Владычица небес
Шрифт:
— Фу.
— Что звезды? Ты говорила, жизнь твоя обречена?
— Омрачена, варвар, омрачена. Слава нашему светлому Митре, пока и тело мое и голова не нуждаются в целителе.
— Женщины! — теперь пришел черед Конана фыркать. — Скажешь им одно слово, а они в ответ тебе всю дюжину. Или ты не хочешь поведать мне свою историю до конца?
— Хочу. Хочу и поведаю. В такую ночь грешно спать и молчать… То есть, молчать вовсе не грешно, а… Ну, не вздыхай, мой варвар. Более я не скажу ни одного лишнего слова. Да, жизнь моя омрачена. Страшным преступлением… Убийством… Погляди назад: далеко
— Далеко.
— Что ж… Вернусь опять к тому печальному моменту, когда мы с Ли сидели на берегу Алиманы. Я спросила его: «Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой?» Он расхохотался. До сих пор я помню этот смех; он жжет мне душу и холодит кровь. «Нет, ты не поедешь со мной, — наконец сказал он. — Ты останешься здесь. Но придет время…» Он умолк, поднялся и подошел к воде. Я смотрела ему в затылок и заклинала: «Скажи, скажи мне, что придет время и мы будем вместе — навсегда». Увы. Спустя всего несколько мгновений он вернулся — с той же улыбкой на устах — и продолжил: «… Но придет время, и мы непременно встретимся. Я сейчас же открою тебе, когда, где и при каких обстоятельствах. Знаю, что тебя ужаснут мои слова, но — молчи, не позволяй себе ни вздоха, ни взгляда, ни тем паче возгласа, призванного показать несогласие. Иначе я заставлю тебя забыть все…»
Конан насторожился. Где-то в глубине его, между сердцем и желудком, шевельнулось сомнение. Откуда оно взялось и к чему относится, он пока не понимал. Медленно, с натугой, заворочались мысли в его голове…
Итак, он встретил Лукресию всего-то день назад, из чего следует… А что же из этого следует? Кром! Только одно: он встретил ее всего-то день назад, а она уже готова поведать ему о «страшном» преступлении? Сие вдруг показалось ему весьма подозрительным.
— Для чего ты рассказываешь мне это? — угрюмо осведомился он, на полуслове прерывая прелестную аквилонку.
— Конан… Поверишь ли, если я отвечу, что после хочу попросить у тебя помощи?
— Я не бог, — киммериец мрачно усмехнулся, — и не могу освободить тебя от греха.
— Но я и не прошу об этом.
Она обернулась к нему; в глазах ее сверкнули слезы, хотя, возможно, то были всего лишь отражения звезд. Молящий взгляд ее жег Конана, впивался ему в душу, пронзая ее насквозь… Варвар смешался.
— Кром… — Лучше принять клинок в печень, чем выдержать женские слезы… — Ну, что было дальше?
Лукресия благодарно улыбнулась ему.
— Дальше… Он снова замолчал, как бы предлагая мне прочувствовать смысл его речей. Напрасно. В тот миг я не могла и не желала вдумываться в любой смысл, посторонний моей любви. Я жаждала продолжения — то есть немедленного описания того, когда, где и при каких обстоятельствах мы встретимся. «Ты поняла меня?» — поинтересовался он, наклоняясь ко мне. «О, да, милый, я поняла», — так ответила я, на деле не поняв ровным счетом ничего. «Тогда слушай. Мелинда втолковала мне, — и в доказательство показала папирус, на коем изображено расположение звезд в некий период — что задуманное мною предприятие не увенчается успехом. Но я впервые в жизни решил обратиться за помощью к астрологу — прежде я всегда полагался лишь на себя и, между прочим, редко ошибался и проигрывал. Так и теперь:
Он снова рассмеялся, как будто сама мысль о том, что я могу ему помочь, была по сути своей комична…
«Знаешь ли ты, как называется этот камень?» — спросил он, протягивая мне красный, как заходящее солнце, рубин. «Конечно, — я пожала плечами. — У моего купца я видела немало самоцветов. Это — рубин, или лал. А еще я знаю алмаз, сапфир, изумруд и карбункул. Но почему ты спрашиваешь?»
Тогда он тоже пожал плечами. «Ты назвала всего пять… А их — сотни! Ты — женщина, Ла (так называл меня он). Разве тебя не волнует этот чудный блеск, эта игра мириад крошечных огоньков внутри камня?»
Честно признаться, Конан, меня не волновал ни чудный блеск, ни игра огоньков. В то время я с большим удовольствием рассматривала простой полевой цветок, жучка или былинку, нежели разноцветье драгоценных камней на животах купцов и грудях их отвратительных жирных спутниц жизни. Тем не менее я сказала: «Да, конечно. Только… Мне кажется, что сие есть баловство природы, тогда как истинное искусство в живых существах…» Наверное, я плохо выразила свою мысль, потому что он не понял меня. Нахмурившись, он снова замолчал, раздумывая, посвящать ли меня далее в свои тайны.
«Хорошо, — решил он. — Отложим беседу о камнях на следующую нашу встречу, тем более что не о них я хотел сказать. Потолкуем о деле. Заключается оно вот в чем: мне необходимо завладеть одной вещицей — так, безделушкой. Однако… Однако действительно необходимо. Что буду делать я — тебя не касаемо. Ты же в скором времени должна будешь отправиться в некую страну и познакомиться там с неким человеком. Мне жаль, но тебе придется быть с ним такой же милой, какова ты всегда со мной. Вот и все пока», — неожиданно закончил он.
«Как „все“? Ты же обещал, что мы с тобой встретимся!» — воскликнула я, не в силах сдержать слез.
«А мы и встретимся. Не тревожься, я дам тебе знать. Живи себе спокойно с этим господином и жди от меня вестей».
И тут, Конан, я испугалась. Зачем я должна жить с каким-то неведомым мне господином? Тот же вопрос я немедля повторила ему.
«Затем, — жестко ответил он, — что супруг твой во цвете лет принужден будет скончаться, и ты не только поспособствуешь ему в этом, но и заслонишь меня от подозрения».
Свет померк в моих глазах при этих страшных словах. Правда открылась тотчас — увы мне, было уже поздно. Я любила его… И все же я собрала все силы и твердо (мне показалось, что твердо) сказала: «Нет, Ли, никогда…»
Глава восьмая. В Мандхатту
Дорога из Кутхемеса показалась Маринелле особенно утомительной. Множество пеших и конных заполонили ее нынче, так что гвалт стоял просто невообразимый. То и дело сзади и спереди раздавались выкрики: «Посторонись!» Не раз копыта ударяли в землю у самых ног Вечной Девы. Ко всему прочему, проезжающие мимо повозки были полны, и никто не желал подвинуться, чтобы дать место странствующей богине…