Влас Дорошевич. Судьба фельетониста
Шрифт:
«Год вынужденного молчания…
И снова берешься за перо, как после долгого кошмарного сна, после тяжелой продолжительной болезни.
Москва прошлогоднего лета.
Печать вся удушена. „Буржуазная печать“.
Помнится, как перед концом керенщины, в виде слабого проблеска власти опереточной „керенской“ политики „железа и крови“ возникло предположение (только предположение!) закрыть большевистский московский орган того времени „Социал-демократ“.
И как большевики в этом же „Социал-демократе“ подняли вопли об удушении печати „царскими генералами“, пошли истерические выкрики о „ноже в спину революции“, о контрреволюции и т. д и т. д.
Потом октябрь позапрошлого года, вооруженное восстание, агония печати и, наконец, полное, бесстыдное закрытие всех „буржуазных“ газет, то есть таких газет, которые не печатались безграмотным шрифтом советского правописания и не стояли на советской платформе.
— А где же ваша свобода печати?
На этот вопрос
— Буржуазный предрассудок».
Что оставалось «после насильственной смерти печати»? Начались «паломничества по различным большевистским и германским учреждениям за пропусками „за границу“ на Украину, оканчивавшиеся обычно бегством без всяких пропусков». Затем «мытарства в дороге, ограбления на „границах“ и облегченные вздохи (при облегченных карманах) по вступлении на немецко-украинские земли». А дальше «Киев, гетманщина — „калифат на час“», «вступление Петлюры — авангарда советских товарищей» и «новое паломничество, еще более трудное, еще более рискованное — из Киева в „интернациональную“ Одессу». Потом Крым, где после краткого «свидания с товарищами» пришло казавшееся тогда «окончательным освобождение от товарищеских прелестей».
Этот «скорбный путь северного „буржуа“, под категорию которого попали все лица, не обратившиеся в коммунистическую веру», конечно же, путь самого Дорошевича. Но сейчас, ему кажется, появилась надежда. Начало октября 1919 года — время успешного наступления белых, взявших Воронеж и Орел. Казалось, еще немного и Добровольческая армия войдет в Москву. Дорошевич ничего не говорит об успехах белых, но, безусловно, эти события придают его тону ноту бодрости. Появилось ощущение какого-то выздоровления, связанного не только с возможностью писать, говорить, дышать, но и с надеждой на перелом, как это бывает после тяжелой болезни:
«Все скоро окрепнет.
Все переболели — и измученная родина, и дети ее.
Но заря занимается.
Силы после болезни удваиваются, организм после потрясений закаливается.
Будем в это верить, будем на это надеяться» [1361] .
Этим оптимистическим настроением проникнута и сатирическая сценка «Последний поезд», в которой Ленин и Троцкий обсуждают, куда бы поехать на отдых, и выясняется, что нельзя не только в Крым, но и в Курск, и в Орел, поскольку там хозяйничают «банды». В конце концов, оба садятся в «пломбированный» вагон, который отбывает в «неизвестном направлении» [1362] .
1361
Крымский вестник, 1919, 4 октября.
1362
Там же, 6 октября.
Но в целом фельетонный цикл (всего 12 небольших по объему вещей), который Дорошевич опубликовал со 2 октября по 4 декабря, это прежде всего отклик на события севастопольской жизни. Можно сказать, что в известной степени он вернулся к рубрике своей молодости «За день». Здесь преобладают такие «злобы дня», как рост цен на продукты, спекуляция, обесценивание денег, разнообразные слухи. В фельетоне «Трамвай должен ходить!» он даже пытается воззвать к активности горожан, страдающих от бездействия городской управы: «Неужели мы все, обездоленные обыватели, не можем соединиться воедино, сплотиться, протестовать, заставить наконец исполнять нашу волю, нашу насущную нужду?» [1363]
1363
Там же, 2 ноября.
В ряде фельетонов использованы такие излюбленные приемы, как «разговор двух дам», «из записной книжки иностранца», «из альбома». В этих «картинках с натуры» встает образ призрачного государства — Крыма под властью Деникина, затем Врангеля, типы его временных обитателей, их нравы, интересы. Очевиден сатирический уклон, роднящий эти произведения с рассказами Аверченко и Тэффи, запечатлевшими беженский, а затем эмигрантский быт. Несчастный обыватель растерян, сбит с толку, не знает, что предпринять, куда податься. Супружеская пара в фельетоне «Великое переселение народов» сначала решает уехать в Никарагуа, но в итоге отправляется «дня на два в Балаклаву». Собственно, любая поездка даже в пределах Крыма теперь превращается в великое событие. В фельетоне «Путешествие из Севастополя в Симферополь. Быль XX века» зафиксировано со всеми подробностями (это личный опыт автора), каким образом получилось так, что расстояние в 70 верст преодолевалось за 28 часов.
Сотрудничество в «Крымском вестнике» было одним из способов заработать на жизнь. Вряд ли у издателя газеты И. Л. Неймана была возможность достойно оплачивать
Он выезжал с лекциями и чтением китайских сказок в другие города Крыма. Специально ездил в Керчь для свидания с Наташей. За год до того Клавдия Васильевна, забрав дочь из сочинской гимназии, устроила ее в Керченский институт благородных девиц. Три дня они провели вместе, тринадцатилетняя девочка и ее пятидесятипятилетний отец: он купил ей новую одежду, водил в кондитерскую. Наташа любила хозяйничать в комнатах огромного пустынного дворца табачного фабриканта Месакуди, в котором остановился отец, заваривала чай, раскладывала по тарелкам пирожные. По вечерам, гордая, она сидела на отцовских лекциях. Спустя десятилетия Наталья Власьевна назовет эти дни самыми счастливыми в своей керченской жизни. Но взять дочь с собой в Севастополь Дорошевич не мог. Наташа была под опекой матери, которая, правда, находилась в то время «за линией фронта», в Сочи. Да и положение Власа Михайловича было нелегким: непонятно, как устроится жизнь, на что существовать. А тут все-таки гимназия, о детях заботятся, учат, кормят. Его же лекции — хлеб ненадежный.
В Симферополе прямо на сцене с ним случился инсульт, в результате которого парализовало правую половину тела, нарушилась речь. Какое-то время он вынужден был прожить в симферопольской квартире приютившего его актера А. Г. Крамова. Когда полегчало, вернулся в Севастополь, но разъезды с выступлениями пришлось оставить. Прекратились и выступления в «Крымском вестнике». О его нужде, плохом здоровье заговорили в прессе, коллеги хотели обратить внимание врангелевской власти на драматическое положение, в котором оказался знаменитый журналист. 15 июля 1920 года «Комитет помощи нуждающимся литераторам и ученым, имеющим временное или постоянное пребывание в пределах Крыма», организованный при Ялтинском литературном обществе имени А. П. Чехова, провел вечер-чествование Дорошевича, о котором пока не удалось найти подробных сведений [1364] . Тогда же было принято решение собрать пожертвования «в пользу известного писателя и журналиста <…> больного неизлечимой болезнью (прогрессирующий паралич) и находящегося в крайне бедственном положении в Севастополе» [1365] . Собрали около миллиона рублей, но галопирующая инфляция мгновенно обесценила эту помощь. Несколько сот франков Дорошевичу передал приехавший из Парижа неутомимый разоблачитель агентов охранки Владимир Бурцев.
1364
См.: Корниенко В. Крымский период жизни и творчества Георгия Гребенщикова//Журнал «Сибирский рассвет»: литература и журналистика Алтая в социальной и культурной жизни Сибири. Барнаул, 2000. С. 167.
1365
Филиппов С. Б. Интеллигенция в Крыму (1917–1920): поиски и находки источниковеда. Симферополь, 2006. С. 173.
В это смутное время распространялось много разных и не всегда верных слухов о судьбах известных людей. Распространился и слух о смерти Дорошевича. Старый добрый знакомец и почитатель его таланта Абрам Евгеньевич Кауфман, один из организаторов петроградского Дома литераторов и издатель журнала «Вестник литературы», опубликовал прочувствованный некролог, в котором отметил, что работа в газете не помешала Дорошевичу «завоевать себе видное место в рядах русских писателей» [1366] . Только спустя более полугода Дорошевич смог заявить в том же журнале о лживости слуха. Сделал он это с характерным юмором, повторив в известной степени шутку Марка Твена, которого также при жизни зачислили в покойники:
1366
Кауфман А. В. М. Дорошевич//Вестник литературы, 1920, № 10. С. 12–13. Ошибочный некролог был опубликован и в редактировавшейся Д. В. Философовым варшавской газете «Свобода» (1920, № 92).