Владлен Бахнов
Шрифт:
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Многое изменилось за эти годы в мире. Борец за свободу и независимость Ломалии адмирал Кастракки стал за это время адмиралиссимусом, но продолжал перегонять Америку. В Ломалии уже имелось более двухсот самолетов, триста танков и двести пятьдесят бронетранспортеров. Для очередного исторического скачка у Кастракки не было только запчастей. И адмиралиссимус отправился за запчастями в Москву.
Разумеется, о визите высокого гостя было договорено заранее. К приезду его разработали программу переговоров на высшем уровне. В перерыве между переговорами высокого гостя должны были развлекать, и развлечения также были организованы по высшему классу. Так, например, Кастракки намеревался совершить путешествие в Сочи и Ленинград. И вот как раз
Вечногорское начальство всполошилось. Шутка ли! Ни разу в истории нога какого-либо адмиралиссимуса не ступала на асфальт древнего города. Ни один зарубежный деятель не посещал этот забытый борцами за свободу и независимость город.
Счастливчика Футикова переселили на время визита Кастракки в отдельную четырехкомнатную квартиру, предварительно выселив из нее секретаря райкома. И секретарь пошел на эту временную жертву, сознавая, что представитель недостаточно развитой страны должен видеть, в каких условиях живут простые советские люди. В новую резиденцию Футикова завезли югославский кабинет. арабскую спальню, румынский столовый гарнитур и финскую кухню. В югославском кабинете установили японский цветной телевизор, немецкую стереосистему. В румынском серванте разместили английские сервизы, а в финском баре установили бутылки с французским коньяком, шотландским виски, американским тоником и новороссийской пепси-колой. Все это запретили трогать до приезда Кастракки. Паркет сиял, мебель сверкала, а семья Футиковых, чтобы случайно чего-нибудь не запачкать и не поцарапать, ютилась пока что у себя в квартире, а у дверей новой квартиры на всякий случай дежурил милиционер. которому было велено никого не пускать и бдить.
По случаю срочной уборки города среда была объявлена комсомольским субботником, а в субботу устроили дополнительно профсоюзный воскресник. Погода стояла холодная. пронзительный ветер разбрасывал кучи собранного мусора, моросил дождь, участники суббото-воскресника спасались от простуды, и в магазинах шла бойкая торговля местным портвейном. Вино это, как известно, делалось из разбавленных чернил с небольшой примесью керосина и отличалось редким букетом. У ценителей оно называлось шерибрендиевкой. На прилавках оно ввиду дешевизны не застаивалось, и теперь ради комсомольско-профсоюзного мероприятия его выбросили в неограниченном количестве, и за два дня богатыри-вечногорцы осушили годовую норму этого живительного напитка.
Но так как бутылки из-под шерибрендиевки никакими известными науке способами не отмывались, то в магазины их обратно не принимали. Пустая посуда валялась по всем улицам, город благоухал шерибрендиевкой, и, когда солнце выглядывало из-за туч, бутылки начинали сверкать предательским блеском. И после воскресника во вторник объявили еще один субботник, чтобы вывезти стеклотару за пределы города.
И вот настал день великого посещения. Футиковых пустили наконец в квартиру, и теперь они в срочном порядке осваивали ее, чтоб хоть примерно знать, где что, и чувствовать себя как дома.
За четверть часа до прихода поезда все городское начальство во главе с Самоедовым прибыло на вокзал. Все, в том числе и старший плановик Футиков, были в черных костюмах, белых рубашках и серых галстуках. Взволнованная Аделаида держала за руку подросшего ребенка и страшно боялась, как бы Кастракки не разглядел, что ребенок, которого он увидит, вовсе не Лучезарро. Да, да, случилось нечто непредвиденное, как раз накануне приезда Кастракки мальчик вдруг простудился, стал кашлять, сморкаться. И учитывая, что адмиралиссимус пожелает обнять своего тезку и даже поцеловать его, и боясь, что тезка может заразить адмиралиссимуса гриппом, городское начальство решило на всякий случай ребенка временно подменить.
Ровно в 12.37 поезд остановился на первом пути. Сверкая ослепительной улыбкой и орденами, Кастракки показался в дверях вагона, и сводный духовой оркестр грянул «Ча-ча-ча». Проинструктированные, как вести себя во время исполнения гимна, встречающие покрутили тазобедренными суставами,
— О, Лучезарро! — закричал темпераментный Кастракки и поднял ребенка над головой. — О, бамбино!
Испуганный Лжелучезарро испуганно заорал, и адмиралиссимус. расцеловав, опустил его на землю. Потом он потрепал по щеке обалдевшую мамашу, пожал руку Футикову и вслед за Самоедовым двинулся к выходу.
Привокзальная площадь встретила прогрессивного деятеля кумачовыми транспарантами и приветственными криками. Все кричали то, что было написано на транспарантах, а на транспарантах было написано то, что все кричали: «Да здравствует свободная Ломалия!», «Мир — дружба!» и «Добро пожаловать, амиго Кастракки!».
Городское начальство и заморские гости расселись по машинам. Кавалькада тронулась, и на вокзальных ступеньках остались только забытые супруги Футиковы с врио Лучезарро.
Торжественный кортеж медленно двигался по центральным улицам. Вдоль всего маршрута стояли вечногорцы и размахивали флажками. Не избалованные, как столичные жители, высокими зарубежными гостями, они искренне радовались и приятному развлечению, и тому, что видят живьем адмиралиссимуса, и тем более тому, что их с самого утра отпустили для этого с работы. Высокий гость отдавал честь, улыбался, делал ручкой и радовался, что его так бескорыстно любят русские. Сидевший рядом Самоедов тоже улыбался, тоже делал ручкой, но насчет бескорыстной любви иллюзий не испытывал.
Трудящиеся размахивали руками, шапками, транспарантами. Но внезапно на одной стороне улицы показалась никем не заполненная странная пустота. Она тянулась от магазина «Динамо» до кинотеатра «Динамо», метров двести, а за ней снова теснились ликующие горожане.
— Странно, — подумал Николай Трофимович. — Почему здесь никого нет? Какое-нибудь предприятие должно же здесь находиться. — И, сохраняя на лице приветливую улыбку, хозяин города засек эту двухсотметровую прогалину в густой роще красных транспарантов и в дальнейшем не раз еще вспоминал о ней.
Прямо с вокзала высокого гостя привезли в самый большой городской ресторан, где уже красовались щедро накрытые, стоявшие покоем столы. Все расселись, и мэр города Бранденбургский поднялся, держа в одной руке фужер. а в другой многостраничную речь. Увидев, что обе руки заняты и поэтому он не сможет переворачивать страницы, мэр почувствовал легкое замешательство, но затем догадался поставить фужер на стол и, откашлявшись, начал речь.
Вначале он, как водится, сказал, с каким радостным чувством законной гордости и глубокого удовлетворения трудящиеся Вечногорска узнали, что в их город приедет известный всему миру борец за свободу и независимость Ломалии адмиралиссимус Кастракки. Затем он отметил, что создание независимой республики Ломалии открывает перед свободолюбивым ломалийским народом путь к политическому и экономическому развитию, социальной свободе и прогрессу. Освободительная борьба народа Ломалии, продолжал он, встретила решительную поддержку со стороны народов Советского Союза, что является прочной основой советско-ломалийских отношений, достигнутых на основе равенства, взаимной выгоды и невмешательства во внутренние дела друг друга, как того требуют интересы народов обеих стран. Бранденбургский также подчеркнул, что советский народ уверен, что народ Ломалии полон решимости следовать курсом глубоких национально-экономических преобразований, убедительным доказательством и ярким свидетельством чего является братская бескорыстная помощь Советского Союза и политика миролюбивых сил, которая служит надежным гарантом мира и безопасности. Однако, сказал далее предгорсовета, нельзя не отметить, что еще есть влиятельные круги на Западе, происки противников разрядки, нагнетание международной напряженности, вступая на путь прямых угроз и провокаций, изливая потоки лжи и клеветы, пропагандистская шумиха, израильская военщина, сионисты. сионистов, сионистами, обречено на провал, и передать народу Ломалии пожелания дальнейших успехов, прогресса и процветания!