Владыки света
Шрифт:
— Давида? — пораженно спросил Майкл.
— Да, — твердо сказал Соломон. — Хороший мальчик, образованный — он мог бы очиститься совершенно, дай только срок. Но Исмаил знал это, и пришел к Давиду, наслав на него апокалиптические видения.
«Точно так же как он наслал их на меня»,— подумал было Майкл, но сравнение вышло слишком уж чудовищным, слишком лестным, и он отогнал эту мысль прочь.
— Теперь Давид пал. А Исмаил достаточно уверен в себе, чтобы делать с миром людей то, что ему хочется.
— Простите меня, — пролепетал, вскакивая на ноги, Майкл. —
— Ну и что? — спросил Соломон, смутившись, но, похоже, ничуть не обидевшись. — Ты думаешь, я никогда не проклинал Бога? Вы там у себя в Америке проповедуете, что любовь Бога дается легко, что она, как суп, изливается дождем с небес, и все, что нужно сделать, — это подставить миску, чтоб она наполнилась. И вот вы подставляете миску и удивляетесь: надо же, она пуста! Тогда вы льете горькие крокодиловы слезы. Вы начинаете думать, что все, что не просто, невозможно. Вы ошибаетесь. Любовь — это золото, а не суп. Чтобы добыть ее, нужно трудиться в поте лица, но она есть. Священные книги говорят, что каждый из Ламед Ваввидит столько страданий, что его сердце превращается в глыбу льда. Когда он умирает, Богу приходится тысячи лет отогревать его в Своих ладонях, лишь тогда эта душа может войти в рай. Когда ты перенесешь такие страдания, приходи ко мне, расскажешь тогда о ненависти к Богу.
Отчаявшись, Майкл затряс головой.
— Этот Пророк, которого вы называете Исмаилом, судя по вашим словам, есть, в сущности, Антихрист, но вы почему-то хотите от меня, чтобы я вышел с ним на бой. А как именно мне сделать это, вы не сказали. Я ведь обычный человек, никакой не «подающий надежды кандидат».
Сьюзен смотрела на него с тревогой.
— Что на тебя нашло? Никто ничего не говорил ни о тебе, ни о том, что ты должен что-то делать. Успокойся!
Старый раввин покачал головой.
— Ищи ответы в своем сердце — Бог не сплетничает о Своих намерениях. Пойду-ка я скажу своему зятю, чтоб шел в гостиницу.
Когда Соломон вышел из комнаты, Майкл повернулся к Сьюзен.
— Чего все они от меня хотят? — рассерженно произнес он. — Все то и дело говорят, чтоб я прислушивался к своему сердцу. Так вот, пусть знают: мое, черт побери, сердце не говорит ничего, кроме «тук-тук, тук-тук», причем колотится, как у скаковой лошади.
Сьюзен криво усмехнулась.
— Одно из двух: или ты поймешь, что делать, или придет этот Исмаил и расскажет тебе.
— Ты себе так представляешь спокойствие? — спросил Майкл.
Вернулся Соломон, держа в руках листок бумаги.
— Вы знаете город? — спросил он; Сьюзен кивнула. — Отлично. Я позвал Якова, он готовит вам комнату. Вот адрес. Храни вас Бог — и, Майкл, не оставайтесь там дольше, чем на одну ночь. Вы можете не верить, что вы один из избранных, а вот он не может. И он вас боится.
— Замечательно, — сказал Майкл. — Наверное, это и есть сила, которой обладает ученик: он будет трястись от страха из боязни умереть от смеха, увидев меня снова. На некоторых людей паралич действует именно так.
Отель «Новый Иерусалим»
В этот полный чудес вечер машина, стоявшая там же, где ее оставила Сьюзен, казалась еще одним чудом. Они сели в нее и перегнали за несколько кварталов вдоль переулка. Давешняя сумка Сьюзен по-прежнему лежала в багажнике, а вот имущество Майкла уменьшилось до той одежды, что была на нем еще до того, как они отправились в свое путешествие. Он прислонился к массивной, отделанной под мрамор колонне, а Сьюзен, обладавшая обширными языковыми познаниями, направилась к конторке выяснить насчет их комнаты. Даже в полночь вестибюль «Нового Иерусалима» был переполнен разноязыкой смесью туристов, носильщиков, торговцев и гидов, и Майкл отдал должное способности Соломона Кельнера достать комнату в разгар туристического сезона, кем бы там ни был его зять. Вокруг него среди потускневшей восточной роскоши толпились представители всевозможных уголков мира с грудами видавшего виды багажа, пререкаясь друг с другом и гостиничной обслугой. Разносчики торговали пирожками с мясом и теплой газировкой, пальмовыми крестиками и оливковыми четками — наряду с обломками Истинного Креста по заказу, кисло подумал Майкл.
Среди всего этого галдежа он уловил несколько голосов, принадлежавших американцам, — их английский показался ему громким, монотонным и невыразительным, как собачий лай. У него почему-то не возникло ни малейшего желания заговорить с кем-либо из соотечественников. Глаза его пересохли и воспалились от недосыпа, а в желудке ощущалась какая-то пустота, не имевшая ничего общего с голодом.
Майкл испытал облегчение, когда Сьюзен вернулась от конторки, позвякивая антикварного вида ключом с медной биркой.
— Номер готов. С концом света придется подождать, по крайней мере до тех пор, пока я не приму ванну.
Их номер был расположен на пятом этаже и выходил окнами на тихую улочку. Майкл подумал, что это, вероятно, резервный номер, из числа тех, что придерживают во всяком преуспевающем отеле на случай крайней необходимости; слишком уж он был хорош, чтобы быть незанятым во время Страстной Недели по какой-либо иной причине.
Комната пахла чистотой и теплом, как свежевыглаженные простыни. Невысокая полированная датская мебель шестидесятых годов странно контрастировала с ее викторианскими пропорциями. Полуоткрытая дверь вела в ванную, где на опорах, напоминавших птичьи лапы, стояла старомодного вида чугунная ванна.
Сьюзен подошла к окну и распахнула его. Ночной воздух был прохладен, сквозь запах выхлопных газов пробивались ароматы апельсинов и пряностей.
— Ты веришь ему? — спросил Майкл.
— Кому, Соломону? Приходится верить. Вопрос только в том, что все это значит. Похоже, нам придется все бросить и заниматься этим. Этот твой чудотворец вот-вот пронесется по миру, как пожар, и ты это знаешь.
Майкл кивнул. Он сбросил ее руки со своих плеч, поднялся и подошел к окну.