Влас Дорошевич. Судьба фельетониста

Букчин Семен Владимирович

Дорошевич входил в детали, подробности редакционного быта, для него важны были нормальные взаимоотношения сотрудников, не только деловым, но и человеческим качествам которых давались выразительные характеристики в письмах к Благову. Когда он узнал, что Н. И. Розенштейн (одесский журналист, которого, по свидетельству Гиляровского, Влас перетянул сначала в «Россию», а потом в «Русское слово») «зажимает» сообщения парижского корреспондента газеты Е. Белова (Брута) с целью продвинуть на его место своего протеже, корреспондента «Одесских новостей» Левенберга, возмущению его не было предела. Принципиальными он считал вопросы оплаты труда сотрудников. Письма к Сытину и Благову пестрят указаниями, кому и сколько стоит платить. Он слишком хорошо знает газетную кухню, и потому здесь его опыт важен. И когда жизнь семьи того же Белова-Брута в Париже приобрела по вине редакции нищенский характер, он с возмущением писал об этом Сытину и Благову как о «гнусной истории», требуя восстановить справедливость и впредь платить ему достойное вознаграждение. В 1906 году он вновь напоминает редакции о заслугах Белова, показавшего себя дельным сотрудником, когда газета, еще не имея зарубежных представителей, по сути «отыгрывалась на его парижских корреспонденциях», когда его телеграммы из Портсмута о ходе российско-японских переговоров перепечатывались множеством иностранных изданий. Наступает реакция, и газете, поскольку на внутренние темы будет запрещено писать, «снова придется отыгрываться на парижских корреспонденциях». «И в такое время человек, способный,

умеющий быть в курсе дел, вместо того чтобы писать, телеграфировать, совершенно разоренный мечется по Парижу, чтобы достать что-нибудь под квитанцию ломбарда на заложенный сюртук, пять франков, чтобы сварить сегодня суп». Дорошевич настаивает на том, чтобы «сохранить полезного сотрудника». Более того, он надеется, что, вернувшись в Россию, этот журналист, «живой, отзывчивый, подвижной, знающий постановку газетного дела в европейских редакциях, будет огромным благом для редакции» ^[945] . И далее он предлагает конкретный план помощи Белову, который, кстати, сотрудничал в «Русском слове» еще долгие годы.

945

ОР РГБ, ф.259, к.14, ед. хр. 3, л.17.

Перевод «Русского слова» на европейские рельсы требовал новой организации работы редакции. Была разработана и с каждым годом совершенствовалась структура отделов. «Редакция состояла из двух отделений: Московского, руководящего, и Петербургского. Московское отделение делилось на пять главных постоянных отделов: статей и фельетонов, московский, петербургский, провинциальный, иностранный. Отдел статей и фельетонов являлся самым важным, так как именно он выражал наиболее ясно политическое лицо газеты. Московский отдел занимался городской хроникой, петербургский — хроникой столичной жизни. Задачи провинциального и иностранного отделов ясны из их названий. Во время первой мировой войны особую значимость приобрел военный отдел. В редакции существовали также более мелкие отделы: общественно-административной хроники, финансовый, театральный, судебный, парламентский, музыкальный, народного образования, обзора печати. На правах отдела был и журнал „Искры“ — еженедельное иллюстрированное приложение к газете» ^[946] . Столичное, петербургское, отделение редакции, возглавлявшееся предприимчивым, умеющим устанавливать связи в самых разных, в том числе высших, сферах Аркадием Вениаминовичем Румановым, насчитывало в своем штате около ста человек. Здесь собиралась информация из приемных министров, посольств, кругов, близких к царю. Были налажены тесные контакты с аккредитованными в России корреспондентами зарубежных изданий.

946

Членова Н. А. Архив газеты «Русское слово»//Источниковедение отечественной истории. Сборник статей. 1981. М., 1982. С.120.

Штатные сотрудники получили твердые и достаточно высокие оклады. Абсолютно неслыханным до того делом было введение оплачиваемых отпусков. Гонорар в «Русском слове» значительно превышал оплату в других газетах. Так Дорошевич повышал статус журналиста и журналистики как профессии. Многим бросилась в глаза новизна порядков, заведенных уже в здании на Тверской. «Дом для редакции был выстроен на манер большой парижской газеты, — вспоминал Гиляровский, — всюду коридорная система, у каждого из крупных сотрудников — свой кабинет, в вестибюле и приемной торчат мальчуганы для посылок и служащие для докладов; ни к одному сотруднику без доклада постороннему войти нельзя <…> У кабинета В. М. Дорошевича стоял постоянно дежурный — и без доклада никто в кабинет не входил, даже сам И. Д. Сытин.

Когда В. М. Дорошевич появлялся в редакции, то все смолкало. Он шествовал к себе в кабинет, принимал очень по выбору, просматривал каждую статью и, кроме дневных приемов, просиживал за чтением гранок ночи до выхода номера». Гиляровскому казалось, что старый приятель Влас «в созданной им обстановке редакции портился. Здесь он не был тем милым и веселым собеседником, каким я часто видал его у себя дома или в компании» ^[947] . А Дорошевич и не мог быть в редакции «милым и веселым», потому что разболтанности и необязательности старых редакций противопоставил абсолютно новый газетный быт, ввел «строжайшую дисциплину» (слова Гиляровского) — условия, при которых только и можно было рассчитывать на создание в России газеты нового, подлинно европейского типа. В старых редакционных помещениях на Петровке многое оставалось так, как было заведено в русских газетах издавна. Но когда Сытин приобрел у наследников купца Лукутина старинный дом на Тверской улице, прямо в центре Москвы, и с помощью архитектора Эриксона перестроил его (1904–1906 гг.) с учетом того, что в нем разместится редакция «Русского слова», жизнь газеты была соответственно реорганизована по образцу лучших европейских изданий, с производственным бытом которых Дорошевич детально знакомился в Париже, Лондоне, Берлине.

947

Гиляровский В. А. Избранное. В трех томах. Т.2. С.218.

График был очень жесткий. После совещания редактора и заведующих отделами, где намечался «общий абрис завтрашнего номера», вырабатывался взгляд «на то или другое общественное явление», начинались сбор и обработка информации, вал которой достигал своего пика к полуночи. Шел буквально «дождь телеграмм и телефонограмм». Московский почтамт вынужден был открыть специальное отделение в здании «Русского слова». В отделах редакции всю ночь кипит напряженная работа, идет самая настоящая конкурентная борьба за «место под солнцем», за публикацию тех или иных материалов, которые представляются на данный момент самыми важными. В четыре утра номер сверстан и отправляется в печать, «чтобы везде поспеть и разлететься сегодня по всей России» ^[948] . В целом различного материала приходило не менее 12 тысяч строк. Из них только около 3 тысяч строк поступало и обрабатывалось днем, основная же масса материала приходила ночью. За вечер и ночь сотрудники успевали подготовить к печати и сдать в набор «от 6,5 тыс. до 8 тыс. строк» ^[949] . Таковы были нагрузки.

948

Русское слово//Полвека для книги. Литературно-художественный сборник, посвященный пятидесятилетию издательской деятельности И. Д. Сытина. С.396–398.

949

Членова Н. А. Архив газеты «Русское слово»//Источниковедение отечественной истории. Сборник статей. 1981. С. 121.

Очерк Дорошевича, в котором в живописных деталях воссоздан редакционный быт «Русского слова», по-своему дополняют воспоминания сотрудника газеты П. Мурашева: «В „Русском слове“ платили сравнительно хорошо, но и требования к сотрудникам предъявляли большие. Рабочий день начинался в 12 часов дня с редакционного заседания, после которого часть сотрудников (репортеры в заседании не участвовали) уходила для выполнения задания, злободневные фельетонисты и передовик писали

статьи на заданные темы, часть ответственных сотрудников оставалась на дежурство в отделах, часть уходила на отдых до вечерней работы <…> Дорошевич считался гением газетного дела, он умел выделить событие, которое могло заинтересовать широкие круги. Это событие муссировалось, интерес к нему подогревался, и читатель с напряжением начинал следить из номера в номер за развитием его. К моменту, когда событие так или иначе кончалось, выдвигалась новая сенсация <…> Рядовые сотрудники зарабатывали не так уж много, но газета из них высасывала всю мозговую энергию. Напряженная работа начиналась с 6–7 вечера, когда начинали поступать в редакцию в большом количестве информационные материалы (телеграфные, телефонные, от репортеров). Несмотря на то что сотрудники были безусловно грамотные и умеющие писать, каждая заметка и статья тщательно редактировалась заведующими отделами и их помощниками. В типографии распоряжался бессменный выпускающий, бывший военный, пожилой, не утративший военной выправки. Редактор или заведующий редакцией просматривал материал в гранках и в случае шероховатостей в стиле или какого-нибудь ляпсуса по внутреннему телефону вызывал к себе заведующего отделом. Дорошевич не церемонился и обкладывал заведующих непечатными словами. В свою очередь заведующие обкладывали своих помощников, сваливая перед Дорошевичем свои грехи на них. Заведующие перед Дорошевичем ходили, что называется, на задних лапках, заискивали, льстили. Хотя холуйство было совершенно не нужно: Дорошевич человек недюжинный, крупный, прекрасно разбирался в людях и знал истинную цену лести. Работа в редакции продолжалась до 4, иногда до 5–6 утра. Работа напряженная, нервная, требовавшая большой быстроты и отчетливости» ^[950] .

950

Мурашев П. До шести утра//Журналист, 1980, № 10. С.80.

Это впечатления, относящиеся к периоду после первой революции. Сам же облик газеты начал меняться раньше, когда стали внедряться те важнейшие профессиональные принципы ее организации как «информационного предприятия», которые Дорошевич спустя много лет сформулировал в очерке о «Русском слове»:

«Газета должна сообщать факты и давать обсуждение фактов.

Но на первом плане стоят:

— Факты.<…>

Факты — это корреспонденции, телеграммы, репортаж.

То, что на газетном языке называется:

— Информация.

Обсуждение фактов — это дело фельетона и статей.

Информация, фельетоны, статьи.

Вот та тройка, на которой едет „Русское слово“.<…>

„Русское слово“ поставило себе первой задачей:

— Быть самой осведомленной из русских газет» ^[951] .

951

Русское слово//Полвека для книги. Литературно-художественный сборник, посвященный пятидесятилетию издательской деятельности И. Д. Сытина. С.399–400.

Сегодня разделение газетной полосы на факты и комментарии — вещь, принятая во всем мире. Дорошевич первым в российской прессе взялся последовательно проводить эту линию в «Русском слове». Газета должна была стать всероссийской, для чего следовало в первую очередь наладить широкое поступление информации из провинции. Нужно было дать почувствовать читателю, что газета «доходит до него», до его непосредственных нужд и интересов, отражает события, происходящие там, где он живет. «Покрывайте и покрывайте провинцию сетью корреспондентов, чтобы больше, больше, больше было городов, — наставляет он Туркина. — 1903-й год есть год похода на провинцию <…> Корреспонденты это наши казаки, наша легкая кавалерия, они пусть захватывают места. Мы — пехота. Они захватили, мы — займем. Придем и укрепимся».

«Мы» — это публицисты, комментаторы, фельетонисты, те, кто должны «учить», «направлять», т. е. воспитывать читателя. Как это осуществлять наилучшим образом? «Король фельетонистов», пожалуй, впервые столь развернуто формулирует свое понимание газетных жанров:

«Обсуждение событий делается в фельетонах и статьях.

Одно и то же можно высказать, одни и те же мысли можно провести и в виде фельетона, и в виде так называемой передовой статьи.

Тут разница только в форме.

Передовая статья — это то, что в старинных учебниках словесности называлось:

— Форма рассуждения.

Фельетон мыслит образами.

Фельетон проще, понятнее, всем доступнее, занимательнее и легче усваивается.

Фельетон вовсе не должен отличаться острословием. Если оно есть, если есть для него повод — хорошо. Острое слово иногда не вредит.

Но Избави Боже от непременного острословия. <…>

Непременное условие фельетона:

— Остроумие мысли.

Самой мысли, а не слова.

Очень ловкая, яркая, выпуклая ее постановка.

Одна и та же мысль, повторяем, может быть высказана в любой форме.

В форме фельетона или в форме передовой статьи.

Но в фельетоне она прочтется гораздо большим числом читателей.

Произведет больше впечатления.

И легче будет усвоена.

Это заставляет редакцию „Русского слова“ отдавать большое место общественному и политическому фельетону.

Русская публика находится еще на первых ступенях гражданственности.

Обыватель только еще превращается в гражданина.

У него надо еще развить вкус к общественным делам и вопросам.

Приучить его ими заниматься.<…>

Вот почему „Русское слово“ отводит такое большое место в деле воспитания читателя и гражданина общественному и политическому фельетону.

И часто, вместо сухой передовой статьи, те же мысли и те же взгляды предпочитает проводить в фельетоне.

Предоставляя деловые статьи специалистам, когда надо высказаться по какому-нибудь специальному вопросу» ^[952] .

952

Там же. С.396–397. Характерно совпадение с представлениями о фельетонном жанре М. А. Волошина: «Фельетон как преображение разговора. Он и должен оставаться в существе своем разговором. Его прелесть в том, что он лишен тяжелой сериозности, которую приобретают вещи, написанные, но в то же время он свободно и легко может говорить о самых сериозных и самых глубоких вещах.

Фельетон, касаясь вещей временных и текущих, открывает в них вечное» (Волошин М. Собрание сочинений. Т.6. Кн.2. М., 2008. С.574).

Значение печатного слова в деле трансформации российского общества растет, и он не уставал напоминать об этом:

«Над переходом русского человека из „обывателя“ в гражданина работали очень много, — и ваш слуга всю свою жизнь в том числе.

Задача журналистов — в легкой, доступной, понятной, даже по возможности увлекательной форме говорить о государственных и общественных делах.

Прививать вкус к ним.

Интерес <…>

Русский человек слишком засиделся в обывателях.

Когда все соседи уже выросли в граждан.

Ему приходится подносить государственные вопросы:

— В самом легко усвояемом виде.

Делать кашки, пудинги, компоты, соуса из государственных вопросов, — чтоб он от них не отворачивался.

В этом задача журналистики и, в частности, фельетона» ^[953] .

953

Заем//Русское слово, 1916, № 60.