Владычица морей
Шрифт:
– Увы, - ответствовал Остерманн.
– Не могу забыть, уважаемый Даниель, что я всего лишь гость на благословенной английской земле, и кроме того инкогнито. Уже вечер, и мне пора двигаться в обратный путь. Мне кажется, однако, что это не последняя наша встреча. Может быть, в следующий раз мы найдем время и для отвлеченных бесед.
Он приоткрыл дверь кареты и ловко выскользнул на землю.
– Счастливой дороги, - сказал англичанин.
– Хотя я и в некотором недоумении. Вы пришли со стороны моря, а я не видел парусов. Уж не обращаетесь ли вы в чайку,
Русский посланник рассмеялся.
Как мы найдем друг друга в следующий раз? поинтересовался он.
– Назначьте время сами, - безмятежно сказал Дефо.
Опубликуйте в своих "Ведомостях" что-нибудь о светлейшем князе и его будущих поездках. А место останется прежним. Разумеется, вам придется делать некоторое упреждение, ведь "Ведомости" достигают Англии не сразу. Нас разделяет немалое расстояние!
– Прощайте!
– Остерманн крепко пожал руку английскому коллеге и шагнул в окруживший карету густой альбионский туман.
Некоторое время Дефо сидел неподвижно, прислушиваясь к удаляющемуся шуршанию шагов, потом покинул карету и двинулся вслед за недавним собеседником. Когда он оказался на берегу, то Остерманна там уже не было. Над проливом стоял туман, и из тумана доносился скрип уключин и негромкое шлепанье весел о воду. Звуки удалялись, потом прекратились, и Даниель Дефо с огромным удивлением услышал плеск волн и громкое сопение, словно всплывший кит прочищал свой дыхательный тракт. Покачивая головой, Даниель вернулся к карете, сел на место кучера и тронул лошадей.
"Как он мне предложил назвать моего героя?
– неожиданно подумал он.
– Да, Робинзон Крузо... Забавно, очень забавно..."
3. КРОТКАЯ ВОДА
Возвращение к родным берегам, да еще после успешного выполнения дела порученного и славной виктории, в которой ты за поругание флага российского отомстил, дело торжественное и ответственное.
Григорий Суровикин с горшочком краски и кистью сидел, откинув холсты, и неторопливо дорисовывал на борту подводки крест. Это уже был пятый крест, и каждый из крестов означал удачно потопленное вражеское судно.
Рядом с Суровикиным на корточках сидел юнга Степаша Кирик и даже язык высунул от усердия, словно не казак, а он сам этот крест на борту славного подводного корабля рисовал.
– Дядька Гриша, - с жалостливым выражением на лице попросил Кирик.
– Дай кисточкою мазнуть!
Суровикин отодвинулся чуть и склонил голову, любуясь своей работой, потом с некоторою неохотою дал мазануть по кресту свежей краской и юнге. Степаша вожделенно обвел крест на дубовом корпусе и с сожалением вернул кисточку казаку. Соскучась по детям, Суровикин с большой симпатией относился к юнге, даже порой сладкие пастилки для него у капитана Бреннеманна воровал. Капитан о том ведал, но относился к тому со снисходительностью, он сам нередко юнгу теми же пастилками оделял.
– Небось страшное дело - мины под вражьи корабли закладывать, - с легкою задумчивостью сказал Степаша Кирик.
– А то, - почти с мальчишеской горделивостью сказал Суровикин.
–
– Дядька Гриша, - снова заладил свое мальчишка.
– А когда вы меня под воду возьмете? Обещали же однажды, да все с обещалкиных не выйдете!
Григорий промыл кисть, прикрыл крутой гулкий бок подводки и сказал, тайно показывая на капитанский мостик, где толпились бравые капитаны с трубами подзорными в руках.
– А это тебе, брат, не со мной договариваться надо, а с капитаном Иваном Мягковым. Подойди да с ласкою попроси. А как спросит, умеешь ли грести, ответствуй, что можешь. Глядишь, кто-то из загребных прихворнет, а как замена понадобится, капитан про тебя и вспомнит'
– Суров он больно, - сказал мальчишка.
– К такому и подходить боязно. Пойдешь с душою, а вернешься с отказом.
– Терпи, казак, - сказал Суровикин ободрительно.
Атаманом будешь! Степаша, ты вот мне скажи, как ты на корабль-то со своей боязливостью попасть угораздил?
Мальчик погрустнел.
– Родился-то я в Корельском посаде, - сказал он.
– Отец корелянин был, мать русскую взял. Род наш на Мурмане промышлял, у Семи островов. Знаешь такое место? Знатно там, природа ласкова да и удача рыбацкая великая бывает. Как отец живой был, так мы ничего себе жили, папка мой по праздникам даже монпансье и медовые пряники покупал. Вкусные пряники были, вкуснее пастилок, коими ты меня с капитаном угощаешь. А как отец потонул, мать в поденщицы пошла да простыла на работах сильно и померла.
Меня мужики и взяли на карбас зуйком. Палубу драить, дела мелкие сполнять... А куда деваться было, инако прямо с голоду умирай... Шел мне тогда осьмой годок.
По осени хозяин карбаса Никита Желанный подрядился в Норвегу триста пудов жита доставить. Море беспокойным было, у нас примета такая, что моря пуще бояться по осени надо. Сам знаешь, чаще всего в море без воротиши по осени уходят. Нам всем боязно было в море выходить, да подряд сполнять надо. Желанный человеком хорошим был, да малость жадноватым, потому и гарчил на людей и в дело, и не в дело.
И поплыли. Только море подшутить лихорадно решило. За Танагубой пала непогода лютая. Положило карбас вдоль волны, трое рыбаков, что за киль ухватиться успели, да я сам и уцелели тогда. Только недолго нам жизни радоваться было, сутки океан-батюшка нами ровно детскими забавами игрался. Лежим на побочине, слабеть уже начали. Еще одного в море снесло... А как погибель совсем близко стала, тут и избавитель наш объявился, капитан Иоганн, он тогда в Мурман за пенькою шел... Ну, рыбаки в Мурмане объявились... Кому радость, кому горе великое. А мне, робятенку, и радоваться некому. Сел на причале, плачу. Тут капитан Иоганн ко мне и подошел. Выслушал, слезы мои осушил. Идем, говорит, киндер, я из тебя моряка делать буду. Третий год с ним плаваю, с ним и на флот государев пришел...