Владыки света

Чопра Дипак

Танцуя, мальчик несколько раз встал на руки, затем его взгляд, сделавшись стеклянным, обратился вверх. Майкл услышал слева от себя негромкий звук кларнета, вслед за которым вступил и весь оркестрик уличных клейзмеров. Мальчик стал понемногу приходить в неистовство, широко размахивая руками. Он то ли молился, то ли призывал остальных хасидов присоединиться к общему праздничному танцу.

Лицо Соломона потемнело, он покачал головой. Люди стали хлопать в ладоши, гудение усилилось, и вдруг оказалось, что вокруг мальчика собралась целая толпа.

«Что происходит?» — спросила Сьюзен, но старый раввин развернулся и принялся хватать за руки людей, привлеченных танцем. «Нет,

стойте, не ходите туда», — говорил он. Некоторые послушались, но большинство людей удивленно смотрели на него и отшатывались.

Небо было ясным, и Майклу было видно, как на нем появляются первые звезды, однако внимание его было сосредоточено совсем на другом — над головой танцующего мальчика возникло поначалу едва заметное бледное голубоватое свечение. Взгляд мальчика стал еще более исступленным, и он принялся скакать и кувыркаться подобно одному из тех средневековых юродивых, что разбрызгивали паучий яд, танцуя бешеную тарантеллу. Увидев, что сияние становится все ярче, Майкл потянул Сьюзен прочь.

— Смотри, как красиво, — пробормотала она, упираясь.

— Слушай, то же самое я видел, когда ездил с Юсефом, — принялся увещевать ее Майкл, но сотенная толпа, собравшаяся вокруг мальчика, принялась кричать так громко, что он не был уверен, услышала ли Сьюзен его слова.

— Не надо, вернитесь! — взывал Соломон ко всем, кто мог его слышать, но сияние все больше разрасталось в размерах, стало ярким, завораживающим, а воздух, в котором продолжал висеть гудящий звук, освежился теперь прохладным ветерком, трепавшим платки женщин и волосы тех немногих мужчин, что были с непокрытой головой. Танец охватил всех присутствующих, а оркестрик, побуждаемый присоединиться к ритму, переключился с местечковых мелодий Польши и России на «Хасидский рок», знакомый всякому ездившему в такси по Виа Долороса. ^[22]

— Так недалеко и до беды! — прокричал Майкл Соломону.

Странным образом они оказались единственными, кто не присоединился к веселью, охватившему теперь все пространство за барьером, даже стариков, оставивших свои молитвенные поклоны у Стены и хлопавших вместе с остальной толпой.

— Нам нельзя уходить! — прокричал в ответ Соломон. — Но нужно найти какое-нибудь укрытие.

Он указал на два сводчатых проема, видневшихся слева от мужской половины, и потянул Майкла за собой.

— А как же Сьюзен? — запротестовал Майкл.

Ее ни за что не пустили бы за барьер. Соломон, вняв напоминанию, выбрал другой путь спасения — через пещеры. Втроем они принялись протискиваться сквозь толпу, не такую плотную снаружи; ускорив шаг, они нырнули в темный ход рядом со Стеной, где было несколько крутых ступенек, ведущих вниз, в собственно тоннели.

— Стойте здесь, — не повышая голоса сказал Соломон, впервые слышимый без крика.

Когда Майкл и Сьюзен обернулись, чтобы посмотреть на площадь, они опешили. Танцующий мальчик был теперь не виден, так как сердцевина толпы, человек, наверное, пятьсот, сплелись вокруг него в плотный узел, образовав единый раскачивающийся, истерический организм. Женщины и мужчины кричали что-то на исковерканном иврите; организм принялся кружиться в луче света, полностью охваченный его сиянием.

Со стороны это выглядело чем-то вроде странного веселящегося сообщества, вот только не всем удавалось удержаться в хороводе. Сначала какая-то старушка, затем двое детей споткнулись и упали. Слившиеся воедино тела не остановились, пройдя прямо по упавшим, и их крики утонули в звуках «Хасидского рока». Майкл содрогнулся и прижал к себе Сьюзен.

— Нужно было увести тебя отсюда, — прошептал он.

— На это не

было времени, — ответила она, не в силах оторваться от зрелища.

Толпа, напоминавшая многоголового монстра, теперь вопила. Еще несколько человек упали под ноги танцующим, но гипнотизирующий свет влек их еще сильнее. Майкл почувствовал, как у него забилось сердце, не столько из-за ужасного зрелища, сколько от страха быть вовлеченным в происходящее. Луч света стал еще ярче, он выглядел так, как каждый человек представляет себе Божий свет, и Майкл понял, почему в преддверии смерти люди испытывают муки, если не могут войти в свет и сбросить ношу земной жизни. А здесь был свет, который не нужно было отвергать, — невозможно было отвергнуть — и масса тел продолжала танцевать, невзирая на кровь у себя под ногами.

Соломон, казалось, читал мысли Майкла.

— Ты не присоединишься к ним, — сказал он.

«Почему? Что меня удерживает?»— подумал Майкл, однако размышлять было не время. Он поймал взгляд Давида, взгромоздившегося на плечи другого танцующего и вопившего, обратясь к небу, что-то бессвязное; крики его тонули в оглушающей истерии.

— Отсюда должен быть другой выход, — прокричал Майкл; световой круг тем временем расширился и подобрался ближе к их убежищу.

Соломон покачал головой.

— Мы здесь не по своей воле. Это не конец мира, это его начало.

— Что вы имеете в виду?

— Это их спаситель, тот, кто намерен изменить историю.

Прежде чем Соломон успел продолжить свои объяснения, в танце произошла перемена. На потных лицах танцующих, раскрасневшихся и переполненных эмоциями, вдруг стали вспухать и лопаться какие-то странные волдыри. Сначала у нескольких человек, затем с каждой минутой все у большего количества, появились язвы на руках и ногах. Пораженные сперва пытались не обращать на это внимания и продолжать танцевать — быть может, они думали, что Бог испытывает их, как Иова, или же очищает. Но эта стадия была недолгой. Майкл видел, что язвы теперь набухают; панические крики смешались с воплями экстаза. Свет начал обжигать — быстро, слишком быстро, чтоб можно было убежать.

«Нет, нет»,— подумал он, понимая, что именно так все должно было происходить в той деревне. Он крепче прижал к себе Сьюзен, не глядя на нее, но желая лишь удержать ее от какого-нибудь безумного порыва побежать к этому чудищу. Небесный свет был теперь столь ярким, что со стороны не было видно, что происходит в его круге, — лишь раз в несколько секунд оттуда выбегала очередная жертва, обожженная, со свисающей кровоточащими лохмами пылающей плотью, чаще всего отчаянно закрыв руками глаза. Люди стали слепнуть, и бойня была неизбежна; сцепившиеся в клубок танцующие стали натыкаться друг на друга, поскальзываться в собственной крови и умирать или убивать, не видя ничего, кроме черноты. Несмотря на весь испытанный Майклом ужас, какая-то часть его сознания взирала на происходящее словно со стороны — и ей хотелось смеяться.То ли бессмысленность увиденного, вся эта кровавая мелодрама, довела его до помешательства, высвободив в виде болезненного смеха напряжение, вызванное этим неправдоподобным зрелищем, то ли позыв к смеху был вызван чем-то иным. Майкл не чувствовал себя сумасшедшим, и его смех не был тем катарсисом, что вспыхивает на поминках, когда велика горечь утраты и близость смерти может быть преодолена лишь веселым танцем у гроба. Веселье и смерть всегда шли рука об руку, но Майкл знал, что, если он действительно рассмеется, это не будет жестоким весельем. Чем это будет, он не мог себе представить.