклиная склероз, никак не мог вспомнить, просил ли он кого-нибудь об этом и кого он должен благодарить за такую невероятную услугу. Однажды утром раздался звонок, и вежливый бархатный голос сообщил, что Абрама Марковича беспокоит референт товарища Самоедова. Но пенсионер, мысливший в глобальных международных масштабах, был абсолютным профаном во всем, что касалось самого Вечногорска. Он парил над странами и континентами, и с той высоты, на которой витали мысли пенсионера, заштатный городок был почти незаметен.
Если бы товарищ Самоедов являлся самым незначительным министром в какой-нибудь грейпфрутовой республике, Глузман, конечно, о нем бы знал. Но Николай Трофимович Самоедов был всего лишь самым главным человеком в Вечногорске, и Абрам
Референт также был человеком воспитанным, вернее — вышколенным, и не стал настаивать. Договорились, что товарищ Самоедов приедет к товарищу Глузману в четверг в 19.00. Затем референт пожелал старичку доброго здоровьичка, и в трубке послышались короткие гудки.
Когда Нина Семеновна узнала, что к ним приедет товарищ Самоедов, она не поверила. Уж она-то, как всякий нормальный человек, хорошо знала, кто такой Николай Трофимович. В очередях то и дело кричали, что пойдут жаловаться к Самоедову. Поверить-то она не поверила, но на всякий случай начала генеральную уборку и приготовление своего главного фирменного блюда — пирога с маком.
Абрам Маркович, когда жена объяснила ему что к чему, тоже смутился: ему стало неловко, что он, как какой-нибудь оголтелый бюрократ, перенес встречу со среды на четверг. Он уже согласен был не пойти на лекцию и встретиться с Самоедовым в среду, но не знал, как позвонить референту…
В конце концов, немного успокоившись. Глузман, старательно пылесося ковер, стал думать, зачем он мог понадобиться такому большому человеку? Конечно, старик понимал, что Самоедов хочет потолковать с ним о международном положении. Зачем же людям еще нужен Глузман? Но что конкретно может интересовать Самоедова? Ближний Восток? Отношения Сомали с Эфиопией? А что, если он собирается обсудить проблемы Общего рынка? Или кризис в Италии?
Хорошенькое дело! Товарищ Самоедов захочет узнать, чем закончится этот кризис и войдут ли коммунисты в правительство, а Глузман будет сидеть и хлопать ушами… И хотите знать, почему? Потому что он понятия не имеет, что себе думают христианские демократы. Это же не партия, а какая-то гоп-компания: то они объединяются с одними, то с другими, то они с профсоюзами, то не с профсоюзами… Но это же не ответ на вопрос. Раз уж Самоедов приезжает к Глузману, ему нужен точный ответ, потому что неточный он мог бы получить у своего референта. И Глузман решил сосредоточиться на правительственном кризисе в Италии. Машинально он продолжал пылесосить ковер, и неизвестно, сколько это бы продолжалось, но тут в комнате появилась Нина Семеновна.
— Ты соображаешь, что делаешь? — закричала она. — Сколько можно мучить пылесосом этот ковер? Или ты хочешь. чтобы он стал лысым, как ты?!
И Абрам Маркович был переброшен на вытряхивание подстилок. В четверг в 19.00 у дома, где жил пенсионер, остановилась «Чешка». Затем неслышно захлопнулись дверцы, и машина отъехала.
Николай Трофимович, высокий и широкоплечий, с едва намечающейся типично номенклатурной полнотой, оказался человеком простым и вежливым.
— Это вам не какой-нибудь босяк! — говорила о нем потом Нина Семеновна. Он извинился за то, что нарушает заслуженный покой пенсионера, не отказался попить чаю с пирогом, попросил еще кусок пирога и особо отметил замечательные кулинарные способности хозяйки. Во время чаепития разговор шел о градостроительстве, о мерах по дальнейшему озеленению… Абрам Маркович все ждал, когда же гость заговорит о международных делах, но Самоедов не торопился. После чая он внимательно осмотрел комнату, сказал, что с удовольствием прогуляется, и спросил, не составит ли ему компанию Абрам Маркович.